Александр Найденов - Вперед и с песней ! (радиопьеса)

• Название: Вперед и с песней ! (радиопьеса)
• Автор: Александр Найденов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Ну, мы пошли в эту библиотеку. Я ему говорю, что... Он говорит: "Я не могу... Я не согласен". Вот, если ты, вроде, женщиной станешь - ты меня ждать не будешь. Я говорю: "Ты дурак! Я ждать тебя буду!" Вот... Ну, вроде, пришли. А мы не можем так же прикоснуться друг к другу, и так же мы... Вот, как нас закрыли на два часа - мы с ним просидели, проговорили. И очень даже довольные остались, что у нас этого не случилось. Потому что, понимаете, когда у людей возникает настоящая любовь, то они не могут искусственно, в каких-то условиях - тем более, если они до этого не были близки. Это же все спонтанно получается. Это же не может так... Ну, мы вначале как-то неловко себя чувствовали, а потом... (Я-то вообще ведь ничего не могу! Я же все таки... так сказать... пассивная сторона). Он говорит... (А он же - активная сторона!) Он говорит: "Понимаешь, Маша, ну, не то место!" Я говорю: "Все понимаю!" И мы опять же с ним протрёкали, проговорили. Мы даже не поцеловались в тот раз. Вот... Ну, всем стало спокойно. Все решили, что мы как все: а то - что это такое? Они не... что? Что они, не такие? Почему? Все, значит, обрадовались...

Вот. А в Усть-Омчуке я попала в освобожденную бригаду. То есть уже мы ездили по трассе. Ну, не по всей Колыме, но по очень большому участку. Там не знаю сколько. Мы доезжали... (Я по карте смотрела потом тут). До Ветренного, до... Ну, там, может быть километров двести мы курсировали по лагерям и давали концерты...

Светлана.  Вокруг Магадана?

Амалия Павловна. Нет, вы поймите. Это не Магадан. Это в Усть-Омчуке я, после самодеятельной, попала в профессиональную бригаду. Это от Могадана довольно далеко и это туда дальше, вглубь Колымы. Там тоже зоны,  эти зоны делятся... как у нас вот районы...

Федунов Сергей... вот отчества не помню. Значит, он был у нас как бы балетмейстером в профессиональной бригаде, а Алексей Яковлевич Бобрыкин был музыкальный руководитель. Я значит, сказала на прослушивании... Вот прочла там что-то... Они говорят: "Ну, а что вы танцуете?"  Я говорю: "Ну, из вас кто-нибудь может мазурку Винярского сыграть?" Ну что я! Во Дворце пионеров в кружке была, в театральной школе училась - а они - кто тут?! А там Шпильман один был, аккордеонист, он говорит: "Да, я сыграю". Я говорю: "Ну, а пройтись со мной кто-нибудь может мужскую партию?" Федунов говорит: "Я могу". А этот Федунов, оказался бывшим балетмейстером Большого театра. Ну, мы  с ним прошлись в мазурке. И меня взяли они туда. И вместе со мной еще взяли Инну Орешкову и еще Лидочка Крестун со мной пришла.

Нас было шесть или семь девочек, а там, значит, все были мужчины: потому что же был оркестр. Ну и вот, и когда кроме вот этой Инги и меня (не Инна, а Инга Орешкова), мы ни с кем не легли спать, то Алексей Яковлевич, который меня старше он был на девятнадцать лет, он сказал: "Эта женщина будет моя!" Ну, все с ним поспорили. (Он потом мне рассказал.) Говорят: "Да ты чё!" Это... нет, вроде.

А там, значит, как? Вот в бригаде сколько мужчин - и каждая женщина, которая в бригаде, она должна с кем-то жить. Если она ни с кем не живет - ее все равно из бригады спишут. И тогда она попадет... Ну, это ведь я ведь, предположим, не об Окуневской, которая известная артистка была (у Михаила Ромма в фильме "Пышка" в главной роли снималась). А кто я? Из самодеятельности. И потом я уж разобралась.

Алексей Яковлевич Бобрыкин - это такой капельмейстер был Балтийского флота, воевал на фронте, все. А тут чё - он сидит, какой-то мужик. Если мне было под двадцать, ему - под сорок, и у него ранения были (он на Ленинградском фронте воевал),- пулевые ранения в рот. У него вот эта часть вот так скошена. Я на него даже вообще внимания никакого не обращала.

Ну, и пока мы готовили там концерт, все было хорошо, ко мне никто не приставал, потому что я... Разговаривать мне там было не с кем: оркестранты эти, молоденькие мальчики, меня не интересовали, а с Алексеем Яковлевичем мне было интересно. Потому что я стала сразу готовить, например, "Слово о двадцати восьми гвардейцах",- мне нужна была музыка, мы с ним все время. Так он говорит: "Давайте, заключим с вами рабочий контракт". Ну, заключили рабочий контракт. И мы все время работали. А потом, когда мы поехали на трассу с программой, то тут выяснилось одно обстоятельство, что там же женщины...женщин мало - не знаю, сейчас как?- тогда было мало: намного меньше, чем мужчин - и женщине одной нельзя пройти даже в туалет, ее должен провожать мужчина. Если ее не провожают, то кто угодно может на тебя напасть...

Говорю, мы же полу вольные были. Мы же ездили. С нами один надзиратель для блезиру был. По-моему, он вообще даже без пистолета был, только с пустой кобурой. Ну, как! Положено, вроде бы. Он даже и всегда отворачивался, какой-то тихий, неразговорчивый. А мы приезжали, где-то снимали жилье, давали концерт: давали вольным, давали - рядом зоны какие были - и уезжали на следующую точку. И одновременно готовили следующую программу. Было очень интересно, потому что это всегда интересно - готовить программу. Интересные судьбы случались. Вот, Тося Сфрунч... И еще почему про нее я хорошо думаю? Она там... Я не помню, кто был ее мужем в нашей бригаде, но это уже тоже случилось как бы при мне. И Тося была девочка. Поэтому она с немцами в оккупации не спала, ничего - она просто на них работала. Но у ней такая работа была: балерина...

Ну вот, а пройти нельзя было нигде, потому что если ты идешь и тебя сопровождает мужчина... ну, он, конечно, не ходит с тобой в туалет, он ждет,- значит ты чья-то, тебя никто не трогает, никто: никакие ни бандиты, ни охрана,- никто. А если ты одна, то ты не можешь быть одна женщина, потому что женщин не хватает.

А я, значит, все - едем, едем... Сначала мы с Ингой Орешковой, потом она прибилась к кому-то, я уже совсем одна осталась. А еще была на нас, женщинах обязанность: на каждой шесть или семь костюмов мужских, мы за этими костюмами ухаживали, ну, там утюжили их и так далее, готовили к выступлению. А они, мужья, несли эти чемоданы с костюмами. И вот, наконец, мы поехали в лагерь в женский. Едем к женскому лагерю, подъезжаем. Это было за 239-м километром, по-моему, вот так я запомнила. Там, значит, двенадцать километров пешком идти - и уже мой чемодан никто не несет. Алексей Яковлевич - он же музыкальный руководитель - оркестрантам сказал: "Нет, вот раз она ни с кем - все, давайте: пусть она сама этот чемодан несет". Я с этим чемоданом тащусь, потому что до туда - машины, а там по лесной тропе, в этот женский лагерь. Ну, и приходим к этому женскому лагерю...

А я, значит, еще ему говорю: "Ну, и чего, и ты тоже, что ли, по женщинам пойдешь?" Он говорит: "А что мне остается делать?" Я говорю: "Ладно. Черт с тобой! Не ходи. Я это... уж... Соглашусь. Только это.... Как это? Ну, я как-то... Ну, вот, вроде: мой товарищ..." А сама-то в уме думаю: "Я же его обману? Обману!" И значит, когда мы пришли в этот женский лагерь. А тут рядом же тоже - старые лагеря, полуразрушенные и какие-то бараки, какие-то домики. В общем, какой-то кухонный домик я нашла, говорю: "Вот, Алексей, мы тут с тобой будем". Значит, все - мы там расположились. Думаю: вот, концерт вечером дадим - и я как будто (раз тут женский лагерь), я как будто - в туалет мне надо,-  а его с той стороны подопру. Это у меня такая задача. Ну, и когда концерт кончился - все, мы там расположились. Я, правда, в одном конце свою постель постелила, ему - в другом. И говорю: "Ну, я щас". Он говорит: "Ты только не вздумай меня с той стороны закрывать. Это же несерьезно. И потом, я же выйду". Чего-то мне неинтересно стало. Никуда я его не закрыла, не убежала... Но мы с ним фактически еще месяца два не жили. Но мы уже как бы были вместе. Уже тоже все успокоились, что все вроде при деле, уже чемодан мне не надо самой таскать... Вот... И он уже понял, что раз... Ну, мы с ним проговорили всю ночь. И я ему вот тут рассказала, что я не Федотова, что всё. Он говорит: Так ты дура же! Это же белыми нитками шито! Это же!.. Тебе же могут еще срок дать! Так же это, вроде, нельзя! Ты никому не рассказывай! Я говорю: Ну, я тебе, вроде, типа только рассказала. Он говорит: "Понимаешь, если ты хочешь, чтобы никто не знал - не должен знать ни один человек! Мало ли кто когда что скажет, или сболтнет по пьянке!.." Ну вот... Ну, и постепенно потом с ним стали жить, постепенно... Как-то даже... Когда первый раз у нас с ним случилось, я, значит, встала в тайге и произнесла клятву, что больше никогда в жизни я ни одного мужчины к себе близко не подпущу!...

Ну а потом... Видите, раз любви большой не было, а была как, ну... просто как бы, ну, человеческая привязанность: я узнала его судьбу, о нем, заметила, что у него очень красивые голубые глаза... ну, так вот... Но зато потом, сколько мы с Алешей прожили... Значит, у меня там Витя мой родился, потом он сюда приехал - Лёня родился тут. Когда мы расстались, я пять лет вообще ни с кем не жила. Но потом, конечно... Как всякий человек... У меня тоже были мужчины. Но я лучше мужчины не встретила...

Светлана.  Расскажите мне про вашего мужа.

Амалия Павловна.  Алексей Яковлевич, он воевал, и он был капельмейстер Балтийского флота, и когда война кончилась, у него была жена и ребенок. И ребенок - девочка была - или на год меня старше, или моложе меня, ну что-то вот где-то... дочь была как бы близко ко мне, ровесницей. Он очень молоденький женился. И когда он вернулся с фронта в Ленинград. А она там, жена его, с каким-то офицером сошлась (ну, видимо, для того, чтоб ей выжить: там же страшный голод был), и она сказала (а он весь израненный),- что ты мне такой урод не нужен. И Алексей стал играть. Тогда было очень много всяких забегаловок, пивнушек - "американки" их звали. Он стал играть в ресторанном оркестре. И потом, вечерами, они собирались и пили. И значит, тоже вышел указ о хулиганстве, значит. И вот они после концерта пришли, пили там, а к ним какой-то вроде бы, ну чужой. Они его не принимают в свою кампанию - и он взял и Алексею скажи: "Бендера!" Алексей его схватил за грудки, говорит: "Да я такой "Бендера" - знаешь, что в войну делал?! "Бендера"! Ты сам, вроде - "Бендера"!!" Ну, и стукнул ему. Откуда-то милиция набежала: хулиганство. Все ордена отобрали, что у него были. И у него был срок 8 лет. Он освободился по амнистии по той же, как я. Я пять лет просидела, пять с хвостиком, а он, значит, просидел, наверно, лет шесть. Он раньше меня попал.