Михаил Златогоров - Вышли в жизнь романтики

• Название: Вышли в жизнь романтики
• Автор: Михаил Златогоров
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1970

Писатель Михаил Златогоров с юных лет связал свою судьбу с жизнью и боевой деятельностью Ленинского Коммунистического Союза Молодежи. Комсомольцем стал в четырнадцать лет. Работал и пионервожатым, и пропагандистом на стройках и заводах, и сотрудником комсомольских газет и журналов, а в годы Великой Отечественной войны сражался на фронте. Правительство наградило Михаила Златогорова двумя орденами и пятью медалями.

Жизнь, труд, мечты молодого поколения рабочего класса, красота дружбы, любви, творчества были любимыми темами Михаила Златогорова. Этому посвящены его повести: «Крепкие нити», «Море слабых не любит», «Кто стоит рядом», «Перекресток ветров»; книги очерков: «Беспокойные сердца», «Сила сцепления», «Наследники», и другие.

Героине повести «Вышли в жизнь романтики» Юле Костровой восемнадцать лет. Окончив школу в Ленинграде, она едет работать на Север. Девушке приходится трудно на стройке, но вокруг нее хорошие, настоящие люди. Они помогают Юле найти свою профессию и справиться с горечью неудавшейся первой любви.

---

Женя представил, как Ядя склоняется над ящиком с раствором. Юля тоже славная девушка, а все-таки лучше Одуваши нет никого.

Вспомнив о вчерашнем «гвозде программы», Женя решил наведаться к плотникам. «Бригада из детсада» заканчивала сборку дома для семейных — восемь двухкомнатных квартирок. Разыскав Костика, Женя похвалил его (заодно и Майку) за веселую выдумку и спросил:

— Но, говорят, шутки шутками, а с гвоздями и правда плохо?

Лукавое веснушчатое лицо Костика приняло серьезное выражение.

— А ты думал! Нам требуются стомиллиметровые, их на складе нет. День были, а пять пет. Берн стодвадцатипятимиллиметрсвые, стопятидесити… Вот и снижай себестоимость. Спят наши снабженцы.

Подошел Лойко. По-утреннему свежо, розово его суховатое лицо с тоненькими гусиными лапками у глаз. Парторг показал на разбросанные среди стружек и опилок шурупчики и болтики:

— Снабженцев ругаете, а это кто — тоже снабженцы виноваты?

— Подберем, Прохор Семенович, — смутился Костик.

Женя сказал парторгу, что ребята хотят организовать добровольный молодежный контроль — «Комсомольский сигнал». По всем участкам и бригадам, во все две тысячи глаз следить за тем, чтобы не терялись впустую сырье и материалы.

— Дело! Народ вы грамотный, вам и карты в руки.

Обедать в столовую Женя в этот день пошел вместе с «бригадой из детсада» и, между прочим, спросил Костика:

— Почему в комсомол не вступаешь?

— Да так…

— Ты же у нас активный — в патрули ходил, я помню.

— Еще в Ленинграде подавал, так целый год разбирали, — сказал Костик пасмурно, запивая котлету компотом. — На стройку я первый записался. Есть комсомольцы, что хуже некомсомольцев.

— Есть, — согласился Женя. — Все-таки станешь комсомольцем — жить интереснее будет.

«Комсомольский сигнал»! Это значит — ты стал зорче, будто все видишь через сильный увеличитель. Видишь «мелочи», которые раньше от тебя ускользали.

Твердые серые комки в мусоре… Да ведь это тот же драгоценный раствор — цемент, гипс.

Хрустят под ногами осколки стекла. Откуда они? Листы стекла не соответствуют размерам оконных рам, получаются большие обрезки. Написать на стекольный завод об этих зряшных потерях.

В карьере валяются обломки долот, а то и на зуб экскаватора наскочишь. Почему бы не поставить бочки, чтобы в них складывали всякий железный лом? Говорят, что нет лишней тары. Но это не довод. «Тары-бары — растабары, бары есть, а тары нет».

Все эти находки тут же превращались в лаконичные, но броские листки «Комсомольского сигнала»: крупные буквы фамилий, вопросительные и восклицательные знаки. Листки появлялись то на неоштукатуренной кирпичной стене, то на кране, то у входа в контору или в кабинет главного инженера.

Лев Аркадьевич злился. Ребята шутили: «Он уже теперь не Лев Аркадьевич, а форменный Лев Тигрович…» Но листки не исчезали, пока на «сигнал» не получался ответ.

Ася Егорова с бригадой стала собирать опавший раствор.

— Смотри, что с фабрики пишут… — И Ася прочитала Жене полученное с Невской заставы письмо. Комсомолки фабрики «Рабочий» рассказывали, что вышли в поход за бережливость: «Весь хлопок — в пряжу, всю пряжу — в ткань!» Значит, по всей стране, по всему комсомолу пронесся клич: бережливость, экономия!

Только Игорь Савич отнесся ко всему этому со скучающим безразличием. Женя недоумевал и негодовал. Ведь не было раньше на стройке более шумного энтузиаста, чем Игорь Савич. Разве не он сочинил песенку: «Но нам жить ничто не мешает здесь». Что же теперь мешает ему жить одной жизнью со всеми? Никуда не ходит, никаких заданий не берет. Даже срифмовать лозунг против расточителей его не упросишь. Не так уж он занят на новой работе. Женя видел нередко: сидит Игорь вместе с Терентьевым возле буфета, чего-то ждут. Чего? Оказывается, пока бочку с пивом откупорят. «А на воскреснике ни Терентьева, ни Игоря не было», — подумал Женя.

— Тебе это очень нравится, Зюзин? Язык на плечо — и за кем-то гайки подбирать? — язвительно спросил Терентьев. — Это же настоящая эксплуатация рабочего класса получается. Одинцов культ личности устраивает, а нам без выходных горбить?

— На Алексея Михайловича не капай! — с сердцем сказал Женя. — Он день и ночь на участках. На нас парторганизация надеется. Сам знаешь: коммунистов здесь мало, а молодежь — сила.

— Я уже в комсомоле переросток, — пояснил Терентьев со смешком. — Посмотрю я на тебя: был нормальный парень, а как получил портфель, так тоже… заместителя заведующего Советской властью из себя строишь.

— Заместитель или заведующий, — рассердился Женя, — это как вам угодно. А вот клубное имущество присваивать нечего. Радиоприемник верни в клуб — не тебе одному подарок!

— Критики не любишь? Валяй, валяй… Затирай актив. Эх, не едет сюда никто из центра, а то бы вам, начальничкам, наломали хвоста.

В тот же день Женя поручил Юле, как культсектору, проследить за тем, чтобы Терентьев вернул клубу приемник «Мир» с комплектом запасных ламп и магнитофон.

Выполнять это поручение Юле было неприятно. Все разговоры с Терентьевым происходили в присутствии Игоря. Тот пренебрежительно молчал. Электрик же издевался над ее слабым знанием устройства радиоприемника, врал и выкручивался. Все-таки она поняла, что запасного комплекта ламп уже нет, другие запасные детали тоже пропали и вся пленка магнитофона испорчена.

* * *

Женя идет пешком по разбитой «МАЗами» дороге, огибающей Нижнее озеро.

Сегодня неожиданно мягкий, почти теплый день. Ветер с океана разогнал хмурь. Снег мокрый, наста нет, а то бы лучше всего на лыжах.

Снова синее небо. Синеву сторожат но краям сонные недвижные облака. Кажется, небо решило отдохнуть после того, как недавно без устали валило и валило на землю снежный груз. Но земле и людям отдыхать еще рано.

Мутновато-зеленого цвета припай тянется вдоль всей береговой кромки. Взломав припай и войдя задними колесами в ледяную кашу, автоцистерна берет воду для буровых станков. Хорошо, что пустили наконец автоцистерну. Еще недавно воду с озера возила в бочке старая кляча. «Хоть ты ей пропеллер под хвост, — жаловались машинисты, — разве может все станки вовремя обеспечить?» Такую кустарщину высмеял очередной «Комсомольский сигнал». Главный инженер вызвал Женю и раздраженно его отчитал: «Разно не знаете, что у нас мало машин?» Одинцов, однако, рассудил по-другому. И вот автоцистерна совершает свои рейсы от озера в карьер и обратно.

Двадцать пятое октября. Все ближе красное число праздника. Утром передавали по радио призывы Центрального Комитета к 39-й годовщине Октября. Женя написал друзьям-товарищам в Ленинград, на Охтенский комбинат:

«…Как там праздник встречаете? Вспоминаю клуб и кино «Звездочка» на Пороховых и вообще все питерское. Наш Буранный скоро будет только на один фонарь меньше Ленинграда. К празднику сдадим еще три дома и больницу. В карьере готовим большой взрыв горной породы…»

Взрыв назначен как раз на сегодня. Туда, к месту взрыва, Женя сейчас и торопится.

Между Нижним и Верхним озерами роют канал. По этому искусственному руслу ринется гигантская масса воды. Верхнее озеро постепенно обмелеет, уйдет, открыв доступ к руде, лежащей под его дном.

Рытье начали сразу с двух концов. Далеко продвинулся Северный участок, начинающийся от Верхнего озера. Грунт здесь — морена, табачного цвета смесь песка, глины и мелких камней. Брали морену экскаватором, а где экскаваторщик опасался порвать трос, там кирками и лопатами. Порой в канал прорывались глубинные воды. Вода сверху — дождик — да вода снизу… Откачивали воду, сушились и снова брались за инструмент. Кидать грунт надо было на два — два с половиной метра. Темь мешала им. Комсомольцы укрепили над бровкой траншеи самодельные факелы. Ломики, на них цилиндры с соляркой. Горящая солярка давала трескучее чадное пламя. Начнет затухать — ребята возьмутся за ломик, покачают — огонь снова разгорается. Обогревались они в раскинутых вдоль трассы палатках. Ни один из добровольцев не попросился, чтобы его отпустили отсюда. Ребята только спрашивали у Жени: «А как на Южном? Застряли там…»

На Южном участке работа двигалась куда медленнее. Здесь трасса проходила по скале. Железную эту твердь можно было брать только аммонитом. Серьезной преградой к цели торчала небольшая, но вся из скальной породы сопочка. Ее можно было обойти, но это означало бы удлинение трассы канала, затяжку всех сроков стройки.

— Десять пятилеток нам не дали, — сказал недавно на оперативном совещании Алексей Михайлович Одинцов. — Дали нам десять дней. Будем рвать.

В школьные годы Женя увлекался описанием поенных сражений. В штабах стрелами и кружочками размечаются полевые карты; под покровом ночи занимают позиции артиллерия, танки, окапывается пехота… А утром — бой! И вот не в книге, а в жизни он увидел нечто похожее.