Игорь Подбельцев - Июльский ад (сборник)

• Название: Июльский ад (сборник)
• Автор: Игорь Подбельцев
• Издательство: Везелица
• Жанр: О войне
• Год: 1995

Место действия — Прохоровская земля. Так можно сказать почти обо всех произведениях Игоря Подбельцева. Герои новой книги «Июльский ад» защищали эту землю в 1943 году.

---

Никаноров встал с земли, размахивая руками и приседая, расправил затёкшие члены, двинулся вдоль тёмных силуэтов «тридцатьчетвёрок», словно хищники, замерших в напряжении перед прыжком на свою жертву. Иван сделал буквально два-три десятка шагов и вдруг остановился, как вкопанный: прислонившись к гусеницам танка стояли, покуривая, комбат Плетенюк и политрук Маматов.

— Здорово он тебе врезал, — негромко гудел майор. — Все губы по физиономии размазал.

Политрук хмыкнул:

— Силы у него, как у буйвола… Я удивляюсь, как я его не пристрелил: уже и за пистолет схватился…

— А зачем?… За что его стрелять?… За то, что ты, политрук, с его невестой шашни завёл?… Ведь поиграешь и бросишь, так ведь?…

Маматов вздохнул тяжело и тоскливо:

— Нет, майор, не так. Я люблю её… По-настоящему…

— А Никаноров?… Никаноров её не любит?

Политрук помолчал, затем после долгих затяжек сплюнул окурок на землю.

— И Никаноров её любит… А Валентина — она растерялась, не знает, кто ей милее, с кем она будет счастливее.

Сержант осторожно ретировался, и, отойдя подальше от комбата и политрука, остановился.

«Каком же я осёл!.. Зачем я оскорбил её. Оказывается, они любят друг друга!.. Ну, а я?… Я ведь тоже Валюху люблю!.. Люблю и не отдам её этому… этому гаду за так, за здорово живёшь, без боя!.. Мы ещё посмотрим, кто кого возьмёт!.. Если, конечно, сегодня выживем…».

И ещё он подумал — где-то в глубине своей души — о том, что лучше было бы, если б этого чересчур грамотного политрука убило в сегодняшнем бою. Подумал об этом — и испугался…

Сержант, прислонившись к траку, на какое-то время задремал. Задремал и не увидел, и не узнал, что в шесть часов утра генерал Ротмистров с группой офицеров прибыл на командный пункт 29-го танкового корпуса, который он, Павел Алексеевич, избрал своим наблюдательным пунктом. И избрал, кстати, весьма удачно: с холма-кургана, находящегося между Прохоровкой и Береговым, очень хорошо просматривалась впередилежащая местность. Из надёжно и прочно построенного блиндажа в сожжённом и наполовину вырубленном яблоневом саду открывался широкий обзор, вплоть до опушки лесного массива, в котором укрылся враг…

Придремавший было сержант мгновенно проснулся, услышав зловещий гул самолётов: в небе шли «мессеры», и их прилёт, как уже знал по своему опыту Иван Никаноров. означал — скоро последует бомбовый удар вражеской авиации. Никаноров взглянул на часы — шесть тридцать.

— Чёрт! — возмущённо прохрипел Гончаров. — Ну никак не дадут вволю выспаться!.. И когда только война эта окончится!..

— Скоро! — хмыкнул Тришкин. — Жди!..

А Татарский, куражась, пропел:

Бьёт «катюша», бьёт «ванюша»,
Помогает старшина.
Когда Гитлера повесим,
Тогда кончится война!..

— Да ну вас! — махнул рукой Гончаров и полез под танк. — Когда авиация отбомбится — разбудите меня. Пожалуйста…

Около семи часов послышался монотонный гул немецких самолётов, и вскоре десятки «юнкерсов» словно бы заполонили собой летнее небо. «Юнкерсы», выбрав цели, быстро перестраивались и, хищно сверкая на солнце стёклами кабин, тяжело и словно бы неуклюже кренились на крыло, переходя в пике. Многочисленные бомбы, визжа и воя, неслись к земле, вздымая затем вверх зелёные рощицы, крестьянские хаты, покрывая всё вокруг дымом, багровыми языками вспышек, пожарами.

— Мама родная! — затыкая уши и всё сильнее вдавливаясь в вырытую накануне щель, кричал Гончаров. — Смотрите, что делается!.. До сна ли сегодня!..

— Навек запомнишь двенадцатое июля! — кричал ему в ответ Никаноров.

— Смотрите, наши! — пыряя пальцем в небо, орал Татарский. — Наши самолёты!..

В воздухе действительно появились советские истребители, и сразу же в небе, над головой танкистов, завязались жаркие схватки. И тут же один за другим, запылали подбитые самолёты и, оставляя за собой густые шлейфы чёрного дыма, понеслись к истерзанной металлом земле, чтобы нанести ещё и ещё одни долгозаживающие раны. А затем в юго-западном направлении поплыли вперёд наши бомбардировщики. И, спустя какое-то время, грянули первые залпы армейской артиллерии, вслед за ними заговорили огненным языком гвардейские миномёты — «катюши».

— Вот это мощь! Вот это сила! — прокричал в восхищении младший лейтенант Тришкин и скомандовал: — Всем в машину!

Оказывается, Тришкин знал, что работа гвардейских миномётов — это начало атаки — Знал, но до поры до времени молчал, потому что и ему это было сообщено через десятые руки, и ещё ему было сказано, чтобы язык свой — насчёт начала атаки — он крепко бы держал за зубами. Мало ли что!..

… Танки стремительно понеслись вперёд, навстречу неизвестности…..

Но неизвестность эта была, оказывается, совсем рядом. Навстречу лавине «тридцатьчетвёрок» вдруг неожиданно вынырнула вторая лавина стальных машин, лавина вражеских танков. Их было великое множество. Сержант, видя их, вначале даже растерялся.

— Ничего себе! — присвистнул он.

— Вперёд, сержант, не дрейфь! — выкрикнул Тришкин.

А из стволов уже рванулись молнии, и тут же клочья земли взмыли вверх, напрочь перечеркнув видимый для механика-водителя обзор.

— Идём на сближение! — раздался в наушниках яростный голос комбата Плетенюка.

И на поле пал хаос. Уже ничего нельзя было разобрать где свои, где чужие. Оглушительно ревели моторы танков, полыхали в огне и многострадальная земля, и июльское небо, кружились на местах подбитые танки, изрыгая из своих чревов железную смерть, выскакивали из пылающих башен танкисты, бросались на землю, пытаясь сбить с комбинезона пламя и корчась от боли и ужаса. В трещавших наушниках уже ни черта нельзя было расслышать и что-нибудь понять.

— Соколов!.. Соколов!.. Прикрой меня с левого борта!..

— Андрей, мать твою так!.. Что же ты делаешь!. Заходи с фланга!..

— О, майн гот!.. Форвертс!..

— Дьявол!.. У меня заклинило…

— Шнеллер!.. Шнеллер!..

Никаноров осатанел, лавируя между действующими и пылающими танками. В наушниках прорезался голос политрука Маматова:

— Тришкин!.. Тришкин!.. Мой танк горит!.. У тебя с правого борта «тигр», лавируй!..

— Куда к чёрту лавировать!.. Ничего не вижу!..

— Тришкин, иду на помощь!.. Нам всё одно погибать!.. Иду на таран!..

— Политрук, перестань!..

— Ничего… Передай Никанорову, чтобы берёг Валентину!..

Сбоку рвануло огнём и железом: это Маматов бросил свой пылающий танк в бок громадного «тигра».

— Политрук, зачем?… — заскрежетал зубами Никаноров. — Зачем?…

А огненная карусель всё более и более набирала силу, захватывая в свой стремительный и ужасный водоворот и технику, и людей: рвали крепкую броню снаряды, рикошетили: от неуязвимых мест под немыслимыми углами; лопались и рассыпались, словно игрушечные, гусеницы; вылетали со стремительной скоростью катки, взрывались внутри машины боеприпасы, напрочь отбрасывая в сторону танковые башни.

— Командир! — обливаясь потом, кричал сержант Тришкину. — Командир!.. По-моему, мы куда-то отклонились от маршрута!!..

— Хрен его знает!.. Я сам, как слепой котёнок, ничего не вижу! — орал в ответ младший лейтенант. — Надо, наверное, люк открыть!..

— Бросьте, младшой! — вмешался Татарский. — Там же, снаружи, чёрт знает что творится! Вмиг укокошат!..

— Ничего, Татарский, от судьбы не уйдёшь…

— Командир! — снова истошно заорал Никаноров. — Сидите и не высовывайтесь, как-нибудь разберёмся.

И рванул рычаги. Танк даже подпрыгнул и с ходу бортанул проползающий мимо «фердинанд»: тот опрокинулся, словно игрушечный, и тут же загорелся. Гончаров для уверенности прошёлся по нему пулемётной очередью.

Но тут что-то сильно ударило в башню; танк так тряхнуло, что Никаноров больно ударился головой о стену, рассёк лоб, и кровь заструилась по лицу. А ноздри сержанта сразу же учуяли дым.

— Ребята, по-моему, мы горим!..

— Сейчас проверим, Никаноров. Притуши ход; Гончаров, за мной!

Младший лейтенант и заряжающий через верхний люк выскочили на башню, размахивая тряпьём, сумели погасить не успевший набрать силу огонь.

Гончаров первым нырнул в спасительный люк «тридцатьчетвёрки». Тришкин на какое-то время задержался, окидывая взглядом поле боя. И то, что он увидел, повергло его в глубокое изумление. Всё вокруг горело и пылало, скрежетало и стонало, свистело и шипело. И нельзя было Тришкину понять, на чьей же стороне перевес — на стороне русских или немцев. А как раз было время, когда первый эшелон 5-й гвардейской танковой армии упорно и настойчиво теснил противника, нанося ему большие потери и в живой силе, и в боевой технике. Кроме того, Тришкин ещё не знал, что он и другие танкисты сделали сегодня самое-самое главное — в жестоком встречном сражении остановили и смяли ударную группировку врага, наступавшую вдоль железной дороги на Прохоровку, таким образом сломав острие танкового клина противника.