Марина Аромштан - Жена декабриста

• Название: Жена декабриста
• Автор: Марина Аромштан
• Издательство: КомпасГид
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-904561-40-6

Что мы знаем о "временах застоя"? "Все! Это было совсем недавно" - скажут те, чья юность пришлось на те годы. "Ну, это было... Это было довольно давно. Тогда еще существовал Советский Союз", - скажут те, кто родился на излете восьмидесятых, накануне исчезновения этого самого Союза. Но и для тех, и для других книга Марины Аромштам "Жена декабриста" может оказаться откровением. Это попытка осмыслить себя и свое поколение (то, что впоследствии участвовало в перестройке и событиях 90-х), глядя в зеркало женской реальности.

"Декабристы хотели убить царя. Народовольцы хотели убить царя. Брат Ленина хотел убить царя. Обычно подвиги совершали мужчины. Но были и женщины. Софья Перовская. Первая в русской истории женщина-цареубийца. Первая повешенная женщина. Символ яростного феминизма, исполнения желаний о равенстве прав.

Но потом Перовская почему-то мне разонравилась. Точнее, мне не хотелось подражать ее смертельному феминизму. Я думала, бывают женские подвиги. Специальные женские подвиги - как подвиг жен декабристов.

Моя бабушка предала дедушку. Моя мама отказалась уехать с отцом на Север. Но со мной все будет иначе. Я рассчитаюсь за них с Судьбой".

---

—Это Влад наряжал. Сказал, будет настоящая рождественская елка.

— Влад, как красиво! Какой же ты все-таки молодец!

— ААсеньке пупсик больше всего понравился?

Хочешь поиграть? Я тебе после праздника подарю.

— Влад, ты правда подаришь?

Я все думаю: такой грубый с виду человек — хам, матершинник, выпендрежник. Как он может производить на свет такие тонкие вещи? Что там у него на дне души?

— А Дед Мороз где?

— Дед Мороз расквасил нос.

— Дед Мороз обязательно будет! Настоящий! — '!/ Марии Ильиничны сегодня глаза блестят, а в волосы вплетены ниточки елочного дождика. Она умеет что-то такое с собой сделать, чтобы казаться вот такой новой и очаровательной. Она вообще могла бы вести в женской школе какой-нибудь специальный предмет: «Как всегда нравиться?», «Выпечка на любые вкусы».

Юлька стала дурачиться:

— Давайте Дедушку Мороза позовем! Де-душ-ка Мо-роз!

Митька и другие сразу включились в игру и стали скандировать:

— Де-душ-ка Мо-роз! Де-душ-ка Мо-роз!

— Иду-иду-у!

Открывается дверь, вваливается Сережка в каком-то ужасном ватнике, расшитом блестками, в колпаке с оторочкой из ваты, и еще кусок ваты приделан вместо бороды — с двух сторон прикреплен на живую нитку к колпаку. За плечом — наволочка с бантиком из мишуры.

— Я Д-дедушка Мороз! Я п-подарки принес!

Все покатились со смеху. Только Мария Ильинична себя в руках держит и услужливо придвигает Деду Морозу табуретку:

— Здравствуй, дедушка! Ты устал с дороги, присядь, отдохни.

Это она вату к колпаку пришивала?

— Ну, дед, раз пришел — подарки давай!

— Э, нет! П-подарки я не п-просто так дарить буду. А з-за-а плату.

— Ой, дедушка Мороз! Как же мы с тобой расплачиваться будем?

— Н-ну, как? К-кто стишок расскажет, к-кто п-пе- сенку споет. Чтобы меня, с-старика, п-потешить! И гостям не-е с-скучать.

Мария Ильинична тут как тут-с газовым платочком:

— Удобно, дедушка? — Завязала Сережке глаза и вытолкнула к нему Митьку:

— Что сделать этому человеку? Как подарок выкупить?

— П-пусть стишок ра-аскажет.

Митька тоже потребовал табуретку и влез. Все опять покатились со смеху. Мария Ильинична смотрит с осуждением, головой качает. Митька понял, с табуретки спрыгнул, ботинки снял и снова наверх взгромоздился. Выпрямился, ручки по швам, лицо честное, прямо перед собой смотрит.

— Когда был Ленин маленький,

С кудрявой головой,

Он тоже бегал в валенках По горке ледяной.

А потом сделал страшные глаза и прорычал хриплым шепотом:

Камень на камень, кирпич на кирпич — Умер наш Ленин, Владимир Ильич.

Дед Мороз сунул руку в мешок, вытащил подарок и вручил Митьке.

Влад тут же потребовал себе подарок вне очереди — «за свои пот и кровь, окропившие древо желаний».

Остальные придумывали, кто что мог.

В результате получился целый концерт. Миша играл на фортепьяно, Мария Ильинична и новый знакомый Геннадия Петровича пели романсы. Юлька решила плясать еврейские танцы. Наверное, там, где они с Мишей бывают, их этому учат.

— Ася, давай! С Юлей на пару.

Я пристроилась. Оказалось, нетрудно. И я как-то незаметно для себя растанцевалась, совершенно стесняться перестала. Тут Миша заиграл тему из «Кармен- сюиты». Когда-то, лет в пятнадцать, в хореографическом кружке я танцевала под эту музыку испанский танец. Только это было очень давно. Но я замешкалась, и все углядели в этом намерение:

— Танцуй, Ася! Танцуй.

— Мария Ильинична, платок дадите?

У Марии Ильиничны есть такой роскошный платок с бахромой.

Я повязала платок вокруг бедер и вышла на середину. Миша кивнул, вернулся к вступлению и заиграл.

Музыка побежала по позвоночнику, заполняя все пустоты существа, подчиняя тело чужим, отлитым в звуки чувствам. Я еще не очень верила, что смогу. Но, оказалось, руки, ноги, голова, плечи помнят, как жить под музыку. Только нужно дать им свободу-и нырнуть в танец. Я ведь так это любила! Так любила!

Лица слились в растянутое пятно. Взгляды настигали и подхлестывали. Но было уже все равно, смотрят на меня или нет. И когда Миша кончил играть, чуть затягивая последний аккорд, я была почти счастлива — Новый год для меня уже наступил.

— Браво! Бис! — закричал новый знакомый Геннадия Петровича.

— Так. Все возбудились, зарядились и тоже желают. Сейчас будут танцы! Голосуем. Кто «за»? Несогласное меньшинство просим удалиться в кухню или в коридор.

По-моему, Влад загубил в себе талант массовика- затейника. Или он тайком от общества подрабатывает на танцах в профилактории?

Митька приволок целую стопку пластинок, и они с Мишей стали выбирать подходящие. Правда, что ли, танцы?

Сначала поставили что-то быстрое — для разминки, и желающие встали в круг, бодро и неловко подергиваясь. Я не люблю современные танцы в кругу. И кто это только придумал? Наконец проигрыватель, после шуршащей паузы, выдавил медленную мелодию. Кто-то сразу выключил свет. Это, на мой взгляд, было совершенно лишним. И догадываюсь, чья это идея. Юля быстро-быстро зажигала свечки на елке. От слабых дрожащих огоньков пространство странно сузилось и сгустилось, тени по углам удлинились и задрожали.

— Разрешите?

В темноте глаза Влада кажутся желтыми и светятся, как у кота. Он так сильно прижал меня к себе, что я охнула. Он на это просил разрешения? С ужасом думаю, что на нас смотрят: Мария Ильинична, Сережка… А вдруг Геннадий Петрович тоже смотрит?

— Класснотанцуешь, Асюта. Мама научила?

— Влад, что ты делаешь?

Наклоняется ближе, шепчет в ухо:

— Что, Асенька?

— Пусти сейчас же!

— Конечно, конечно! — все так же шепотом. И руки, обманывая, сдвигаются. Становится только хуже: ближе, горячее.

— Влад, пусти!

— Ну, зачем же так? Ведь нам хорошо?

— Пусти, говорю!

— Асенька, радость моя, не жадничай. Мы же танцуем. Всего лишь танцуем. То ты одна танцевала — на середке, а теперь мы вдвоем. Или дядя Гена тебе не разрешает? А он тебе кто? — На секунду отодвигается и с интересом заглядывает в глаза. Потом — снова в ухо, почти касаясь губами: — А мы ему знаешь, что скажем? Что это материализм! Практика ощущений.

Я тебя чувствую, ты меня. Чувствуешь меня, Асенька?

Да, чувствую — недопустимо остро, с незнакомым пугающим удовольствием. Как тело может себе такое позволять? Будто у него нет головы. И даже сердца нет в этом теле-только пульсирующая кровь: забыла, куда течь, набухает, как река в половодье.

Музыка истощилась и смолкла. Влад наконец меня отпустил. Интересно, кто мешал мне освободиться раньше? Будто танец-законная зона для приставаний. Согласилась-терпи по полной программе. Такой общественный договор. Решила об этом не думать. Не хватало еще испортить себе праздник.

Сережка спрашивает:

— Что б-будем д-делать в две-енадцать часов?

Геннадий Петрович:

— Есть желающие слушать правительственное обращение?

Желающих не оказалось, и Юля предложила устроить снежный салют.

Все быстро оделись и вывалились во двор. Мороз был не сильный, но снежки не лепились. Тогда все набрали снега — кто сколько мог, и ровно в двенадцать, по сигналу Геннадия Петровича, подкинули снег вверх. Поднялось снежное облако. И тут же стало оседать на тех, кто его устроил. Юля закричала: «Ай!» Мише это «Ай!» так понравилось, что он набрал еще снега и стал Юльку забрасывать.

Зрелище оказалось невероятно заразительным и послужило толчком для новой идеи. Кто-то крикнул:

— А ну, ребята, в сугроб их!

Мужчины разом объединились, и началось какое-то сумасшествие. Просто какая-то снежная вакханалия — с догонялками и киданием снегом. От общего веселья и возбуждения все совершенно потеряли стыд. Мария Ильинична визжала, как девчонка, — на радость новому знакомому Геннадия Петровича. И в этой куче-мале я столкнулась с Вакулой. Он был все в том же ватнике с блестками, страшно веселый и бесцеремонный. Когда я на него выскочила, он меня схватил — просто сгреб в охапку — и бросил в сугроб. Я воплю: «Ах, ты так?» Вскочила-вся белая, морда в снегу, — и на него бросилась. Он опять пихнул — легко, без всякого напряжения. Еще смеется, бугай! Я разъярилась, стала на него нападать, как Моська на слона, — швыряться снегом, подпрыгивать, чтобы повыше достать: может, за шиворот горсть запихнуть удастся. Он только отклоняется, руку перехватывает-и снова меня в сугроб. Я чувствую-снег во все дыры одежды пролез. Я уже вся мокрая — внутри и снаружи. Мокрая и злая от радости. Оттого, что Новый год такой чудесный, и люди кругом родные, и что Вакула озорной и веселый. Снова на него бросилась, подпрыгнула — и лбом о его скулу. Он вдруг замер, глаза круглые, смотрит на меня с ужасом: «Ася! Я тебе бровь разбил!» Юля тоже заметила, подбежала: «Нужно снег приложить. А то все лицо зальет». Вакула все стоит и смотрит. Юлька хлопочет. А я плыву — в Новый год, прямо к звездам, к снежному небу. И, прежде чем уплыть совсем, успеваю заметить: Сережка подался вперед-чтобы меня подхватить.