Филип Сингтон - Зоино золото

• Название: Зоино золото
• Автор: Филип Сингтон
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20234-Х

Маркус Эллиот, чья карьера торговца живописью рухнула в одночасье, получает шанс поправить дела. Он должен составить каталог к аукциону русской художницы по золоту Зои Корвин-Круковской. За безмятежностью золотых картин Эллиоту открывается насыщенная жизнь Зои, воспитывавшейся при дворе Романовых, спасшейся из застенков Лубянки, учившейся у великих мастеров живописи, — революционная Москва и чопорный Стокгольм, богемный Монпарнас и экзотический Тунис.

Эллиот подпадает под чары Зои, обладавшей удивительной властью над мужчинами, и, убежденный, что художница имела отношение к гибели его матери, отчаянно пытается разгадать тайны, скрытые в ее картинах — и в переписке с бесчисленными поклонниками…

В «Зоином золоте» английского писателя Филипа Сингтона сплетаются истории бурного XX века, мировой живописи и необычной женщины, оставившей неизгладимый след в русском искусстве.

---

9

Эллиот остановился у ворот и выключил мотор. Он долго сидел и смотрел на дом сквозь путаницу качающихся веток. Следы на дорожке превратились в едва заметные вмятины, словно годы прошли, а не один день. Ветер гудел в трубах, по карнизам бежали маленькие снежные торнадо.

Сегодня дом был иным: низким, присевшим на корточки, слепо всматривающимся в море. Всего лишь пустой дом. В нем нет ничего, кроме пыльной мебели и коробок со старыми письмами.

Этим утром доктора Линдквиста не было дома. Его неожиданно вызвали в Упсалу. Агда Линдквист, оказавшаяся сестрой доктора, дала Эллиоту ключи и письменную инструкцию касательно отопления. Так они договорились: Эллиот будет брать ключ каждое утро и вечером возвращать. Это единственный ключ, объяснил доктор, и он боится потерять его.

На самом деле, конечно, Линдквист просто не доверяет ему. Ничего удивительного. Линдквист показался Эллиоту человеком, который не доверяет никому.

Он взял портфель и вылез из машины. Было холодно, два градуса ниже нуля согласно термометру на приборной доске. Но на этот раз он экипировался лыжной шапочкой и теплым шарфом из магазина спортивной одежды, располагавшегося в вестибюле отеля «Гранд». Он перелез через забор и пошел к дому. Наст предательски ломался, и Эллиот проваливался в снег чуть не по колено. Но он упорно двигался вперед — ему не терпелось взяться за дело, сосредоточиться только на работе.

За пару ярдов от дверей кухни он остановился и посмотрел вверх, на окна. Все шторы были задернуты, не считая окна под самой крышей, на котором криво висели жалюзи, собранные с одной стороны и свисающие с другой. Сквозняк слегка раскачивал их, деревянные планки стучали по стеклу.

Помедлив, Эллиот направился к главному входу, где доктор Линдквист разговаривал по телефону, и нашел его путаные следы. На балконе намело снега. Все замерло, кроме сосен.

Он втянул голову в плечи и пошел обратно к кухне, теребя ключ в кармане. За деревьями ледяное серое море с шумом билось о скалы.

Интересно, сильно ли изменилось это место за тридцать лет.

Мальчиком он довольно долго верил в призраков. Для него они были такой же частью реального мира, как планеты и Млечный Путь — не привидения из комиксов или черно-белых фильмов в простынях или старинных костюмах и светящиеся в темноте, но другие. Люди-призраки.

Он едва ли хоть раз видел их. Их нельзя увидеть, потому что они почти никогда не находятся в одной с тобой комнате. Они обитают там, откуда ты только что вышел или куда еще не вошел. Они следят за тобой из тени и шепчут тебе во сне. И лишь иногда — как в долю секунды между сном и явью — ты можешь узреть их, стоящих перед тобой спиной к свету. Ты ощущаешь их присутствие подобно тому, как вспоминаешь, что забыл о каком-то важном деле, — с замиранием сердца.

После смерти матери он затыкал ванну пробкой и уходил в свою спальню. Он переодевался в купальный халат, и когда ванна наполнялась до середины и пар выползал в коридор, он знал, что она там.

Он вставал у двери и приоткрывал ее на дюйм-два, ровно настолько, чтобы почувствовать аромат бледной кожи и духов на ее одеждах, услышать слабый шелест ее платья. И если он закрывал глаза, то слышал, как она тихонько напевает себе под нос, стоя перед зеркалом и собирая в узел длинные светлые волосы.

Ночью, когда он лежал, свернувшись калачиком, под одеялом, она приходила и вставала у его постели. Он никогда не поворачивался, чтобы посмотреть на нее, но знал, что она там. Иногда она держала в руке письмо — письмо, которое оставила на туалетном столике, письмо, которое отец сжег до того, как явилась полиция. Во сне он брал у нее письмо и пытался прочесть его. Но слова всегда были неразборчивы, и чем яростнее он старался разобрать их, тем страшнее было пробуждение. Письмо было написано на языке, для понимания которого у него не хватало ни таланта, ни знаний.

Он никогда не говорил отцу о визитах матери. Он полагал, что тот и так о них знает и что, когда он молча сидит у огня и смотрит на пламя, пока поленья не прогорят, он знает, что она там, на кухне, суетится между плитой и раковиной. Если он ничего не говорит об этом, то это потому, что так лучше. Призраки — особенные люди, о них не болтают. Как бы то ни было, он недолго прожил с отцом. Когда Эллиоту исполнилось девять, его отправили к дяде и тете в Шотландию.

Призраки почему-то не последовали за ним, хотя иногда он жалел об этом.

Он обходил комнату за комнатой. Ковры свернуты в рулоны и рассованы по углам. На полках и каминах никаких украшений, не считая пары оловянных подсвечников и вазы с морскими раковинами на подоконнике. Вся мебель спрятана под чехлами от пыли. Белые погребальные силуэты напоминали ему детство, прятки в бабушкином доме, когда он замирал, стоя на коленях на чердаке, в затхлой темноте, едва осмеливаясь дышать, и слушал, как половицы скрипят все ближе и ближе. Изящная бело-зеленая люстра в столовой прикрыта муслином. Чехол снят лишь с одного стула с высокой спинкой во главе стола — должно быть, Линдквист осматривал свое наследство, подумал Эллиот. Разумеется, доктор или, может быть, его неразговорчивая сестра, побывали здесь со вчерашнего утра, поскольку жестяная банка и консервный нож, лежавшие на кухонном столе, исчезли.

Эллиот отдернул шторы. Сначала в столовой, потом везде. Он помурлыкал себе под нос, пытаясь определиться с мелодией, но так ни на чем и не остановился. Мало-помалу дом наполнил бледный зимний свет.

За несколько недель до смерти Зоя хотела в последний раз вернуться в Сальтсёбаден. Об этом ему сказал — или, вернее, проговорился — Петер Линдквист, когда они ехали обратно к его дому. Она хотела побыть здесь денек-другой, но врачи запретили. Эллиот хотел узнать подробности, но Линдквист был не слишком любезен и отмахнулся от вопросов, пожимая плечами и качая головой.

Уж не в письмах ли дело, гадал Эллиот, не собиралась ли Зоя их уничтожить? А когда врачи сказали ей, что поездка невозможна, она попросила Линдквиста сделать это за нее. Но по какой-то причине он подвел ее.

Студия Зои была под самой крышей. Уже на лестничной площадке он ощутил запах масляной краски и скипидара. У нее была и другая, более просторная мастерская над городской квартирой, в здании, которое она некогда делила с Исааком Грюневальдом, учеником и последователем Матисса. Но летом она работала здесь.

Он одолел последний лестничный пролет и увидел голые белые стены и световой люк в крыше. Большое венецианское окно выходило на восточную часть берега, видневшуюся за верхушками деревьев.

Он подошел поближе, стекло затуманилось от его дыхания. Птицы парили над водой, ныряли в море, ветер доносил их похожие на смех крики. Это была запретная комната, комната, в которой никто не наблюдал за работой Зои. В Стокгольме гости иногда навещали ее без предупреждения, и воспитание мешало художнице развернуть их на пороге. В Стокгольме у нее были натурщики. Но не здесь. Здесь были только она и ее картины. Совсем другие беседы. Только для посвященных.

Эллиот обернулся и понял, что смотрит на обратную сторону большого прочного мольберта, стоящего в самом центре комнаты. На нем была закреплена деревянная доска, а позади располагались столы и полки, заставленные бутылками скипидара, уайт-спирита и банками с кистями. Эллиот словно вошел в раму, в композицию — «Портрет мужчины у окна». Словно сама Зоя стояла там с кистью в руке.

Он обошел мольберт. Доска уже была позолочена. Приглядевшись, Эллиот различил квадратные листки сусального золота стандартной ширины в четыре пальца. Листки соединялись внахлест, и под определенным углом можно было заметить зубчатые полосы, бегущие вдоль всей панели. Но никакого изображения, ни малейшего следа краски. Он приблизился, ища отметки или вмятины, которые могли бы поведать ему о художественном замысле Зои. Но нет, лишь его собственная тень скользила по блестящей поверхности.

Нижняя полка была набита старыми книгам и каталогами галерей. Потрепанный английский перевод «Il Libro dell’Arte» Ченнино Ченнини ютился между пухлым томом об орхидеях и монографией, посвященной Винсенту Ван Гогу.

Эллиот имел дело с трактатом Ченнини в студенческие годы. Предположительно, «Книга об искусстве» была написана в Тоскане в 1390 году. Она освещала все — от подготовки поверхностей и изготовления кистей и красок до золочения, лакировки и создания мозаик, равно как и более общие вопросы жизни художника. Именно Ченнини советовал молодому художнику не слишком увлекаться женщинами, поскольку иначе рука его станет «столь нетвердой, что будет трепетать и дрожать сильнее, чем листья на ветру».

Открыв наугад книгу, Эллиот обнаружил абзац, подчеркнутый карандашом.

Художник должен развивать как умение, так и воображение, цель его — изображать вещи скрытые, таящиеся в тени обычных предметов, и властью таланта запечатлевать их, дабы представить простому взору то, чего в действительности не существует.