Рита Мональди - Veritas

• Название: Veritas
• Автор: Рита Мональди
• Издательство: Книжковий Клуб «Клуб Сімейного Дозвілля»
• Жанр: История
• Год: 2011
• ISBN: 978-966-14-1267-4

1711 год.

Десять лет не прекращается война. Аббат Мелани, секретный агент Людовика XIV, прибывает в Вену. Он узнает о заговоре против императора Иосифа I.

Но кто готовится нанести смертельный удар? Брат, мечтающий о троне, или коварные иезуиты? Вероломные англичане или турки, извечные враги империи?

Разгадка кроется в таинственном сообщении турецкого посла. Пытаясь расшифровать это сообщение, помощники аббата гибнут один за другим.

Впервые на пути агента Людовика XIV оказался столь безжалостный противник.

---

Уполномоченным шпионам причиталась треть штрафа, который платили нарушители закона, поэтому можно было предположить, что они очень тщательно выполняли свой долг. Впрочем, это было не всегда легко: откуда им, к примеру, было знать, стоит платье тридцать, пятьдесят или двести гульденов? Поэтому портных, меховщиков и вышивальщиц заставляли (под угрозой того, что им самим придется платить штраф) доносить на клиентов, которые заказывали платья, не соответствующие их классу. Аналогично были наняты легионы поваров и поварят (которых называли «надсмотрщиками за кастрюлями»), чтобы они доносили на излишне прожорливых хозяев. Столяры сообщали о заказах роскошной мебели, торговцы тканями уведомляли о покупке дорогих тканей, а художники доносили властям на клиентов, которые заказывали слишком большой портрет. За доносы об излишней роскоши в каретах заботились извозчики, кучера и ямщики.

Со временем в Вене не осталось ни одного места, где за прохожими не наблюдал бы шпион: их сапоги (не слишком ли высокие каблуки?), их лица (французская пудра?) или мушки у дам (слишком много на левой щеке?). Из-за большого количества шпионов в кухнях царило недоверие, в портняжных мастерских люди быстро оглядывались, в карете изучали ямщика, словно ожидая от него ножа под ребра. Тот, на кого доносили (и кто, конечно же, мстил, донося в свою очередь), вынужден был запирать кладовую, чтобы скрыть лишнего поросенка, обитые кресла прятать в подвале, а золотое колечко младшей дочери закапывать в саду. Но кто мог упомнить все запреты? В праздничные дни украшения и прически не должны были стоить более шести сотен гульденов в первом, трех сотен во втором, двадцати-тридцати в третьем, пятнадцати-двадцати в четвертом и четырех крейцеров в пятом классе. Бедный поденщик и безграмотный человек из пятого класса должен был следить за тем, чтобы у него не было платков на более чем один гульден и тридцать крейцеров, ботинки и шляпы не стоили бы более одного гульдена и чтобы он не заказывал блюда или банкеты за цену более пятнадцати или, если они предназначались для детей, пяти гульденов. Выходит, каждому в жизни нужно было заводить заполненную цифрами книжечку и отрываться от нее только затем, чтобы проконтролировать соседа.

Жизнь превратилась в ад, что, конечно же, не входило в планы Леопольда. Однако жители Вены, обладавшие природной мудростью и ценившие мирную жизнь, скоро сами поняли: то, что они зарабатывают шпионажем, стоит гораздо меньше, чем утерянная свобода. Тем более что дворяне, министры и высшее духовенство, которых не касались запреты Леопольда, продолжали кутить, праздновать и наряжаться, как им угодно. В их среде стало модным иметь животик (знак уважения и зажиточности), на который спадали любимые тогда алонжевые парики, придавая власть имущим неповторимое сходство с грушей.

– Как же ты тогда объяснишь, – вставил я, – что в домах крестьян, где мы с тобой чистим камины, на столе лежат столовые приборы из резной слоновой кости, можно увидеть тарелки из чудеснейшей керамики, гардины и скатерти с великолепными кружевами, красивые бокалы, мягкие кресла и причудливо украшенные печи? Даже в домах за городом кладовые всегда полны, а из кухни доносится аромат, от которого слюнки текут?

– Обстоятельства с тех пор очень сильно улучшились, – сказал Симонис.

Утомившись от вечного шпионажа, жители Вены наконец начали закрывать глаза на нарушение законов соседями. Леопольд, издавший первое предписание в 1659 году, вынужден был повторить его в 1671, 1686, 1687, да и потом тоже, потому что жители временами словно глохли и многие хитрецы находили пути, чтобы обходить предписания, продавая предметы роскоши под названием скромных товаров.

– Поэтому вы наверняка поймете, господин мастер, что жители Вены вздохнули с облегчением, когда старый император Леопольд умер, после пятидесяти лет правления. А шпионы, такие как Данило, зарабатывают меньше, чем раньше, поскольку толерантность таки пробила себе дорогу, особенно с учетом Иосифа, который представляет собой полную противоположность своего отца. Он любит роскошь, красоту и помпезность.

– Откуда же ты знаешь, что Данило – шпион? Разве это не должно быть тайным занятием?

– Господин мастер, от тренированного взгляда студента не ускользнет ничего. И нас, товарищей Данило, слишком много, чтобы он мог заниматься этим у нас под носом незаметно.

– То, чем занимается Данило Данилович, не делает студенту чести; тем более графу, путь даже он и нищий.

– Но Данило – граф из Понтеведро, господин мастер, а Понтеведро расположен посреди полу-Азии, помните? – ответил он мне с заговорщицкой улыбкой. – Точно так же, как и эта бестия, мой младшекурсник. Ведь правда же, Пеничек, что ты – полуазиатская бестия? Кивни, младшекурсник!

Бедный Пеничек повернулся и кивнул.

– Еще, младшекурсник! И покажи, что ты доволен, – упрекнул его грек.

Пеничек повиновался, несколько раз кивнул головой в знак согласия и глупо улыбнулся.

– Да, Симонис, я припоминаю, что на церемонии снятия ты что-то говорил мне о полу-Азии, – сказал я, без удовольствия наблюдая за этой сценой, впрочем, не желая вмешиваться, поскольку речь шла о студенческих обычаях. – Ты говорил, что страны на границе Азии, такие как вот это Понтеведро, в корне отличаются от наших.

– В них встречаются европейское образование и азиатское варварство, – ответил Симонис, внезапно посерьезнев, – западное стремление вперед и восточная инертность, европейская гуманность и дикий, жестокий раздор между народами и религиями, господин мастер, которые должны казаться нам с вами, поскольку мы – европейцы, не просто чуждыми, а неслыханными. Этих людей нужно остерегаться. Но теперь нам следует прерваться, господин мастер: мы на месте.

Мы вышли из коляски Пеничека, поднялись по каменной лестнице и оказались на открытом пространстве, на краю кольца стен, откуда открывался вид на гласис – широкую равнину вокруг города, которая отделяет его от пригорода Жозефина.

– Мы часто встречались здесь, все товарищи Данило и… странно, но я его еще не вижу. – Симонис огляделся по сторонам. – Обычно он очень пунктуален. Подождите, я пойду поищу его.

Данило Данилович выбрал в качестве места встречи очень отдаленную часть городских бастионов. К укрепленным стенам почти всюду можно было подойти, однако из-за темных сделок, совершавшихся здесь ночью, они были слишком известны. Солдаты городского гарнизона пользовались именно темнотой, чтобы втайне торговать вином и развлекаться с девушками, молодыми красотками, во множестве предлагавшими свои тела на бастионах. Однако в этот вечер из-за холода и ледяного ветра, безжалостно проносившегося над бастионом, не было видно ни солдат, ни проституток.

Симонис исчез вот уже добрых четверть часа назад. Что, черт возьми, произошло? Я собирался пойти поискать его, когда увидел, как из темноты вынырнула его тень.

– Господин мастер! Господин мастер, бегите, скорее! – прошептал он сдавленным голосом.

Я побежал со своим помощником на террасу расположенного неподалеку бруствера, где лежал черный ком непонятных очертаний.

– О боже мой, – простонал я, разглядев в этом коме человеческое тело и увидев лицо крупного, сильного человека: Данило Даниловича.

– Что с ним случилось? – спросил я, с трудом переводя дух.

– Его закололи, господин мастер, вот, смотрите, – сказал Симонис и распахнул его пелерину, – все в крови. Они нанесли по меньшей мере двадцать ударов.

– О боже мой, мы должны увезти его отсюда… Но что ты делаешь?

Симонис вынул из кармана ампулу с какой-то жидкостью и поднес ее к носу Данило.

– Я проверяю, не чихнет ли он. Это сок руты: если он чихнет, то раны не смертельны, если не отреагирует, то уже ничего не поделаешь.

Молодой гражданин Понтеведро не шевелился.

– О, мой бог, – всхлипнул я.

– Чш-ш-ш! – перебил меня грек.

Данило хотел что-то сказать. То был тихий хрип, и с дыханием, вырывавшимся из его рта из-за холода белыми облачками, казалось, уходила его душа.

– Zivio… Zivio… – прошептал он.

– Это он здоровается по-понтеведрийски, – пояснил Симонис, – он бредит.

– Яблоко, Золотое яблоко… сорок тысяч Касыма… – бормотал студент.

– Кто на тебя напал, Данило? – спросил я.

– Пусть говорит, господин мастер, – снова перебил меня Симонис.

– …крик сорока тысяч мучеников… – продолжал бормотать Данило.

Мы с Симонисом озадаченно переглянулись. Похоже было на то, что жить Данило оставалось считанные мгновения.

– Яблоко… Симонис, Золотое яблоко… о Вене и папе… Мы увидимся снова у Золотого яблока…

Это звучало совсем похоже на прощание.

Тут грек обрушился на умирающего:

– Данило, послушай! Держись, проклятье! С кем ты говорил по поводу Золотого яблока? И кто эти сорок тысяч Касыма?

Он не ответил. Дыхание его внезапно ускорилось.