Эйно Лейно - Мир сновидений

• Название: Мир сновидений
• Автор: Эйно Лейно
• Издательство: Издательский дом "Азбука-классика"
• Жанр: Классическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91181-360-4 2007

В истории финской литературы XX века за Эйно Лейно (Эйно Печальным) прочно закрепилась слава первого поэта. Однако творчество Лейно вышло за пределы одной страны, перестав быть только национальным достоянием. Литературное наследие «великого художника слова», как называл Лейно Максим Горький, в значительной мере обогатило европейскую духовную культуру. И хотя со дня рождения Эйно Лейно минуло почти 130 лет, лучшие его стихотворения по-прежнему живут, и финский язык звучит в них прекрасной мелодией. Настоящее издание впервые знакомит читателей с творчеством финского писателя в столь полном объеме, в книгу включены как его поэтические, так и прозаические произведения. Поэтические переводы даны в сопровождении текстов на языке оригинала. Все переводы выполнены Э. Иоффе, большинство из них публикуются впервые.

---

ЧУДО

Умерла она. Давно зарыта.
Спит она глубоким сном травы
под крестом. Постель ее накрыта
тяжким одеялом снеговым.

Но когда повеет воздух вешний,
я, уставши плакать у креста,
вдруг увижу — край ее одежды
треплет ветер и постель пуста.

Светлые летят по ветру кудри,
Нежные мне слышатся слова…
Посмотри — прекрасная, как утро,
милая моя жива, жива!

Упаду на талый снег весенний,
обниму любимые колени…
А очнусь — и землю не узнаю:
как в раю, среди цветов ступаю.

IHME

Hän oli jo kuollut ja kuopattu
Ja nukkui jo nurmen unta.
Kesä kukkinut oli hänen haudallaan
ja talvi jo satanut lunta.

Mut on kuin haudat ne aukeis taas,
elo henkisi hankia pitkin,
ja on kuin liikkuisi ristinpuu,
min alie ma impeni itkin.

Kas, ilmassa kutria leijailee!
Kas, kaukana huntuja häilyy!
Han, han se on itse, mun impyein,
han kuololta, kuololta säilyy.

Mina hangelle lankean polvillein,
mina armahan syliini suljen.
Ja katsol Kun nousen, on muuttunut maa
ja kukkien yli ma kuljen.

* * *

Коль созрело яблоко — упадет,
но румянцем сперва запылает.
А румянец твоих зардевшихся щек
какую мне весть посылает?

Коли сосны вздыхают — пойдут дожди…
Но глубоко вздыхают прежде!
А вздохи, вздохи твоей груди
мне какую несут надежду?

* * *

Kun omena on kypsa, se putoaa,
mut ensin se punan saapi.
Tuo puna, tuo puna sinun poskillas,
mita mulle se ennustaapi?

Kun hongat huokaa, se sateen tuo,
mut ensin ne huokaa syväan.
Tuo huokaus, huokaus sun rinnastas,
mita mulle se tietää hyvää?

ПОКОЙ

Что за чудное благоуханье кругом,
что звенит тишиною такой?
И что значит спокойствие в сердце моем —
новый, странный, безбрежный покой?

Слышу я, как в лугах расцветают цветы,
как деревья в лесу говорят.
Знаю — это в душе созревают мечты
и надежды и думы парят.

Все так тихо вокруг и полно красоты,
все такою любовью сияет —
раскрываются в сердце большие цветы
и покоем благоухают.

RAUHA

Mita on näa tuoksut mun ympärilläin?
Mita on tama hiljaisuus?
Mita tietävi rauha mun sydämessäin,
tää suuri ja outo ja uus?

Mina kuulen kuin kukkaset kasvavat
ja metsässä puhuvat puut.
Minä luulen, nyt kypsyvät unelmat
ja toivot ja tou’ot muut.

Kaikk’ on niin hiljaa mun ympärilläin,
kaikk’ on niin hellää ja hyvää.
Kukat suuret mun aukeevat sydämessäin
ja tuoksuvat rauhaa syvää.

ДОЧЬ ИРОДИАДЫ

О, если б Иродом-царем я был
и ты бы танцевала предо мною,
любимая, тебе бы заплатил
за танец — собственною головою.

Но если ты не голову мою,
а сердце попросила бы в награду, —
возьми — его навеки отдаю!
Танцуй, сияй, кружи со мною рядом!

Пляши, дитя, взвивай передо мной
пылающие жизни покрывала!
И я пройду, ликуя, путь земной,
любовью очарован небывалой.

HERODIAAN TYTÄR

Ja jos minä oisin Herodes
ja jos sinä tanssisit mulle,
niin luulenpa, että ma antaisin
oman päänikin palkaksi sulle.

Mut ethän sa päätäni pyytäiskään,
sinä pyytäisit sydäntäni —
oi, ota se tyttöni armainen,
jos tanssit mun edessäni!

Oi, tanssios tyttö mun eelläni ain
elon tiellä ja huntua heitä,
niin riemuten rinnoin ma hurmeisin
olen astuva elämän teitä!

* * *

На тебя лишь гляжу, на тебя лишь гляжу,
на тебя, чуть не плача, гляжу.
Это счастье ново и странно так,
что я перед ним дрожу.

Когда сердце настежь — не надо слов,
в моем сердце огонь высок,
я гляжу, и храню, и лелею тебя,
словно нищий — хлеба кусок.

Я тот, кому счастья вкус незнаком,
кому лишь крохи кидали!
Неужто весь этот пир — для меня?
Неужто конец печали?

* * *

Sua katson vaan, sua katson vaan,
sua katson silmät veessä.
Tää onneni on niin outo ja uus,
sen että mä vapisen eessä.

Kun sydän on auki, on kiini suu,
mun syömeni hehkuu ja halaa.
Sua katson ja säästän ja silitän vaan,
kuin keijuri leivänpalaa.

Mina joka en nauttinut onnestain
kuin sielta ja taaltä murun!
Tää pöytä mulleko katettu ois?
Ois tullutko loppu surun?

* * *

Что это — струны разорванной звон?
Так странно дрожит, замирая, стон.
Но ты отвернулась, ты смущена?
Иль в сердце твоем порвалась струна?

Что ж ты зарделась, как зорька в снегу,
и прячешь улыбку у розовых губ?

Нет-нет! То, что ты называешь струной, —
цветок, что раскрылся поутру весной.

* * *

Se oliko kieli, jok’ katkesi?
Niin oudosti ilmassa helähti.
Miks tyttöni kasvosi käannät sa pois?
Vai sydämen kielikö ollut se ois?

Miks poskesi vienosti punertuu,
miks hymyhyn kiertyvi mansikkasuu?

Ei, ei, se oli vain kukkanen,
joka aukes aamuhun, kevääsen.

АЙНО-ДЕВА

По реке Юколе утка синя проплывала,
вместе с травами ложилась, с солнышком вставала…
Кто же, кто же там плывет по реке Юколе?
Братец-мблодец гулял по морю бескрайну;

У матушки под крылом вырастала Айно.
Кто же, кто там плывет по реке Юколе?
Вяйне-старца молодец вызывал сразиться,
победителю родную посулил сестрицу.

Кто же, кто же там плывет по реке Юколе?
Солнце село, и кувшинки стали лицо прятать.
Отправлялся старый Вяйне Айно-деву сватать.
Кто же, кто же там плывет по реке Юколе?

Мать велела, как не слушать? — только сердце ноет.
Ленты шелковы любила да ветер весною.
Кто же, кто же там плывет по реке Юколе?
То не травы колыхались на реке Юколе —

Айно-дева горевала о судьбе-неволе.
Кто же, кто же там плывет по реке Юколе?
Утром солнце трех русалок на мысу находит,
а четвертой с ними Айно хороводы водит.

Горе, горе там плывет по реке Юколе.
Ленты шелковы любила да зимы боялась —
Старикова седина ей снегом показалась.
Горе, горе там плывет по реке Юколе.

AINO-NEITI

Joukolan joen suulla sinisorsa sousi,
nunnen kanssa nukahti ja päivän kera nousi.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?

Veli nuori veikaten vieri ulapalla;
sisko asui enimmäkseen emon siiven alla.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?

Veli nuori taistelohon vaati vankempansa,
lunnahiksi lupas Aino-siskon armahansa.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?

Päivä laski, lummekukka sydämensä sulki.
Väinö vanha kosimahan neittä nuorta kulki.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?

Sydän kielsi, äiti käski — kumpaa tuli kuulta?
Raitoja hän rakasti ja lempi länsituulta.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?

Huojui heinä Joukolan joenrannan alla.
Impi itki angervo paaden pallealla.
Kenpä, kenpä joella Joukolan nyt soutaa?

Aamu koitti, niemen päässä karkeloivan keksi
aallotarta kolme — Aino-neiti neljänneksi.
Murhe, murhe joella Joukolan nyt soutaa.

Raitoja hän rakasti ja pelkäs pohjatuulta.
Taisi lunta vanhan päässä talven lumeks luulta.
Murhe, murhe joella Joukolan nyt soutaa.

Из сборника «Псалмы лыжника» / Hiihtäjän virsiä (1900)

ОДИНОКИЙ ЛЫЖНИК

Я заснеженным полем скольжу не спеша,
солнце зимний окончило путь,
и томится печалью моя душа,
и тоска наполняет фудь.
Лыжня чуть видна.
Да верна ли она?
Одинокому так дорога длинна!

А тени лесные все гуще, темней.
Думы следом невольно бегут:
вспомнит ли кто-нибудь обо мне,
если сгину в чащобе тут?
Жилья не видать,
и мне отдыхать
не время, не время мечтать.

Я на лыжах бежал вдоль болот и озер
и шагал по бескрайним полям,
я взбирался на гребни высоких гор,
шел по тропам и по холмам.
И теперь я вдали
от родимой земли,
но силы меня подвели.

Я кружил, бродил по чужим местам,
по приметам дорогу сверял,
устремлялся, боролся, желал и мечтал
и покой навсегда потерял.
Но все так же пока
моя цель далека.
Я продрог, и на сердце тоска.

Перед взором усталым так ясно стоят
годы детства — мираж золотой.
Снова вижу матушки ласковый взгляд
и отцовский локон седой.
Человеком он был!
Он беседы любил,
когда вечер на землю сходил.

Я заснеженным полем скольжу не спеша.
Снег кружится со всех сторон.
Были сестры и дом, жизнь была хороша
или все это только сон?
Как попал в эту стынь
среди снежных Пустынь?
Где друзья, почему я один?

Нет, я не одинок, мои сестры со мной,
леса мрачного больше нет,
там лучится окошками дом родной,
где нас ждут и тепло, и свет.
И тревожится мать,
что детей не видать,
на крыльцо выбегает опять.

Не волнуйся, родная, за нас всерьез —
мы дорогу к дому найдем,
нам тепло на лыжах даже в мороз
в толстом свитере шерстяном.
Нас встречай у дверей!
Поцелуем скорей
наши щеки и пальцы согрей.

Мы подъедем тихонько, заглянем в окно:
трубку длинную курит отец,
заждались нас, наверно, давным-давно
мама в печь добавляет дровец…
Ого-го! Ура!
И, вбежав со двора,
к маме мчится гурьбой детвора.

А тени лесные все гуще, темней.
Снег кружится со всех сторон.
Добежал ли лыжник до двери своей,
или был это только сон?
В грезах боль позабудь.
День прошедший избудь.
Одинокого лыжника кончился путь.

YKSIN HÜHTÄJÄ