Владимир Ляленков - Сёстры Строгалевы (сборник)

• Название: Сёстры Строгалевы (сборник)
• Автор: Владимир Ляленков
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1984

---

Уготовленный жених был противен Фене. Но она любила и боялась стариков и потому молча согласилась выйти замуж за него. Спасла её смерть отца. Как-то он привёз на санках вместе с Прохоровым из тайги медведя. Пока женщины разделывали тушу, мужики пили чай. Затем наелись жареной медвежатины. Вечер прошёл как обычно, а ночью отец скончался. Спать улёгся спокойно, но среди ночи вдруг громко застонал, вскрикнул и смолк. Феня подбежала к нему. Он уже не дышал.

Мать, Феня, старики Прохоровы и вялый Серёжка свезли отца на полянку, где хоронили умерших, и закопали там его. Спустя месяц и мать Фенина отправилась следом за стариком.

Похоронив мать, Феня заперлась в избе и остаток дня ходила из угла в угол. Что ей теперь делать? Как жить? За Серёжку она не пойдёт ни за что. Под вечер зажгла лампу и спустилась в подполье. Знала она, что здесь хранятся шкурки, но не знала, что их там много. В высоких деревянных клетях в три яруса висели пучками соболиные и беличьи шкурки. От света лампы чёрные шкурки соболей засветились, и казалось, горят они. Полазила она по просторным клетям, то и дело трогая шелковистые мягкие шкурки, и поднялась в избу. На следующий день пришёл Прохоров. Говорил о шкурках. Выходило по его словам: все они в переводе на деньги стоят тысяч сто, не меньше.

— Выйдешь за Серёгу, помогу продать их, — говорил Прохоров, — и отпущу в Строгалево вас обоих. Избу построим, сети купим.

Раньше, как и отца, побаивалась его Феня, а тогда вдруг вспылила:

— Отстаньте со своим Серёжкой! И видеть его нет желания!

Прохоров нахмурился, посидел молча и, проговорив: «Ну, как знаешь», поднялся и ушёл.

Час спустя набились в избу старухи. Пытали: как девка хочет жить дальше?

— Уйду от вас в Строгалево, ведьмы! — говорила Феня, сама не зная ещё, отчего вдруг полезла из неё злоба на всех бегловцев.

Старухи завыли, упали на колени и начали молиться.

— Да вам-то что? — кричала Феня. — Вам какое дело до меня? Захочу — здесь останусь жить, захочу — уйду. Разоденусь в Строгалеве в шелка да в бархат и буду жить. Убирайтесь отсюда!

Оказалось, что отделаться от стариков не так-то легко. Прохоров в компании с двумя мужиками привели Серёжку, которого подпоили, и силой заперли Феню с ним в боковушке. Пьяный Серёжка, противно улыбаясь, прижал Феню к стенке. Она сняла валенок и начала бить Серёжку. На крик жениха вбежал Прохоров. Феня вырвалась из комнатки, схватила топор, лежавший у порога, л пригрозила:

— Кто подойдёт — зарублю! Сгиньте все с глаз!

Бегловцы решили, что девка ошалела, испугались и разбежались.

Что теперь ей делать? Житья не дадут здесь. Да и какое тут житьё?

Раскрыла Феня сундук, достала, оттуда два чёрных шёлковых платья, вымененных ещё бабкой у цыган за шкурки. Одно платье одела на себя, а другое завернула в узел. Туда же в узел сложила пачку денег, старинные цыганские туфли на высоких каблуках и белье. Затем одела полушубок и обмотала голову платком. Бежать решила ночью. А чтобы не так страшно было, запаслась отцовским тонким острым ножом с костяной жёлтой рукояткой. Собравшись, сидела под окном в ожидании темноты. Но едва деревья опушки тайги начали сливаться в одну тёмную полосу, за окном со двора всё затянуло дымом. Она выбежала на улицу. Горел хлев, пристроенный к избе. «Подожгли», — пронеслось у неё в мозгу. Но не испугалась Феня. Через огород пробежала к лесу и стала за деревьями. Никто не бежал тушить пожар, будто соседние избы пустовали. Когда же огонь с хлева уже перебрался на крышу избы и половина её заполыхала, на дороге показались бегущие люди. Впереди всех бежал старик Прохоров. Минут тридцать спустя хлев был развален и горящие брёвна растащены в сторону. Крышу на избе и потолок тоже разломали, не дав огню охватить стены. Прижимая узелок к груди, Феня смотрела на копошащихся людей. И только когда они потащили в разные стороны охапки шкурок, теряя их на бегу, поняла она, для чего был сделан поджог. Бежать и отнимать шкурки? Ну их ко всем чертям! Фене сделалось как-то свободнее и веселее. Она махнула рукой, будто прощаясь с кем-то, повернулась и зашагала в тайгу. Пересекла поляну, вышла на дорогу и, сжимая рукоять ножа, двинула в Строгалево. Придя туда под утро, она заглянула к Клавдии Петровне. Охлопков эту ночь не ночевал дома. Он ездил в Подкаменную и задержался.

— Господи! Фенька, это ты такая стала?! — произнесла Клавдия Петровна, когда Феня разделась и осталась в одном чёрном платье.

Точно такой видела когда-то во сне свою бабку Клавдия Петровна. Только Феня ростом повыше удалась и казалась ещё тоньше.

Сёстры обнялись и поплакали. Жили-то, считай, рядом, а сколько не виделись! Феня рассказала о смерти стариков, о том, как избу их подожгли и растащили шкурки.

— Что ж, до последнего дня сердиты на нас были родители, не простили? — спрашивала Клавдия Петровна.

— Где там простили! Поди, ещё злее сделались.

— Ну бог с ними, — вздохнула Клавдия Петровна.

То, что растащили шкурки, не произвело на неё впечатления. Решили, что Феня будет жить в избе Клавдии Петровны. Места много. Поживёт, осмотрится, а там куда хочет пойдёт работать: либо на ферму, либо к геологам. Но уже на следующее утро планы изменились. Вечером приехал из Подкаменной Константин Николаевич. И в этот вечер впервые испуганно вздрогнуло и заколотилось сердце у Клавдии Петровны, когда заметила она, как поглядывает Охлопков на Феню, когда та выходила в другую комнату. Смотрел удивлённо Константин Николаевич, не скрывая восхищения и покачивая головой.

И утром следующего дня, проводив Охлопкова на работу, Клавдия Петровна порылась в сундуке, достала оттуда два платья, подаренных ей ещё первым мужем, подала их Фене и плача попросила, чтобы та ушла жить к Ольге.

— Почему, Клавушка? — спрашивала Феня, глядя на бегущие по щекам Клавдии слёзы.

— Ах, не спрашивай, — целуя сестру, говорила Клавдия Петровна, — уж очень ты красива, Феня… Господи, что я говорю… Только не сердись.

Феня, должно быть, догадалась, чего опасается сестра, посмеялась, обозвала Клавдию дурой и ушла к Ольге.

После посещения Томилова Ольга забеременела. Она всегда была спокойнее своих горячих сестёр. А перед тем как забеременеть, совсем была тиха. Мужа чего-то побаивалась, хотя Фёдор был смирным и никогда даже не замахивался на неё. Фёдор очень хотел иметь ребёнка, но сколько лет прожили — всё было напрасно. И он чаще уходил с отрядом в тайгу недели на две-три. Теперь же, узнав от жены новость, повеселел. И Ольга сделалась резвее, ласковее. Получалось так, будго они недавно только поженились и живут заново.

Силантьевна разносила слух по деревне:

— Китайской травки попила Ольгушка да две ночи подряд с колен не поднималась, господу молилась, вот и помог ей. Уж теперь-то пойдёт рожать. Дай господи ей мальчонку родить.

Наладилась жизнь у старшей сестры, а у средней получилось иначе. С того самого дня, как спровадила Клавдия Петровна Феню к Ольге, закрался ей в душу самый настоящий страх, от которого она никак не могла избавиться. Главное — не знала, отчего ей порой так страшно становится. Вдруг нахлынет какое-то страшное чувство, которое заставит поджать губы, руки опустить, и Клавдия Петровна будто прислушивается к чему— то. На ферме в то время она не работала. Совхоз продал на Алтай с их фермы молочных коров. Себе оставили молодняк. И пока он не подрос, работы было мало. Клавдия Петровна и возилась с детишками да по хозяйству.

Случалось, Охлопков уезжал в тайгу дня на два, на три. И всякий раз предупреждал, на сколько дней едет. Но подходил вечер первого дня, и Клавдия Петровна уже ожидала его. Вдруг он приедет? Соскучится и примчится на ночь. А может, забыл что-нибудь? Но что же он мог забыть? Начинала думать о людях, с которыми много времени проводил Константин Николаевич. Вот летом у них жил художник, рисовал и перерисовывал картины. Художник не нравился Клавдии Петровне. Покуда не уехал обратно в Москву, целые вечера разговаривал с Охлопковым. Принесут вино, спирту и сидят, рассуждают о Москве, о каких-то московских людях, о книжках, о картинках. Случалось, говорят-говорят, а как появится она в избе, смолкнут, переглянутся и снова уже о чём-то другом беседуют. Художник к зиме уехал, оставив несколько незаконченных картин. Константин Николаевич некоторые из них развесил по стенам.

Но художник — посторонний человек. Из здешних ближе всех к Константину Николаевичу — радист Васька. Васька носит ему телеграммы. За почтой ездит Охлопков к Енисею всегда с радистом. Почту доставляют сюда на вертолёте. Изредка он сбрасывает мешок с почтой на поляну, рядом с деревней. Но чаще всего опишет круг над избами и улетает к Енисею, где и приземляется. Васька запрягает лошадь и с Охлопковым катит к реке. Зачем каждый раз нужно ехать Константину Николаевичу? Неужто Васька сам не привезёт то, что прислали?