Людмила Алексеева - Поколение оттепели

• Название: Поколение оттепели
• Автор: Людмила Алексеева
• Издательство: И.В. Захаров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-8159-0603-4

Людмила Михайловна Алексеева (р. 1927) — историк, редактор. Участвовала в правозащитных выступлениях, начиная с первых протестов против ареста и осуждения в 1966 году писателей А. Синявского и Ю. Даниэля. Она стала одним из инициаторов оказания материальной помощи политическим заключенным и их семьям. В 1968–1972 гг. была первой машинисткой правозащитного бюллетеня «Хроника текущих событий». В феврале 1977 г. эмигрировала в США. Вернулась в Россию в 1993 году. В мае 1996 года избрана председателем Московской Хельсинкской Группы. С ноября 1998 года по ноябрь 2004 года — Президент Международной Хельсинкской Федерации по правам человека.

В этой книге Людмила Алексеева рассказывает о своей жизни, полной неожиданных поворотов, о времени, в котором ей и ее друзьям-правозащитникам довелось жить и сделать свой выбор. Андрей Сахаров, Натан Щаранский, Лариса Богораз, Александр Солженицын… Вот неполный список тех, с кем предстоит встретиться читателям в «Поколении оттепели».

---

— Ну так что?! — прогремел бас Петра Григоренко. — Давайте купим этот дом для Лары? Вот моя шапка.

Он схватил серую каракулевую папаху и бросил в нее десять рублей. Шапка пошла по кругу, наполняясь банкнотами и мелочью. Начало было положено, но нужной суммы и близко не набралось.

— Один мой друг, я знаю, с радостью даст денег взаймы, — сказал Вадим Меникер.

Это было именно то, что мне хотелось услышать.

Дом был куплен, а через четыре года Лариса продала его за 2400 рублей. Эти деньги, переданные в общественный фонд помощи политзаключенным, пошли на покупку двух домов для новых ссыльных.

* * *

Зимой 1969 года Ларису перевели на другую работу. Теперь вместо относительно нетрудной рубки веток и сучков ей приходилось таскать тяжелые бревна. Из-за язвы желудка у нее возникли проблемы с пищеварением, и она почти ничего не ела.

И прораб, и начальник лесозаготовительного комбината говорили, что можно было бы найти ей более легкую работу, но для этого необходима справка от врача, что она не может поднимать тяжести. Врачиха в ответ на просьбу сказала что-то оскорбительное и захлопнула дверь у нее перед носом. Лара вернулась к прорабу, тот снова послал ее к начальнику. Начальник опять послал к врачу, врач опять отказалась выдать справку.

Не знаю, был ли это чей-то продуманный план — непосильной трудовой повинностью замаскировать убийство. Ведь очевидно, что человек, который не может есть и при этом вынужден таскать бревна, долго не протянет. Нужно было срочно что-то делать.

Я решила обратиться к Анатолю Шубу, корреспонденту «Вашингтон пост» (или все-таки «Нью-Йорк таймс»?), который, помнится, предлагал Ларисе свою помощь. Я знала только его имя и смутно помнила, как он выглядит.

21 мая я пошла на суд над Ильей Бурмистровичем. Его обвиняли в клевете на государственный строй, а более конкретно — в распространении произведений Даниэля и Синявского. Среди корреспондентов, пришедших к зданию суда, Шуба я не увидела, но заметила одного из репортеров, лицо которого запомнилось мне по предыдущему суду. Вдохнув поглубже, я подошла к нему и попросила помочь мне найти Шуба.

— Это будет непросто, — сказал Ларс-Эрик Нельсон, корреспондент агентства Рейтер.

Накануне Министерство иностранных дел известило Анатоля Шуба, что он должен покинуть страну в течение сорока восьми часов. Так что не позднее чем 23 мая утром он должен уехать.

Дело очень срочное, касается Ларисы Богораз, и я буду очень признательна, если Шуб сможет позвонить мне до отъезда — объяснив все это, я дала корреспонденту номер своего домашнего телефона.

— Обещаю, что все ему передам, — сказал Нельсон.

Но я особенно не надеялась, у Шуба слишком много хлопот перед неожиданным отъездом, надо хотя бы успеть собраться.

Утром раздался звонок:

— Хелло, меня зовут Анатоль Шуб. Я корреспондент газеты «Вашингтон пост». Ларс-Эрик Нельсон сказал мне, что вы хотели поговорить о Ларисе.

О, Боже! Я чуть не бросила трубку. Не ожидала, что он начнет представляться и объяснять, о чем надо поговорить. Я и так бы сразу поняла, кто звонит и зачем. Наш разговор прослушивается на обоих концах провода. Теперь они будут знать, где мы встретимся, и даже будут знать зачем. Но ничего не поделаешь, Ларисе нужна помощь.

— Где бы вы хотели встретиться? — продолжал Шуб

— У вас мало времени, так что скажите, где вам удобней.

Шуб предложил встретиться в кафе около станции метро «Аэропорт». Поскольку он не знал меня в лицо, он взял с собой Нельсона. Мы втроем сели за маленький круглый столик. Я чувствовала себя, как на сцене. За соседний столик уселся человек, вошедший в кафе вслед за корреспондентами. Когда мы заговорили, он отклонился назад, чтобы лучше слышать. Еще немного, и он бы лег ухом на стол. Видимо, такая демонстративная слежка используется для большей острастки.

Стараясь быть краткой, я начала рассказывать о сути проблем, появившихся у Ларисы в ссылке, но тут же возникла загвоздка. Хотя оба корреспондента хорошо говорили по-русски, но с терминологией из области лесозаготовок знакомы не были. Пришлось долго объяснять разницу между старой и новой работой Ларисы: одно дело отрубать суки и отламывать ветки и совсем другое — перетаскивать толстые бревна. Для ясности я даже что-то рисовала на салфетке, пока они не поняли, что Ларису фактически используют как грузчика.

Включив приемник 26 мая, я услышала сообщение о положении Ларисы в ссылке — с язвой желудка на погрузочных работах.

Через несколько лет мы встретимся в Вашингтоне, и Шуб расскажет, что, приехав из Москвы в Лондон, он сразу передал сообщение о Ларисе в «Санди таймс» и в информационные агентства, а также включил его в подборку материалов, написанных им для «Вашингтон пост».

Спустя примерно две недели мне позвонила Лариса.

— Людочка, все, наконец, устроилось. Вчера я пошла к врачу, но ее не было. Меня направили к новому доктору, и он дал мне нужную справку. Даже не верится, это просто чудо.

— Да, это действительно похоже на чудо.

Глава 11

Каждому из нас предстояло решить, как жить в новых условиях — служить или противостоять ортодоксальной коммунистической власти, смириться или искать способ бегства от действительности. Еще появлялись отдельные письма протеста, но подписей стало несравненно меньше — всего несколько десятков человек не сдались и отказывались признавать изменившийся политический климат. Остальные подписанты предпочли подвести черту и остановиться после двух-трех петиций, поданных во время процесса Галанскова и Гинзбурга. Люди возвращались к привычному образу жизни — ругать режим, сидя с друзьями на кухне, и помалкивать в общественных местах.

Многие были готовы жертвовать карьерой, но это не приводило к желаемым переменам. Преследования подписантов, и особенно вторжение в Чехословакию, показали, что страна движется к какой-то форме неосталинизма, и никакие петиции не смогут поколебать этот курс. Большинство людей считали, что больше нет смысла обращаться к властям, и перестали писать письма протеста.

Общество затихало, а власти перешли в наступление. По всей стране — во всех учреждениях, учебных заведениях, исследовательских институтах, творческих союзах, на промышленных предприятиях — проводились собрания, на которых принимались решения в поддержку «помощи» чехословацкому народу. Некоторые резолюции публиковались в газетах: «Коллектив Завода имени Лихачева единогласно одобряет действия Советского правительства и правительств других социалистических стран…», «Советские писатели, как и весь советский народ, горячо поддерживают меры, принятые для укрепления социалистического строя в Чехословакии…», «Тысячи тружеников Балхашского горно-металлургического комбината выразили полную поддержку своевременным мерам…».

Резолюции принимались открытым голосованием, под строгим надзором администрации, партийных руководителей и представителей райкомов партии, которые тут же брали на заметку осмелившихся голосовать против.

Немало людей старались избежать этого спектакля — сказывались больными в день собрания или выходили в туалет перед началом голосования. Как правило, потом их вызывали в партбюро и настоятельно предлагали подписать принятую резолюцию.

Мне рассказывали, что в издательстве «Наука» перед голосованием на собрании трудового коллектива туалеты были переполнены сотрудниками. Самсонов и Еськов сделали вид, что этого не заметили.

На московских кухнях бурно обсуждался вопрос о затруднительном положении порядочных людей, наделенных той или иной властью. Должны ли были все порядочные люди в августе 1968-го покинуть руководящие посты и хлопнуть дверью? Или все-таки их моральный долг оставаться на руководящей работе, хотя бы для того, чтобы покрывать подчиненных, когда те во время собрания выходят в туалет? Ответить на эти вопросы каждый администратор должен был сам.

* * *

Михаил Самсонов решил не хлопать дверью. Он продолжал работать директором издательства. Но он был также историком и в своей научной работе оставался честным. Ведущий специалист в области военной истории, он — не желая участвовать в фальсификации — отказался войти в коллектив авторов, составлявших многотомную историю Великой Отечественной войны.

Позднее он стал главным редактором журнала «Исторические записки», был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР. Уже в годы перестройки опубликовал ряд статей о некомпетентном вмешательстве Сталина в стратегические решения, что привело к огромным потерям советских вооруженных сил и затяжным военным действиям.

Как ученый и администратор Самсонов пытался обходиться минимумом полуправды и моральных компромиссов, чтобы защитить и собственное положение, и положение своих сотрудников. Другой мой начальник, Лев Делюсин, проявил отчаянную доблесть, по мнению некоторых коллег, граничившую с безрассудством.