Владимир Митин - Ужасный ребенок

• Название: Ужасный ребенок
• Автор: Владимир Митин
• Издательство: Правда
• Жанр: Прочий юмор
• Год: 1976

---

— Нет, — пояснил следователь. — Мы тут с сыщиком Литургийским выращиваем герань на общественных началах. Сегодня моя очередь поливать. Мы бы и рады не выращивать, да в одном очерке уже написано, что выращиваем.

Серафим Петрович удалился. В полуоткрытую дверь влетели божественные звуки. Это замначальника по паспортному столу играл Дебюсси на фисгармонии. Серафим Петрович вернулся через несколько секунд.

— Полил! Думаем также гортензии посадить в камере предварительного заключения. Это нам Матфей Лукич из ОБХСС подсказал.

Я вдруг увидел над головой Серафима Петровича красивый золотой круг.

— Это нимб, — потупился следователь. — Растет и растет. Тоже после одного газетного репортажа. Хорошо еще, я в штатском хожу, — под шляпой можно спрятать. А попробуйте в форменной фуражке... Иоанн Магдалиныч из караула совсем замучился после того, как про него статью написали... Однако пойдемте, я вам ручку помогу донести...

Мы пошли по коридору. В «дежурке» патрульный взвод репетировал на арфах «Болеро» Равеля.

— Готовятся к приходу корреспондента, — объяснил Серафим Петрович.

Когда мы очутились на улице, от столба отделилась какая-то фигура и алчно пошла нам навстречу.

— Погибли, — сказал следователь. — Лешка Пальцев. Каюк нам.

— А вы его приемом самбо! — крикнул я, навостряя лыжи.

— Разучился, — слабым голосом отвечал следователь. — Вся сила на интервью с очеркистами ушла...

Я с ужасом услышал какой-то хруст и обернулся. Пальцев снимал со следователя сапоги.

— Не человек ты, Лешка! Серость тебя сгубила, — говорил рецидивисту Серафим Петрович. — Сразу видно, не подписан ты на журнал «Литературное ревю». Ну, подожди, я тебя подпишу... Дождешься ты у меня.

Я бежал под животное урчание рецидивиста. Задыхаясь, примчался я к постовому милиционеру, краснощекому здоровяку.

— Эй, товарищ! — закричал я. — Вы на арфе можете? Дебюсси знаете?

— Кого? — зарычал постовой, принюхиваясь. — А вот я вас...

— Да нет, — кричу, — я не выпивши! Там вашего Херувимова раздевают!

Милиционер поправил кобуру и саженными прыжками ринулся к Херувимову.

«Слава богу, — думал я, идя домой, — хоть этот не очерковый».

Принес домой ручку, пришпандорил к двери, а тут звонок из отделения.

— Очень извиняемся, — говорят, — но ручка эта не ваша.

— А чья же?

— Очеркиста. Вашего однофамильца. Он живет в квартире № 3-а. Мы подумали, что вы — это он.

Положил я трубку на рычаг. Стук в дверь. На пороге стайка несовершеннолетних.

— Простите, — говорят, — дяденька! Это мы вчера у вас ручку унесли. Для выполнения плана по металлолому. А сегодня мы ваш очерк прочитали, и стало нам мучительно сты...

— Нет, нет, друзья мои, — сказал я. — Ручку вместе с повинной несите в квартиру № 3-а. Там живет большой специалист по этим вопросам.

Я показал им дорогу, а вечером врезал в дверь еще один замок и привесил цепочку.

Сколько стоят фрукты?

Клава Сундукова, отдыхающая в санатории «Над вечным покоем», еще раз вздохнула и взялась за перо. Она собиралась написать письмо уже целую неделю, но то не оказывалось под рукой бумаги, то мешали санаторные процедуры. Кроме того, Вадим Николаевич Кубизьмов хищно следил за каждым ее поступком. Сейчас он принимал грязевую ванну, а соседки по палате ушли завиваться...

«Дорогой Петя», — начала Сундукова и задумалась. За эти десять дней и так довольно поблекший Петин образ совсем обесцветился... Наверное, он уже приехал домой и кормит Сережку. Стремительно заглотав склеившиеся от анархической варки пельмени, муж и сын прилипают к телевизору. Положение «вне игры»!.. Аут. Какая тоска. Вадим не заставил бы ее выслушивать бормотание комментатора об ударе выше ворот. Он умчал бы Клаву на концерт в парк культуры, на просмотр индийского кинофильма...

Клава поставила вопиющий восклицательный знак и продолжила: «Питание здесь хорошее. Каждый накануне может выбрать себе обед на завтра...» Тут Сундукова вспомнила, как позавчера они с Вадимом Николаевичем ездили в кафе «Расплата». Из боязни остаться с Вадимом в недвусмысленном одиночестве Клава привезла с собой Галю и Тоню из Стерлитамака. С внезапно нахлынувшей нежностью Клава увидела, как пришедший в неописуемую ярость Кубизьмов и виду не подал, только страшно заиграл желваками на мужественных скулах... Какой характер...

А Петр? Она представила себе сутулую спину, пузыри на коленях и бороду, которую он безуспешно пытался отпустить. Ах-ах-ах... А должность? Ассистент кафедры мелких грызунов без шансов на скорую защиту. Но сегодня она все это выскажет. Да. Пусть на бумаге. Он должен понять, что мужчина — это боец, что за счастье нужно сражаться, а не обсуждать с Сережкой положение «вне игры»...

Ах, как взял Вадим Николаевич за плечо подвыпившего посетителя, то и дело порывавшегося пригласить Клаву на танец в «Расплате». Как выговорил ему, и тот глаз на них поднять не смел... Только запел тенором: «Если бы парни...»

«На завтрак, — написала Клава, — вчера и сегодня давали омлет, зато на третье была клубника, а в полдник дают ватрушку с какао...»

Клава попробовала вообразить, что сейчас происходит в далеком и неотвратимо остывающем семейном очаге. Сережа сел за уроки, а Петр ушел на кухню и бессмысленно рассматривает английскую статью о беременности сусликов. Тоже, называется, переводы, сверхурочная работа... Понятно, вот он уже ложится на диван в чем есть, в брюках, и закрывается «Футболом и хоккеем». Ну, разве можно быть таким незначительным! Вадим всегда подтянут: еще бы, испытатель! Что именно испытывает, он не говорит, но, наверное, что-то очень серьезное...

Впрочем, сегодня он хотел рассказать ей о себе.

Приглашая ее перед грязевыми ваннами в ресторан на вечер, он посмотрел на нее очень многозначительно и сказал, что этот день особенный, что сегодня они многое должны понять. Боже, как он взял ее под руку, когда они выходили из столовой... Нет, нет, нет, нужно быть смелее, нужно обо всем написать Пете. Это будет по крайней мере честнее. И написать сейчас же.

«Чуть не забыла, — вывело перо Сундуковой, — вчера в третьей палате у Шуры из Подмосковья украли «платформы» и две кофточки. Все грешат на электрика, который предлагал кофточку сестре-хозяйке за пять рублей...»

Тут мысль Сундуковой вновь вернулась в сегодняшнее утро. Как он говорил... Тихим, но таким проникновенным голосом: «Не пугайтесь, Клава... Но я должен встретиться с вами наедине. Приходите одне, без напарниц. Я знаю, что вы не поняты в вашей жизни, и, быть может, я один способный разделить ваши чувства...»

Не понята! Как это верно, вздрогнула Сундукова, прижимая к вискам похолодевшие пальцы. Да, Петр не понимал, не понимает и не поймет. И нынче она просто должна раскрыть ему глаза на все.

«Ты даже не поймешь, — сильно налегая на авторучку, написала Клава, — как подешевели здесь фрукты. Представь, что абрикосы стоят всего 60 копеек за один кг. Я купила четыре кг и завтра отправлю посылку, хотя боюсь, что фруктовых посылок не принимают...»

«Не то, все не то», — с ужасом подумала Клава и быстро приписала: «Персики здесь тоже очень дешевые, а винограда пока нет. Если будут груши, наверно, привезу с собой».

«Куда привезу?» — смятенно задумалась Сундукова. И только тут с мрачным, сатанинским отчаянием поняла, что находится на роковой черте, на грани решения, которое перевернет всю ее жизнь, их жизнь. «Сегодня или никогда», — решилась она и добавила: «Дынь и арбузов не будет, но грецкий орех, а также алычу я куплю обязательно».

«Все! — поняла Клава. — Я пропала». «А картошка молодая почти задаром, на рынке полно моркови, петрушки и сельдерея...» И рука Сундуковой твердо начертала на линованном листочке: «Также передай привет тети Лиды, Боре и Манечке. Целую, ваша Клава».

Она послюнила конверт и написала адрес: «Заречная, 7, Петру Сундукову». Ну и фамилия, с негодованием осознала Клава в первый раз за совместное существование. И еще, представляясь новым знакомым, он делает ударение на втором «у». Так пусть же...

Клава взяла конверт, посмотрела на себя в зеркало, глубоко вздохнула и отправилась к почтовому ящику, что висел у столовой.

Она шла медленно, как идут к пропасти. «Батюшки, — пронеслось в ее голове, — но ведь это произойдет сегодня!» Что «это», она не знала, но что-то должно было произойти. И пускай, пускай. По крайней мере Вадим Николаевич знает ей цену. Как он сказал ей? «Вы, Клавочка, необыкновенная женщина».

— Сундукова! — сильно упирая именно на букву «о» в последнем слоге, закричали из канцелярии. — Вам письмо. Пляшите!

Чувствуя, как слабеют ножные мускулы, Клава потопталась, ничего не соображая, перед голубенькой канцелярской террасой.

— Нет, гопака, — умирая со смеху, требовала девчонка-делопроизводитель. — А вы — шейк...

— Дайте, дайте же! — твердым, злым голосом сказала Клава и вырвала конверт.