Сусанна Тамаро - Поступай, как велит тебе сердце

• Название: Поступай, как велит тебе сердце
• Автор: Сусанна Тамаро
• Издательство: Baldini e Castoldi
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1994
• ISBN: 978-88-859-8940-5

Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.

Посвящается Пьетро

О Шива, что есть твоя сущность?

Что есть эта вселенная, полная чудес?

Что образует семя?

Кто служит осью в колесе вселенной?

Что есть жизнь невидимая, которой пронизано все видимое?

Как причаститься ей в полной мере, проникнув туда,

где нет ни пространства, ни времени, ни имен, ни обличий?

Разреши мои сомнения!

Из священных текстов кашмирского культа бога Шивы.

---

… Я устала. Моя голова уже не та, что раньше – само собой, идей в ней ничуть не меньше, не изменился и образ мыслей, но для того, чтобы излагать их, нужно все больше усилий. Меня охватила слабость, в голове помутнение – так бывало порой, когда в юности я пыталась читать книжки по философии. Бытие, небытие, имманентность… Прочитав несколько страниц, я чувствовала головокружение, как после поездки на автобусе по горным дорогам. Поэтому сейчас я тебя оставлю, и подарю все внимание консервной баночке, что стоит на столе в гостиной.

20 ноября

И вот я снова с тобой, наступил уже третий день наших встреч. Хотя вернее было бы сказать, «четвертый день и третья встреча»: вчера меня одолела такая усталость, что я не могла ни писать, ни читать. С неспокойной душой, не зная, чем заняться, я слонялась весь день по дому и саду. После полудня я вышла посидеть на скамейке рядом с теплицей. Я глядела на неухоженные лужайки и клумбы, и мне вспомнилась наша ссора по поводу опавших листьев. Когда это было? В прошлом году? Два года назад? Я болела бронхитом и все никак не могла выздороветь – в ту пору листья уже облетели с деревьев и лежали на траве или кружились в воздухе, гонимые ветром. Глядя в окно, я ощутила невероятную тоску - было пасмурно, над садом, казалось, витал дух запустения. Я зашла к тебе в комнату - ты лежала на постели и слушала музыку в наушниках. Я попросила тебя разгрести листья. Чтобы ты услышала мои слова, я должна была повторить их не один раз, все время повышая голос. Ты пожала плечами и сказала: «Это еще зачем? В природе их никто не сгребает, лежат себе, гниют – и никого это не волнует». В ту пору природа была твоей великой сообщницей, ты все, что угодно, могла оправдать ее непреложными законами. Мне стоило объяснить тебе, что сад – это природа одомашненная, природа, которая, словно пес, с каждым годом становится все больше похожа на своего хозяина, и точно так же нуждается в постоянном внимании с его стороны, – но я просто ушла в гостиную, не сказав больше ни слова. Немного погодя ты прошла мимо меня к холодильнику и увидела, что я плакала, но притворилась, что ничего не заметила. Когда подошло время ужинать, ты снова заглянула ко мне в комнату со словами: «Что будем кушать?» - и поняла, что я была в гостиной и все еще плакала. Тогда ты ушла на кухню и принялась греметь посудой. «Что будешь, - прокричала ты оттуда, не заходя ко мне в комнату, - шоколадный пудинг или яичницу?» Ты знала, что мне было по-настоящему больно, и старалась быть ласковой, порадовать меня чем-нибудь. Утром, едва открыв ставни, я увидела тебя на лужайке – шел сильный дождь, ты была в желтом плаще и граблями собирала листья в кучи. К девяти часам ты вернулась в дом, и я сделала вид, что ничего особенного не случилось – ведь больше всего тебе бывало за себя стыдно, когда ты делала что-то хорошее.

Сегодня утром, глядя в одиночестве на увядшие клумбы, я подумала, что и впрямь пора пригласить кого-то поработать в саду – он совсем зарос, с тех пор как я заболела. Думаю об этом с тех пор, как вернулась из больницы – и все же, никак не могу решиться. С годами во мне появилась невероятная ревность в отношении сада, я никому в мире не уступлю право полить георгины или убрать с ветки сухой лист. Странно, ведь в молодости я вовсе не любила ухаживать за растениями: для меня это было, скорее, досадной необходимостью. Стоит лишь на день-два отвлечься, и тут же хаос начинает разрушать упорядоченность, которой ты добивался с таким трудом – а хаос утомлял меня больше всего. Я не имела в себе корня, и как следствие, не желала видеть вокруг себя отражение того, что было во мне самой. Я могла бы вспомнить об этом, когда просила тебя разгрести листья…

Кое-что в жизни можно понять лишь в определенном возрасте, и никак не раньше; к примеру – об отношениях с домом, со всем, что находится в нем и вокруг него. В шестьдесят, в семьдесят лет ты вдруг понимаешь, что сад и дом – это не просто какой-то сад и дом, в котором ты живешь в силу стечения обстоятельств, потому что он удобен, или потому что он тебе нравится – ты понимаешь, что это твой дом и твой сад, они принадлежат тебе, как раковина принадлежит живущему в ней моллюску. Ты выработал эту раковину выделениями собственных желез, меж ее створок хранится твоя история; дом-скорлупа – твоя крепость, он окружает тебя – и возможно, даже смерть не освободит его от твоего присутствия, от радостей и печалей которые ты испытал, пока жил в нем.

Вчера вечером мне не хотелось читать, поэтому я смотрела телевизор. Честно говоря, больше слушала, нежели смотрела: включив его, я вскоре задремала. До моего слуха доносились отдельные слова – так бывает, когда ты дремлешь в поезде и сквозь сон слышишь невнятные обрывки бесед пассажиров. По телевизору шла передача о сектах конца двадцатого века, звучали интервью со святыми - настоящими или мнимыми - и в дыму их речей я все чаще различала слово «карма». И мне вспомнился наш преподаватель философии в лицее.

Он был молод и имел очень смелые для того времени взгляды. Объясняя нам философию Шопенгауэра, он заговорил о восточном взгляде на мир –, и затронув эту тему, познакомил нас с представлениями о карме. Тогда я не придала большого значения тому, о чем шла речь – это слово и все, что с ним связано, влетело в одно мое ухо и вылетело через другое. Потом долгие годы в глубинах моего сознания покоилось смутная идея о том, что есть некий закон воздаяния, что-то вроде «глаз за глаз», «зуб за зуб», или «что посеешь, то и пожнешь». Лишь когда директор детского сада пригласила меня, чтобы побеседовать о твоем необычном поведении, мне снова пришлось вспомнить об этом слове. Ты всех переполошила: во время занятия, посвященного беседам на свободную тему, ты принялась вдруг рассказывать о своей предыдущей жизни. Воспитатели сперва приняли это за оригинальную детскую шалость. Они пытались обратить все в шутку, поймать тебя на словах, противоречащих тому, что ты сказала ранее - но ты была последовательна, и даже произнесла несколько фраз на никому не известном языке. Когда эта история повторилась в третий раз, меня вызвала директор садика. Для твоего же блага и ради твоего будущего она советовала сводить тебя к психиатру. «Девочка пережила такую моральную травму, - говорила директор, - нет ничего удивительного в том, что она так себя ведет, что пытается убежать от действительности». Разумеется, я не повела тебя к врачу – ты казалась мне счастливым ребенком; я не исключала, что твоя выдумка могла быть правдой, что мир устроен иначе, нежели мы себе представляем. В последствии я никогда не предлагала тебе поговорить со мной на эту тему, а ты, со своей стороны, не пыталась что-либо рассказывать. Возможно, ты забыла обо всем в тот же день, когда потрясла своей историей воспитателей.

У меня сложилось впечатление, что в последнее время эта тема стала очень модной: когда-то давно эти разговоры велись лишь в узком кругу избранных, а теперь, напротив, они у всех на устах. Некоторое время назад я прочитала в каком-то журнале, что в Америке существуют даже группы осознания опыта реинкарнации: люди собираются и вспоминают свои предыдущие жизни. К примеру, какая-нибудь домохозяйка рассказывает: «В XIX веке я жила в Новом Орлеане и была продажной женщиной, поэтому теперь мне так трудно не изменять мужу». А некий работник автозаправки объясняет свои расистские взгляды тем, что в XVI веке он путешествовал по Африке и его съели туземцы из племени банту. Это было бы смешно, если бы не было грустно! Мы потеряли корни собственной культуры и пытаемся рассказами о прошлых жизнях скрасить серость настоящего, подвести под него хоть какую-то основу. Однако, я верю, что если в круговороте жизней есть смысл, то он совсем в ином.

Когда с тобой произошла та история в детском саду, я раздобыла книг в надежде узнать что-то новое и понять тебя лучше. В одной книге из числа толковых было сказано, что дети помнят мельчайшие детали своей предыдущей жизни, если она оборвалась рано и в результате насильственной смерти. Вспоминая о необъяснимых, абсурдных страхах, которые владели тобой в детстве – боязнь выходящего из вентиля газа, уверенность в том, что в любой момент все может взорваться, – я склонна верить такому объяснению. Когда ты уставала, или тревожилась по какой-то причине, или просто не могла уснуть, тебя сковывал необъяснимый страх. Тебя не пугали людоеды, ведьмы или волки-оборотни – ты боялась, что весь мир вот-вот взорвется и разлетится на мелкие куски. Поначалу, когда ты, дрожа от страха, появлялась посреди ночи на пороге моей комнаты, я вставала, брала тебя за руку и, говоря что-нибудь ласковое, провожала в твою комнату и снова укладывала в постель. Не выпуская моей руки из своей, ты просила рассказать сказку, которая кончалась бы хорошо. Опасаясь, что я расскажу что-нибудь не то, ты объясняла мне весь сюжет от «а» до «я», и мне только и оставалось, что послушно следовать твоим наставлениям. Я повторяла сказку два, три раза. Наконец, уверившись, что ты успокоилась, я вставала и шла в свою комнату – но на пороге снова слышала твой жалобный голос: «Это правда? - спрашивала ты. - Всегда так бывает?» Тогда я возвращалась, целовала тебя в лоб и говорила: «Конечно, сокровище мое, по-другому просто быть не может, даю тебе честное слово».