Александр Моралевич - Пуховый птенец пингвина

• Название: Пуховый птенец пингвина
• Автор: Александр Моралевич
• Издательство: Правда
• Жанр: Прочий юмор
• Год: 1981

...Это поле предназначено для аннотации...

---

— Я, — патетически-исступленно сказал в водолазном джемпере, — проверил на его этаже ведро пищевых отходов, что он выбрасывает. — Джемпер, закрыв лицо руками, выдержал паузу и ошеломил: — Хлебопродукт хала там лежал. Цельная хала!

И вся общественность завела, закатила глаза, онемела от такого цинизма данного Чешуёва. А когда разлепили веки, оказалось, что впритык стоит Чешуёв. Лицо Чешуёва горело, а глаза, как потом вспоминалось, были почти что белые.

«Башку отвернет», — мелькнуло у Авдюкова. И он спрятался за спину Джемпера, который, как подводный исследователь, на свою максимальную пенсию вышел совсем молодым и здоровье имел отчаянное.

— Относительно же халы, — сказал Джемперу Чешуёв страшным голосом, — засохла до несъедобности во время выезда в отпуск. Так что халу по уважительной причине я затираю.

И, затерев кедой цену халы в песочнице, прошел Чешуёв нервозной походкой в дом, оставив труды свои в незавершении — жбанчик краски, кисть № 2, и от всего номера МЫР 17 — 41 только МЫР.

— Психанул, — определила дама Мосягина. — Ворюга.

— Лет восемь дадут хищнику по девяносто третьей-прим, станет как миленький. Участкового Невару пора вызывать.

— Я, — сказал бдительный Авдюков, — этого дела так не оставлю. Меня давно отличает высокое чувство правды. Мы адресочки знаем, куда следует составить письмо. Оглянуться не успеет, как приведут в исполнение.

И тем же вечером испещрил мелкими буквами две страницы, подписавшись: «Освобожденный член общественности района».

* * *

Чешуёв сидел в шлепанцах дома, изготовлял для своих производственных нужд японскую тушь из зарайской, что достигается фильтрованиями и добавлением глицерина, когда в дверь позвонили. Ризеншнауцер Анонс рычал и остервенело грыз фанеровку на двери. Чешуёв устранил собаку в комнату сына и отпер.

За дверью стояли трое.

— Можно, — с почти неуловимой вопросительностью, а скорее — даже разрешая этим словом войти двум другим, сказал передовой, выдавил животом Чешуёва в прихожую, — и все трое вошли.

— Милиция, — сказал передовой, мелькнув в воздухе красной книжечкой. — Участковый я ваш буду. Невара. Имею сигналы.

Тут бы взволноваться до дрожи в руках, но нет, странная апатия сошла на Чешуёва, даже будто поклонило на дрему.

— Проходите, товарищи, — сказал Чешуёв. — Я вам какао налью.

— Нам пить нельзя, — сказал участковый Невара. — Мы при исполнении. — Был он сугубо в штатском, и другие тоже. Двое те были из уголовного розыска, и уже представление сложилось у них, что запах свежеизготовленных денег в квартире отсутствует, и нету на мебели налета тонкой, как бы мыльной пыльцы, сопровождающей огранку алмазов, и, судить по хозяину, вполне приличный это трудящийся, больше двух лет тюрьмы на него по всем статьям не повесить.

— Вот, — продолжил участковый Невара, а один профессионал из угрозыска на всякий случай понюхал в баночке недавно зарайскую, но уже японскую тушь, — разъясняю вам ваши права. Это не допрос, не дознание или там следствие, а простейшее собеседование. Это значит, если я спрошу, а вам отвечать неохота, то можно не отвечать.

— Очень приятно воспользоваться, — сказал Чешуёв. — Так вы насчет меня, что живу не по средствам?

— Ага, — с облегчением признался Невара, теперь избавленный от необходимости задавать ряд грубых вопросов. — Как же мы объясним? Общественность настораживается. Ваша жена получает сколько?

— Двести тридцать, — объявил Чешуёв. — До трехсот.

— Больше меня, — уважительно произнес участковый. — И вы получаете восемьдесят. Не совестно есть кусок жены? Эх, мужики. А все же и эти деньги не объясняют. Может, наследство вам было? Завещание? Дарственная?

Очень хотелось участковому Неваре утвердиться в мыслях о дарственной. И списал бы он тогда это дело.

— Нет, — сказал Чешуёв. — Не было ничего. Мы экономим. И храним деньги в сберегательной кассе. Там набегают проценты.

Тут же и представилась участковому зеленая вывеска некоей отвлеченной сберкассы, и плакатик в окне — дамочка пухлявенькая мчится на веревке за катером, объясняя эту свою красивую жизнь стихами:

В сберкассе деньги накопила,
Путевку на курорт купила!

«Крутит, — подумал участковый. — Нахальничает». — И сказал:

— Я, товарищ Чешуёв, ничего, но профилактически предупреждаю.

— В смысле чего? — вызывающе спросил Чешуёв.

— В смысле нетрудовых доходов, — многозначительно сказал участковый.

* * *

Да, начался сущий ад.

Первые вести принес сын Николай из сингапурской спецшколы.

— Папа, — сказал Николай, — меня из юных следопытов погнали. Командир сказал, что следопыт должен хранить в чистоте анкету.

— А у тебя, — холодея, спросил Чешуёв, — чем анкета запятнана?

— Командир сказал, что у меня по родительской линии шатко.

Вторую весть принес композитор кино Иосиф Бабуц. Он транспортировал в переписку ноты музыки к кинофильму «Страхи и подоплеки». И доложил, что, когда он шел к Чешуёву, и когда от него — Бабуца вежливо брали под руку и препровождали.

— «Извините, портфельчик у вас чем загружен?» — рассказывал бледный, но тем не менее верный друг Иосиф Бабуц. — Посмотрели, полистали ноты. В комнате отдыха личного состава рояль там стоял. Один старшина взял ноты, дунул с листа. Нет, говорит, всамделишные ноты, не для отмазки. Только очень, говорит, мелодия синкопированная. А, говорят, письменно поручиться можете, что Чешуёв не международный барышник? Могу, говорю, поручиться даже, что он не лошадиный барышник. Пришлось такой документ им оставить. Признался бы ты, Виталий, во всем. В доходах своих. Прекратил свои дерзкие действия.

— Нет, — угрюмо сказал Чешуёв. — Я словом связан. Я людей выручаю.

— А тебе оперативники нервы истреплют. Вот с какой стати у тебя возле подъезда инвалид с весами от службы быта стоит второй день, предлагает всех взвешивать? Что здесь, бойкое место, крытый рынок, бани, метро? Это не просто так инвалид, это наружное за тобой наблюдение. Ты, — сказал тертый калач Иосиф Бабуц, — по простоте душевной все думаешь, что вот пионеры пришли по сбору макулатуры, а это карлики из следственного отдела, гримированные под пионеров. И никакие не цыгане звонят тебе в дверь, не погорельцы из Гомеля, не водопроводчик, не бригада по обследованию общей подвижности населения, а все под видом их — оперы. Им ничего не стоит наружность сменить. У них резиновых масок полная пазуха, а костюмы сплошь двухсторонние. Костюм вывернул, маску сменил — и вот был только что капитан дальнего плавания, а вот уже идет за тобой заслуженный чабан Бурятской республики, участник ВДНХ.

Чешуёв, не знавший всех этих тонкостей, запаниковал.

И в «Музсоюзе» Чешуёву основательно изгадили настроение.

— Виталий, — окликнули его. — Вас требовал к себе управляющий. — С тяжелым сердцем пошел Чешуёв по учреждению — холлом, где бюсты великих композиторов, причем Паганини, если бы постричь под бокс — вылитый участковый Невара, и на второй этаж, мимо комнаты трудовой славы, где висели портреты передовиков-переписчиков Вознесьенского, Кикотя, Лебедева-Анисина-Бодунова и Антонинова, и галерейкой мимо окошечка кассы, где на черной доске висели фото злостных невыполняльщиков плана, а среди них он сам, Чешуёв.

— Виталий, — сказал управляющий и притворил плотно двери. — Ты был мне как сын. Ты даже на переписке Прокофьева давал триста процентов нормы. Но что мы имеем теперь, и ко мне приходила милиция насчет твоих заработков. Ты живешь не по средствам. Ты стал нечестен? Отчего ты свернул производственную активность?

— Графоспазм развился, — лживо сказал Чешуёв. Сложил птичьей лапой пальцы, ссимулировал судорогу и показал управляющему. — Почти совсем пером не владею. Профзаболевание.

— Нет, — сказал управляющий. — Не туда ты куда-то идешь. И, может быть, я даже жалею, что стал крестником сына твоего Николая. Но мы будем биться за твое возвращение к торжеству идеалов, и я прикрепляю к тебе буксир из ударников в лице товарищей Вознесьенского, Кикотя, Лебедева-Анисина-Бодунова и Антонинова.

В угнетенных чувствах возвращался домой Чешуёв. Зашедши в аптеку, он грубо сказал белой продавщице ручного отдела:

— От нервов!

Получив облатку, он съел из нее половину пилюль, но лучше ему не стало. В сумерках Чешуёв достиг своего кооператива «Квартет» и увидел пенсионера Авдюкова, вбегающего в подъезд дома-башни напротив с чем-то завернутым в плед.

— Дашь на маленькую — что скажу! — приветствовал Чешуёва монтер лифтов Барыбин.

— Дам, — сказал Чешуёв. — Говори, отщепенец.

— А вот, — сказал монтер лифтов Барыбин, — видел ты, куда Авдюков побежал? Шестую ночь коротает в том доме-башне на площадке десятого этажа. Зять припер Авдюкову прибор ПНВ. Прибор ночного видения. Батарейки одни чего стоят — серебряно-цинковые. Авдюков ночами в ПНВ твою жизнь изучает.