Елена Смехова - Пролетая над Вселенной

• Название: Пролетая над Вселенной
• Автор: Елена Смехова
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-070147-6, 978-5-271-30881-9, 978-5-4215-1876-1

У нее – как у всех: росла, менялась, совершала ошибки, мечтала «о большом и светлом». Влюбилась с первого взгляда, думала – на всю жизнь. Жизнь оказалась грустнее и жестче. Теперь Александра в полном одиночестве растит ребенка и почти потеряла надежду встретить того, единственного. Внезапно Судьба преподносит сюрприз: ее знакомят с Грегори, обитающем не где-нибудь, а на острове богатства и процветания – Манхэттене. Так у Александры появляется шанс кардинально изменить свою судьбу: переехать из старенькой московской коммуналки в шикарный американский особняк и влиться в ряды манхэттенской элиты. Она решает рискнуть и летит в Нью-Йорк на свидание с загадочным американцем.

А вдруг именно он и есть тот самый единственный?

---

…Творить и создавать в нашей семье мог лишь отец. Он был драматургом, весьма известным, именитым, хотя (по непонятной мне причине) без всякого лауреатского звания. Драматургом, который изредка, время от времени, забавлялся стишками и эпиграммами по случаю. Мы с Лизой гордились им, трепетали перед ним, за счастье почитали редкое его к нам внимание.

Иногда, чтобы не будить родителей воскресным утром, мы просили их оставить для нас на тумбочке деньги на ранний сеанс в кино, а также на посещение буфета. Потому что, какое же это воскресное кино без предварительного бутерброда с негнущейся, долгожевательной и невообразимо вкусной колбасой? Без лимонада «Буратино» в граненом стакане и особенно без пирожного эклер?

Выполняя просьбу, папа, как правило, придумывал нам стихотворное напутствие. Так, перед фильмом «Пеппи Длинный Чулок» на тумбочке лежала бумажная банкнота, прижатая запиской:

Вот вам, дети,
На кино и на буфетик!
Будьте дружны и разумны,
Одеты, но не разуты.
Целую каждую в пупок —
Ваш Паппи Длинный Носок!

Или как-то раз, после папиного выступления на фабрике мягкой игрушки, мы с сестрой обнаружили утром на кухонном столе смешного мохнатого Чебурашку с приколотым к лапе посланием:

Дорогие мои дети!
Шлю вам свой пушной приветик.
Вместо грубого папаши —
Черноглазик-Чебурашик!

Так посредством записок и происходило чаще всего наше общение с родителем. Свидания с ним бывали нечасты. Потому как он всегда был занят. Целыми днями пропадал на встречах, симпозиумах, читке новой пьесы артистам в театре. Ну, а если и находился дома, то, запершись в дальней комнате, именуемой «кабинетом», вдохновенно стучал по клавишам печатной машинки.

Случались, конечно, и золотые мгновения, когда отец, снисходя до своих детей, отрывался от бесконечно создаваемых образов, мизансцен, явлений и диалогов, спускал на землю крылатого Пегаса и вдумчиво развивал наши с Лизой творческие способности. Мы же, пользуясь такой уникальной возможностью, изощрялись, как могли: упоенно выдумывали вслух сказочки да рассказики, наивно рифмовали слова. Папа педагогически выверенно подбадривал каждую из нас, пытаясь разглядеть: на что же мы способны?

Лиза, питавшая склонность к естественным наукам, к сочинительству относилась весьма сдержанно. Ее фантазия заканчивалась там, где подступали старательно вызубренные фундаментальные познания. Легкости и свободы изъяснения ей определенно не хватало.

Я же просто обожала сочинять стихи. С самого раннего детства они пробивались, пузырились или выстреливали из меня. Забавные и бессмысленные. Если вдруг это случалось на скучнейших школьных уроках, я мигом записывала свои творения на развороте школьной тетрадки. Чтоб можно было, отогнув скрепки на сгибе, незаметно извлечь исписанный лист и, дрожа от нетерпения, смешанного со страхом, показать папе. Когда удавалось его отловить. Дело в том, что заходить в тот самый «его кабинет» было строго-настрого запрещено. А вдруг в приоткрытую не вовремя дверь вылетит с таким трудом прирученный папой строптивый Пегас?

Зато когда отец направлялся в ванную комнату, чтобы приступить к завораживающей процедуре бритья, я могла уповать на его внимание. Заранее рассчитав время, пока взбивается и наносится пенное средство на щетинистые участки лица. Затем, приплюсовав к этому взлет и скольжение бритвенного станка, получить достаточный временной промежуток, чтобы успеть скороговоркой донести до отца свое очередное стихотворное озарение:

Однажды шла машина.
Машина-Красношина.
Она возила кирпичи, и валенки, и калачи.
Она и пела, и плясала,
И бабку к ужину ждала…

– Ну, допустим, – согласился папа, взбивая помазком в пластмассовом стакане крем Florena. – Что дальше?

Но вдруг однажды стыдно стало.
Машине этой…
Ведь вчера
Случился необыкновенный случай…
Пришел старик к Машине —
Кучер. С огромной рыжей бородой.
И говорит: «Постой-постой!
Ты не одна у нас на свете,
Вот в цирке (куда ходят дети),
Есть лошади. Поехали туда? Согласна?»
«Да!»

– Ну а потом… – спросил папа, распределяя аппетитную мыльную пенку на щеках и подбородке. – Потом-то что?!

– Пап, я не успела досочинить в стихах, я могу дорассказать своими словами. Можно?

– Валяй, – кивнул папа, вытягивая верхнюю губу, чтоб было удобнее подбрить щетину над нею.

– Ну, в общем, Кучер повел Машину в цирк, она там увидела, какие из себя лошади, и захотела тоже по арене бегать вместе с ними, но ее не взяли, ну а потом… даже не знаю. Пап, а как бы ты продолжил? – выпалила я торопливо.

– Милочка моя, прежде всего, я не стал бы так лихо накручивать кучу деталей с самого начала, – папа промокнул вафельным полотенцем остатки пены, – у тебя прямо-таки компот из деталей получился. Стихи надо сочинять осмысленно, последовательно. Каждую строчку лелея. Так, словно бы рассказ пишешь, только в рифму. А у тебя всё вразнобой.

Он, прикрыв глаза, попшикал на себя ароматным одеколоном Drakkar и похлопал ладонями по свежевыбритым щекам.

– Прости, Аля, но ты меня задерживаешь. Спешу на собрание в Союзе писателей.

Я закивала и попятилась. Во мне словно бы обломилось всё на полуслове от дидактического папиного тона. Фантазия с рифмой тоже сникли и попятились.

Папа увидел мое безысходное выражение лица и сжалился:

– Вот вернусь, и продолжим.

Иногда получалось попасть в его благосклонность!

Я решила скоренько, до его возвращения, сочинить другое стихотворение. Более реалистичное. Без «компота из деталей». И персонаж нормальный выдумала. Не машину какую-то многофункциональную, с непонятным, хоть и зарифмованным, именем Красношина.

А хорошую добрую девочку. По имени Маринка. Пионерку, кстати.

Она, правда, поначалу тоже куда-то шла – это их несколько роднило с той самой машиной. Только здесь уже появлялись и смысл, и цель, и правда жизни.

Едва услышав поворот папиных ключей в замке, я вылетела в прихожую и выпалила сразу два четверостишия:

Однажды шла Маринка.
В руке у ней – корзинка.
Дошла до поворота,
И… видит… бегемота!
Страшный! Зубастый! И волосастый!

Девочка Маринка
Бросила корзинку,
И помчалась по дороге,
Не жалея свои ноги.

– Вот это уже лучше, – одобрил папа, снимая уличную обувь. И с ходу продолжил:

«Стоп», – взревел бегемот,
Не спеши за поворот!
Встань на расстоянии,
Выслушай признание…

Проходя в свой кабинет, подсказал еще строчку:

Она встала чуть дыша,
Даже жалко малыша!

Я, собравшись с духом:

В отдаленье бегемот,
Тоже дышит во весь рот.

Папа, хитро:

Впрочем, рты подобной масти…

Я, радостно:

Называть удобней – пасти!

Тут мы дружно рассмеялись удачно всплывшей рифме. Боясь упустить редкий шанс его расположения, я уселась на подлокотник кресла и затараторила:

Вот стоят, друг другу веря,
Дышат часто,
Словно звери.
И в размер ужасной пасти…

Папа:

Бегемот воскликнул: «Здрасьти!»
А она, привстав с колен:

Я:

– Здравствуй, гиппо… мато… ген!

Папа, не моргнув глазом:

Говори, но стой вон там:
Страшно мне, гемо… по… там!

Ну а дальше мы застрочили кто во что горазд:

– Лучше просто – бе-ге-мот, —
Отвечает скромно тот.
– Ты, по-моему, меня,
Испугалась как огня?

Я же, знаешь, просто дом ищу,
А к тебе бежал за помощью,
Помоги, я умоляю,
Без воды околеваю,
Похудел гиппопотам
На семнадцать килограмм!

Как дойдет до ста пяти,
Дальше мне уж не ползти.
Окажи ты мне спасенье,
Я погибну без бассейна!

На лице Маринки
Пролегли морщинки.
Мыслит что-то, трет свой лоб:
– Так, терпи, Гип… по… попоп,
Есть идея. План хитер,
Жди, бегу, Гиппо… мидор!

И умчалась по дороге,
Не жалея свои ноги,
Девочка Маринка,
Позабыв корзинку.

– Вводим новых персонажей! – азартно воскликнул папа.

Мимо шли прохожие,
С виду все хорошие,
Но, вскричав: «Ай, бегемот!» —
Стали вдруг наоборот:
Жалкие, трусливые,

Я:

Потные, плаксивые.

Папа:

Но ожили лица их:
– Браво! Бис! Ми-ли-ция!
Пистолетов двадцать пять
Шли прохожих выручать.

Я упрямо – своё:

Впереди – Маринка,
Вовсе без корзинки.

Папа:

Подошла и шепчет что-то
На ухо гипо… гемоту!

Я:

Тут подъехал грузовик,
Погрузил всех сразу их.

Папа:

Пробежал мороз по коже
У раскрывших рты прохожих.

Хором:

Впрочем, рты подобной масти,
Называть удобней – пасти!

Я, кажется, иссякла: