Иржи Кршенек - Длинные уши в траве. История косули Рыжки

• Название: Длинные уши в траве. История косули Рыжки
• Автор: Иржи Кршенек
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Природа и животные
• Год: 1988
• ISBN: 5-08-000744-3

Книга одного из наиболее зрелых мастеров современной чешской прозы написана от лица двенадцатилетней Ганки, которая рассказывает о том, как самоотверженно ее семья спасала от гибели маленького детеныша косули.

---

Тот человек послушался дядюшку, заметив: «Лойза, дружище, с тех пор как ты стоял в наших воротах, у нас не было такого голкипера, а уж немало воды утекло», и побежал за кроликом.

Поэтому мы опять ждали, но мы с Ивчей уже выбрались из трактира и подошли к Артуру; возле него тем временем остановилась какая-то дорогая машина, у которой дворник был даже на заднем стекле. Из этой машины вылез человек в белой рубашке, женщина и рыжая, веснушчатая девочка; человек начал ходить вокруг Артура и через стекло даже заглядывать внутрь.

Ивушу это разозлило, она подошла к Артуру и уселась на буфер. Человек улыбнулся Ивче:

— «Татра» гут.

И все они пошли в универмаг, а Ивча буркнула:

— Дер, дие, дас, карабас-барабас!

Потом подошел автобус, мимо нас прошли какие-то мальчики, что несли весла и спросили меня, не знаю ли я случайно, как там, наверху, над плотиной, обстоят дела. Я сказала им, что знаю, потому что мы там живем и там повсюду тропки. Мальчики сказали:

— Ну, привет!

И я им тоже сказала:

— Ну, привет!

А Ивча, которая по-прежнему сидела на буфере, разозлилась, что никто не обращает на нее внимания и никто с ней не разговаривает. Но она сама, сказать по правде, в этом виновата: ни с того ни с сего вдруг ощетинится и надуется — ей хоть кол теши на голове. У нее, конечно, доброе сердце, это она просто вид такой делает, а вообще-то мы знаем, сколько у нее было забот и трудов, когда в прошлом году она выходила синичкиного птенца, который выпал из водосточной трубы, сколько мух для него наловила, вставала к нему даже ночью, кормила мякишем рогалика, размоченного в молоке, и совсем не хотела, чтобы кто-нибудь помогал ей. Потом Пепик вырос, улетел и все садился к рыбакам на удочки, выклянчивая у них кусочки теста.

Но вот наконец из трактира вышел дядюшка со старой авоськой того человека, что шел с ним рядом; в авоське дядюшка нес кольраби, салат, морковь и кролика в полиэтиленовом пакете. Я поздоровалась, Ивча что-то пробурчала, а этот человек сказал: «Здравствуйте, барышни» — и еще минут десять, наверное, говорил о футболе. Спросил, помнит ли дядюшка, как они тащили того судью к реке, чтобы утопить. Дядюшка на это сказал, что тут всегда были чокнутые болельщики и что стольких людей, скольким здесь был запрещен вход на поле, он вообще не знал за всю свою спортивную жизнь. Его частенько тянет стать в ворота, когда он видит в телевизоре все это убожество, а ведь «гоняют мяч в таких условиях, о которых нам, Йозеф, даже не снилось». Но у него уже и года вышли, и вес не тот, хотя на животе у него не жир, а развитые мышцы, так что теперь он целиком посвящает себя природе, рыбе и семье и что однажды, когда он рыбачил под мостом, подцепил и вытащил сазана вместе с сачком, который уплыл у одного водителя автобуса.

Пан Йозеф сказал, что он об этом слышал, но не знал, что это был дядюшка, и что это занятно. Мы было обрадовались, когда дядюшка взял из чемодана ручку, но тут пан Йозеф заявил, что зимой они собираются отпраздновать пятидесятую годовщину основания клуба и по этому случаю заколют двух свиней. Дядюшка, как услыхал это, сразу же положил ручку назад и сказал, что это превосходная мысль; если у него будет хоть малейшая возможность, он обязательно приедет немного поговорить и отведать буженинки и зельца. У него есть один знакомый редактор еще с того времени, когда тот был на стадионе устроителем, так что эту встречу можно будет наверняка отразить в газете, о чем он сам и позаботится.

Когда мы приехали домой, то были ужасно измучены и пот лил с нас ручьем. Дядюшка вручил маме соски вместе с бутылкой, а когда показал бабушке кролика и зелень, бабушка всплеснула руками:

— Интересно все же, рассчитался ли ты с ним как полагается? Ты ведь знаешь, я человек аккуратный и во всем люблю порядок.

А дядюшка знай смеялся и уже думал только о супе-лапше из кроличьей головы, а мы с Ивчей побежали к Рыжке.

Пока нас не было, мама устроила Рыжке норку в густой тени от кровли бабушкиной дачки, среди высокого папоротника. Там она лежала, вытянув длинную шею, но глаза уже не закрывала, только смешно помаргивала: веки у нее были с длинными загнутыми ресницами, словно у манекенщицы, и по временам она так встряхивала головой, что у нее хлопали уши.

— Рыжуленька, мы купили тебе соску, чтоб удобнее было есть, — сказала Ивча. — Мам, у Рыжки такие ресницы, будто кто-то наклеил их.

Мама налила в бутылочку теплого молока и прорезала в соске дырочку. Но где там, Рыжка и слышать не хотела о соске. Только нам удалось всунуть соску ей в рот, как она тут же выплюнула ее, да еще головой замотала.

— Ну и странная эта косуля! — сказала мама. — Дядюшка все-таки прав, дело говорил. Всюду показывают, как выкармливают зверушек из соски, а вот наша Рыжка…

— Потому что Рыжка не просто какая-нибудь, — сказала Ивча. — Рыжка — заколдованная принцесса.

— И ты тоже, правда? — улыбнулась мама. — Знаете, девочки, давайте попробуем еще что-нибудь, раз это молоко ей не по вкусу и соску она не хочет. Сходите к бабушке, у нее есть сухое цельное молоко, мы сделаем Рыжке кашу. Может, понравится.

Когда мама говорила, Рыжка словно бы узнавала ее. Все время поворачивала головку только к ней и переставала трястись.

— У нас где-то есть каша для грудничков, — вспомнила мама. — Размешаем ее в цельном молоке, и, глядишь, Рыжка снизойдет. В каше и витамины, и соль, и сахар. На покупном молоке нам ее не выходить.

Наша мама очень даже разбирается в таких вещах. Она вообще во всем разбирается и все обдумывает заранее, как, например, когда они с папкой обклеивали обоями мансарду, где мы с Ивчей спим, и мама сказала папке, чтоб он, обклеивая потолок, не наступал на кровать с сеткой. Но стоило папке сказать, что он в момент все сделает, и встать на эту сетку, потому что лень было отставлять кровать, сетка под ним раскачалась, как батут, и папке на голову упал намазанный клеем кусок обоев; он так разозлился, что сразу отправился на рыбалку. Папка говорит, что наша мама ужасная аккуратистка и любая работа ей по плечу, а вот он, хоть и полон всяких хороших идей, сразу же начинает нервничать, потому что у него куча забот — и в институте, и дома.

Размешали мы для Рыжки в цельном молоке кашку, которая называется «Власта» и которой кормят грудничков, хотя нам она тоже нравится, налили ее в розовую миску, Рыжка два раза понюхала кашу, а потом так сильно ткнулась в нее носом, что каша выплеснулась маме на руку. Через минуту миска была пуста. Мама вытерла Рыжке нос, похожий на большую черную пуговицу, и улыбнулась:

— Так, думаю, мы попали в самую точку.

Она всегда так говорит, когда ей что-то удается. Папка вышел из дому отдышаться от сигарет, тут подошли бабушка с дядюшкой, и все мы глядели на пустую миску, пока папка не сказал:

— Ну и дела творятся на этом свете, такие дела, что дилетант глаза вытаращит, а специалист диплом возвратит.

Как только он выговорился, Рыжка вытянула шейку, отгрызла кусочек папоротника и давай его жевать.

— Ну, видели такое? — сказал папка. — Ты соображаешь, Лойза?

Наша бабушка так растрогалась, что только головой качала и утирала слезы.

— Покупное молоко — одна вода, — рассудил дядюшка, от которого пахло майораном, потому что он держал миску с печеночной заправкой. — Я тоже пью только сухое молоко. Там написано, что изготавливают его из лучшего молока скота, который пасется на пастбищах, и что сушится оно потоком горячего воздуха.

— Ты все время что-то объясняешь и ничему не радуешься, — ответила бабушка и вытерла глаза сложенным платком, что пахнет лимонным мылом. — В конечном счете ты думаешь только о своем брюхе. Но не забывай: чья душа в грехах, та и в ответе. Дело известное: что посеешь, то и пожнешь.

Рыжка уснула, дядюшка сказал: «Ага, мамочка», и мы все разошлись. А папка сказал маме, когда она мыла миску от каши:

— Видишь ли, слезы и всякое такое — это, конечно, хорошо. Но если кто думает, что теперь все пойдет как по маслу, глубоко ошибается. Только теперь все и начнется.

За рекой — крутой косогор, там растут грабы, сосны, дубы, липы с мелкими сердцевидными листочками. Немало приходится потрудиться, пока взберешься наверх, где склон более пологий и где простираются луга, а на них растет высокая трава и в ней грибы-зонтики и цветет коровяк. Там есть еще старая кормушка, которая почти совсем развалилась, потому что о ней давно никто не заботится, и полным-полно вывороченных с корнем деревьев. Растут там также ели, но по большей части они уже высохли, и издали кажется, словно среди грабов и дубов горят костры. Папка говорит, что елочки погибают повсеместно, они очень чувствительны к пыли и к печной золе, которую разносит ветер из городов. Когда я иной раз гляжу на эти ели, мне становится их ужасно жалко — все думается, что они умирают за нас, за тех, кто живет внизу, в долине. А больше всего мне бывает жалко североамериканскую дугласову пихту — ее иголки пахнут так, что с ними не сравняются ни одни духи. Несколько таких пихт еще растет на другой стороне, где в реку вливается ручеек, но люди ломают у них ветки, а самые красивые кто-то срубил к рождеству, и там остались одни пни.