Анатолий Афанасьев - Одиссея генерала Яхонтова

• Название: Одиссея генерала Яхонтова
• Автор: Анатолий Афанасьев
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988

Героя этой документальной повести Виктора Александровича Яхонтова (1881–1978) Великий Октябрь застал на посту заместителя военного министра Временного правительства России. Генерал Яхонтов не понял и не принял революции, но и не стал участвовать в борьбе «за белое дело». Он уехал за границу и в конце — концов осел в США. В результате мучительной переоценки ценностей он пришел к признанию великой правоты Октября. В. А. Яхонтов был одним из тех, кто нес американцам правду о Стране Советов. Несколько десятилетий отдал он делу улучшения американо-советских отношений на всех этапах их непростой истории. В конце жизни генерал Яхонтов вернулся на Родину.

---

А по прибытии в Японию начались сложности, которых Виктор Александрович не предвидел и о которых раньше он, привыкший к привилегированному положению, и понятия не имел. Спустя двадцать лет он так вспоминал об этом:

«Цуруга, где я сошел с корабля ноябрьским утром, была такой же, как и всегда, — а я неоднократно сходил здесь на берег. Но насколько изменилось мое собственное положение! Лишь два года прошло с тех пор, как я прибыл в Японию в качестве военного атташе в посольстве Российской империи и меня по протоколу встречали дипломатические представители. Теперь у меня не было официального статуса. Более того, я был «человеком без страны», без правительства, которое могло бы заступиться за меня. Я теперь был вынужден искать милости любого чиновника, как бы неприязненно он себя ни вел. Быть одиночкой, «просто человеческим существом» звучит весьма красиво, но на практике может оказаться не столь привлекательным в этом мире, где слишком много границ, слишком много ограничений для выходцев из «чуждых» стран и просто иностранцев, слишком много способов дискриминации и слишком много жестокосердных бюрократов, в которых не осталось и следа человечности. Поверьте, это совсем не то, что пылкие сторонники полнейшей свободы личности захотели бы испытать на себе».

Только сейчас Яхонтов осознал неоднократно слышанную им в старой России поговорку, что человек состоит из трех частей: из тела, души и паспорта. «В Токио я обнаружил, — продолжал дальше Яхонтов в воспоминаниях об этом отрезке своей жизни, — что русская революция уже создала серьезные препятствия для свободы передвижения. Когда в марте я покидал Японию, визы я получал в кратчайший срок, и ставили их мне сами послы. Теперь было иначе. И не только потому, что оставил свой пост и потерял свой статус. Нет, причина была в том, что я был русским».

В этот, первый для него опыт путешествия в качестве обычного пассажира Яхонтов быстро узнал, что его политические взгляды тоже могут стать препятствием. Он вскоре обнаружил, что спор в нью-йоркском Обществе русских офицеров не прошел для него бесследно. Один из его тогдашних оппонентов, связанный с министерством юстиции США, узнал каким-то образом о предстоящем возвращении Яхонтова и попытался этому помешать. Но сохранились еще старые связи, и в конце концов вопрос был решен.

Получив после столь необычных для него хлопот визу, Яхонтов в конце концов взошел на борт японского судна, идущего в Канаду. Оказалось, что тем же рейсом уплывала в Новый Свет окончательно отвергшая свою внучку «бабушка русской революции» Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская. Они много беседовали в долгом пути через Тихий океан.

Естественно, возникал вопрос: почему ветеранка революционного движения уезжает в эмиграцию? Ведь, казалось бы, достигнута главная цель, ради которой эта удивительная женщина, происходившая если не из знати, то уж во всяком случае не из низов, а вернее, как тогда выражались, из «хорошей фамилии», отдала всю свою жизнь. Ведь тридцать лет провела она на каторге и в тюрьмах, тридцать лет! И вот уничтожено самодержавие, крестьянам отдана помещичья земля. Почему же бросает Родину Брешко-Брешковская?

Она объяснила, что против большевиков потому, что они практикуют насилие. Это показалось Яхонтову удивительным: ведь в его представлении эсеры ассоциировались прежде всего с насильственными действиями, с террористическими актами, с метанием бомб и пистолетными выстрелами. О, да, отвечала его спутница, я признаю индивидуальный террор, когда опасности подвергается лишь жизнь террориста, который идет на это сознательно, но я против массового террора, к которому прибегают большевики.

Яхонтов был, разумеется, не из тех, кто мог бы аргументированно возразить знаменитой «бабушке». Да и мог ли бы кто ее переубедить? История полна странных эволюций, в том числе и с революционерами. Брешко-Брешковская уезжала умирать в Америку, а в Россию приехал умирать князь Кропоткин, чьи идеи — и это ему было отлично известно — ничуть не разделял Ленин.

В Ванкувере они расстались. Екатерина Константиновна поехала в США, где у нее были друзья, готовые ее приютить, а Виктор Александрович воспользовался случаем проехать по Канаде.

И вот окончено (окончено ли?) сибирское приключение, и Яхонтов снова дома, где ждут его не дождутся жена и дочь. Да, пока это его дом, здесь, на Риверсайд-драйв, на берегу Гудзона, который, как утешает его Мальвина Витольдовна, в сумерках похож на Неву. Совсем недавно он уезжал отсюда, и его путеводной звездой была уфимская Директория. Кто ее теперь вспоминает — в декабре 1918 года? Но все равно Яхонтов настроен оптимистично, жить им здесь недолго.

Аккуратная Мальвина Витольдовна сложила для мужа все номера местных газет за время его отсутствия. Забавно было посмотреть информацию о России. Несколько раз — о падении Петрограда, Москвы, почти ежедневно предсказания о скорой гибели большевизма. Рядом все чаще и чаще тревога по поводу того, что, напротив, большевизм не только не исчезает, но и имеет склонность к распространению. Все это сопровождалось дикой руганью и такими «красочными» деталями, что мало-мальски знакомый с русской жизнью читатель должен был бы подвергнуть сомнению всю статью. А вот одна коротенькая заметка поразила Яхонтова. 7 ноября исполнился год большевистскому режиму. В Москве по этому поводу состоялся военный парад. А ведь Яхонтов был в это время в России, но никто в его владивостокском окружении не вспомнил об этой печальной дате. Конечно, никаких шансов провести парад 7 ноября следующего, 1919 года у большевиков нет, это ясно. Но как бы не устроили там скоро парад соединившиеся в Москве англичане да французы с Запада и американцы да японцы — с Востока. Что лучше, Виктор Александрович? Вернее — что хуже?

Несколько слов о сенсациях

Дотошный читатель этой хроники, возможно, и отметил, что опущено было одно событие того времени, мим о которого не мог пройти Виктор Александрович Яхонтов. Это событие — казнь бывшего царя Николая II и его семьи. Известие об этом, с быстротой молнии облетевшее мир в июле 1918 года, произвело, конечно, колоссальное впечатление. Семью Яхонтовых оно застало на прогулке по центру Нью-Йорка, по фешенебельной Парк-авеню. Они как раз говорили о том, что живавшему в Петербурге или Москве человеку это название должно казаться комичным. Узенькую полоску зелени посреди улицы, застроенной каменными громадами (а тогда перспективу авеню еще не замыкал, как сейчас, небоскреб «Пан-Америкен»), вряд ли в России и бульварчиком бы назвали. А здесь звучит так торжественно: Парк-авеню.

И тут раздался крик мальчишки-газетчика: «Экстренный выпуск! Сенсация! Убийство русского царя». Схватили газету и на первой полосе в траурной рамке увидели портрет Николая. Мальвина Витольдовна лишилась чувств, Виктор Александрович успел подхватить ее и положил на скамейку. Молодая парочка любезно уступила место. Яхонтов побежал в ближайшую аптеку, забылся, стал говорить по-русски, его никак не могли понять, словом… словом, это действительно воспринималось как нечто чудовищное, невероятное, не укладывающееся в сознании. Яхонтов несколько раз видел Николая. Пожимал его руку. Обедал с ним. Вступая на военную службу, присягал ему на верность.

Читатель уже знает, что Яхонтов не был монархистом по партийной принадлежности, но… все-таки царь — это царь. Это не любой другой человек, это царь из династии Романовых, которая худо-бедно, а три столетия возглавляла Россию. В кругах, близких к «верхам», когда Яхонтов был товарищем министра, многие, и Виктор Александрович в том числе, полагали, что свергнутому царю лучше всего тихо-мирно, с семьей, уехать в Англию. Буря чувств, которую возбудила в Яхонтове весть о казни царя, понятна. Исторически понятна реакция на эту новость со стороны не только высших офицеров бывшей императорской армии или бежавших в эмиграцию, как мы привыкли говорить, помещиков и капиталистов. Понятна реакция и простых, малограмотных мужиков, наших дедов и прадедов, которые, конечно же, далеко не единодушно сделали правильные выводы из этого события.

Но речь не об этом, а о том, что слезы по Николаю Кровавому стала проливать — и проливает, заметим, до сих пор! — вся антисоветская рать. Стенали безупречные французские республиканцы в том самом Париже, где казнили Людовика и Марию-Антуанетту. Рыдали польские паны, которые всю историю Романовых боролись с ними. Скорбели белофинны, только-только без всяких осложнений получившие государственную независимость из рук Ленина. Утирали слезы американские бизнесмены — евреи из Одессы, которых еще не так давно таскали за пейсы царские городовые и погромщики из черной сотни, к которой благоволил последний из Романовых.

Но вот что любопытно. Почти не было и нет проклятий или даже возражений по поводу самого свержения Романовых, уничтожения самодержавия в России. Когда это событие произошло, оно было встречено относительно спокойно, и «бури возмущения», как по поводу казни Романовых, не было. Так что же, в основе неистовой всемирной шумихи лежало сострадание к казненным? Так сказать, гуманность? Мол, политика политикой, а людей все равно жалко?