Захар Прилепин - Дорога в декабре

• Название: Дорога в декабре
• Автор: Захар Прилепин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-40400-9

В книгу «Дорога в декабре» вошла вся проза Захара Прилепина, опубликованная на данный момент: первые романы «Патологии» и «Санькя» (премия «Ясная Поляна» и шорт-лист «Русского Букера»), одна жизнь в нескольких историях «Грех» (премии «Национальный бестселлер» и «Супернацбест») и сборник пацанских рассказов «Ботинки, полные горячей водкой», нашумевший роман «Черная обезьяна» и ранее не публиковавшаяся повесть «Лес».

---

«Ну, всё понятно… Жить можно».

Как начало темнеть, выставили посты на крышу. Первой сменой ушло отделение Хасана.

Поев на ночь консервов, пацаны разлеглись. Моя кровать — у стены, я буду спать на втором ярусе. Люблю, чтоб было высоко. Подо мной, на койке снизу, расположился Саня Скворец.

— Саня, ты знаешь, что Ташевский ссытся ночами? — не преминул поинтересоваться у него Язва.

Спать легли в муторных ожиданиях…

Долго кашлял, будто лаял, кто-то из бойцов.

Закрыв глаза, я почувствовал себя слабо мерцающей свечой, которую положили набок, после чего фитиль сразу же был залит воском. Все померкло. С лаем куда-то убежала собака… Приснилась, наверное.

…А иногда все было не так. Она просыпалась лениво. Утро теребило невнятную листву, как скучающий в ожидании.

В течение ночи Даша стягивала с меня одеяло и накручивала его совершенно невозможным образом на ножки. Просыпаясь от озноба, я некоторое время шарил в полусвете руками, хватался за край, за угол одеяла, тянул на себя пододеяльник и засыпал, ничего не добившись. Спустя полчаса садился на диване, потирая плечи и ежась. Чтобы завладеть своей долей одеяла, необходимо было разбудить ее. Разве можно?

Я наврал, что не ходил курить. Постоянно ходил. Синее пламя конфорки, холодная табуретка. Когда я возвращался — солнце пялилось на нее, как ошалевший шпик. Поджав под себя ножки, грудью на диване, Даша потягивалась, распластывая ладошки с белеющими от утреннего блаженства пальчиками. Совершенно голенькая. Какой же она ребенок, Господи, какая у меня девочка, сучка, лапа.

— Куда ты ушел? Мне одиноко, — совершенно серьезно говорила она.

Полежав головой у нее на поясничке — мы располагались буквой «Т», — я уезжал на работу в пригород Святого Спаса.

На сборы уходило семь минут. Потом сорок минут езды на электричке, три перекура по дороге.

Она еще долго нежилась в кроватке. Встав, неспешно заваривала и очень медленно пила чай. Одевалась обстоятельно (всего-то дел: маечка на голое тело, голубые шорты, а потом влезть в белые кроссовки, не развязывая их).

Аккуратно вывозила велосипед в подъезд. Руль холодил ладони, тренькал без надобности звонок, и мягко стукали колеса по ступеням.

На работе я постоянно нервничал, пугаясь того, что она упала, ушиблась, что ее обидели, и звонил в ее квартирку каждые полчаса. Спустя пять часов, угадав, что доносящиеся из квартиры звонки — междугородные, усталая и веселая, моя девочка, возвращающаяся с прогулки, бросала велосипед в подъезде, сопровождаемая грохотом оскорбленного железа, вбегала в квартиру, хватала трубку и кричала, потирая ушибленное о стол колено:

— Егорушка, я здесь, алло!

Голос ее застигал меня, вешающего трубку.

— …Егор, на крышу. Буди своих.

Я заснул в одежде, но бушлат и берцы снял, конечно. Ствол лежит между спинкой кровати и подушкой. На спинке кровати висит разгрузка, распираемая гранатами, «дымами», двумя запасными магазинами в боковых продолговатых карманах и еще тугим водонепроницаемым пакетом с патронами в большом кармане сзади.

Сажусь на кровати, свесив ноги. Непроизвольно вздрагиваю обоими плечами — зябко. Какое-то время хмуро и вполне бессмысленно смотрю на Язву, следя за тем, как он разбирает свою кровать.

— Чего там, на крыше? — интересуюсь.

— Высоко.

Ну что он еще может ответить…

Бужу Кизю, Монаха, Кешу Фистова, Андрюху Суханова, Степу Черткова… Скворец сам проснулся — чутко спит.

— Вязаные шапочки наденьте, — говорит нам Язва. — Береты не надевайте.

Выходим в коридор, тащим в руках броники. С удивлением смотрю на грязные выщербленные стены — куда меня занесло, а? Сидел бы сейчас дома, никто ведь не гнал.

Даша…

Поднимаемся по лесенке на крышу.

— Эй! — говорю тихо.

— На хер лей… — отвечает мне Шея нежно. — Давай сюда…

Объясняет, как нам расположиться — по двое на каждой стороне крыши.

— С постов не расползаться. Не курить. Не разговаривать. Без приказа не стрелять. Чуть что — связывайтесь со мной. Надеюсь, трассерами никто не снарядил автомат?

Я и Скворец ползем на ту сторону крыши, с которой виден овраг.

Крыша с трех сторон обнесена кирпичной оградкой в полметра высотой. Просто замечательно, что она есть, оградка. Пацаны, которых мы сменяем, уползают спать. Мне кажется забавным, что мы, здоровые мужики, ползаем по крыше.

— Ну как? — спрашиваю Хасана, ждущего нас.

— В Старопромысловском районе перестрелка была.

— Это далеко?

— Нормально… Чего броники-то притащили? Мы бы свои оставили.

Хасан, пригнувшись, убегает — не нравится ему ползать. Саня ложится на спину, смотрит в небо.

— Ты чего, атаку с воздуха ожидаешь? — спрашиваю иронично.

Саня переворачивается.

Приставляем броники к оградке.

Тихо, слабый ветер.

Вглядываюсь, напрягая глаза, в овраг. Смотрю целую минуту, наверное. От перенапряжения глаз начинает мерещиться чье-то шевеленье там, внизу.

«Кто-нибудь сидит в овраге и в голову мне целит», — думаю. Начинает ныть лоб.

Ложусь лбом на кирпичи, сжимаю виски пальцами. Отходит.

— Егор, — чуть приглушенным голосом окликает меня Саня.

— А?

— Ссать хочу.

Поднимаю голову, снова смотрю на то место, что меня заинтересовало.

— Егор.

— Ну чего?

— Ссать хочу.

— И чего мне сделать?

Саня замолкает.

Бьет автомат, небо разрезают трассеры. Далеко от нас. «Трассеры уходят в небо…» — думаю лирично.

— Егор, как быть-то?

— А вот с крыши попробуй.

Меня вызывает по рации Шея.

— На приеме, — отвечаю бодро.

— Может, заткнетесь?

Раздается характерный свист минометного выстрела. Сжимаюсь весь, даже ягодицы сжимаю.

«Мамочки! — думаю. — Прямо на крышу летит!»

Бахает взрыв черт знает где. Оборачиваюсь на Саню.

— Думал, что в нас, — сознается он мне.

Я не сознаюсь.

Лежим еще. Мешают гранаты, располагающиеся в передних карманах разгрузки, — больно упираются в грудь. Вытаскиваю их, укладываю аккуратно рядом, все четыре. Они смешно валятся и покачиваются, влажно блестят боками, как игрушечные.

Что-то здесь с воздухом, какой-то вкус у него другой. Очень густой воздух, мягкий. У нас теплей, безвкусней.

Смотрю по сторонам, направо — на асфальтовую дорогу, на дома вдоль нее. Везде темно.

Неожиданно близко — будто концом лома по кровельному железу — бьет автомат. Трижды, одиночными.

Дергаюсь, озираюсь; резко, как включенные в розетку, начинают дрожать колени.

— Со стороны дороги, из домов? — спрашиваю Саньку.

Шея запрашивает дневального, что делать. Дневальный, еще не отпустив тангенту, зовет Семеныча. Спустя десять секунд Куцый вызывает по рации Шею.

— Что там?

— Трижды, одиночными, вроде по нам.

— Наблюдайте, не светитесь.

Лежим в ожидании новых выстрелов. Жадно всматриваюсь в овраг. Руки дрожат. Ноги дрожат.

Начинает моросить дождь. Холодно и жутко.

«Зачем я все-таки сюда приехал?.. Ладно, хорош… Ничего еще не случилось…»

Растираю по стволу автомата капли. Провожу мокрой ладонью по щеке. Щетина уже появилась… Нежно поглаживаю себя несколько раз.

Пробую подумать о доме, о Святом Спасе. Не получается. Хлопаем с Саней глазами. Где-то на крыше иногда шевелятся, шебур-шатся пацаны. Спокойней от этого.

Санёк смотрит назад, по-над головами фронтального поста.

— Егор, а вот если чичи влезут на крышу вон тех хрущевок, — говорит он, указывая на дома, смутными пятнами виднеющиеся вдалеке, — то можно отстрелить нам с тобой жопу.

— Жопы, — поправляю я Саню и тоже оборачиваюсь.

— Чего? — не понимает он. Я молчу, щурю глаза, узнавая в темноте хрущевки.

«Оттуда стреляли? Совсем близко где-то… А если действительно с крыш хрущевок полоснут?»

От страха у меня начинается внутренний дурашливый озноб: будто кто-то наглыми руками, мучительно щекоча, моет мои внутренности. Я даже улыбаюсь от этой щекотки.

«Ничего, Санёк…» — хочу сказать я — и не могу.

«Курить хочется…» — еще хочу сказать я и тоже не нахожу нужным произносить это вслух. Неожиданно сам для себя говорю:

— Мне в детстве всегда такие случаи представлялись: вот мы с отцом случайно окажемся в горящем доме, среди других людей… Или — на льдине во время ледохода… Все гибнут, а мы спасаемся. Постоянно такая ересь в голове мутилась.

— Чего, до сих пор не прошло? — интересуется Саня.

— Не знаю…

— Тяжелый случай, — резюмирует Саня, помолчав.

Ползет смена.

— Ну, как тут? — спрашивают.

— Высоко, — отвечаю.

Вернувшись, без спросу выпиваю у чаевничающего дневального три глотка кипятка. У меня из рук перехватывает кружку Скворец и, отхлебнув, отдает, пустую, дневальному. Ложусь на кровать прямо в бушлате и сразу засыпаю.