Pussy Riot - Последнее слово обвиняемых

• Название: Последнее слово обвиняемых
• Автор: Pussy Riot
• Жанр: Публицистика

---

«Тюрьма — это Россия в миниатюре»

Мария Алехина

Этот процесс показателен и красноречив. Не раз ещё власть будет краснеть за него и стыдиться. Каждый его этап — это квинтэссенция беспредела. Как вышло, что наше выступление, будучи изначально небольшим и несколько нелепым актом, разрослось до огромной беды. Очевидно, что в здоровом обществе такое невозможно. Россия как государство давно напоминает насквозь больной организм. И эта болезненность взрывается резонансом, когда задеваешь назревшие нарывы. Эта болезненность сначала долго и публично замалчивается. Но позже всегда находится разрешение через разговор. Смотрите, вот она, форма разговора, на который способна наша власть. Этот суд — не просто злая гротескная маска, это «лицо» разговора с человеком в нашей стране. На общественном уровне для разговора о проблеме часто нужна ситуация — импульс.

И интересно, что наша ситуация уже изначально деперсонифицирована. Потому что, говоря о Путине, мы имеем в виду прежде всего не Владимира Владимировича Путина, но мы имеем Путина — как систему, созданную им самим. Вертикаль власти, где всё управление осуществляется практически вручную. И в этой вертикали не учитывается, совершенно не учитывается мнение масс. И, что больше всего меня волнует, не учитывается мнение молодых поколений. Мы считаем, что неэффективность этого управления проявляется практически во всём.

И в этом последнем слове хочу вкратце описать мой непосредственный опыт столкновения с этой системой. Образование, из которого начинается становление личности в социуме, фактически игнорирует особенности этой личности. Отсутствует индивидуальный подход, отсутствует изучение культуры, философии, базовых знаний о гражданском обществе. Формально эти предметы есть. Но формы их преподавания наследует советский образец. И как итог, мы имеем маргинализацию современного искусства в сознании человека, отсутствие мотивации к философскому мышлению, гендерную стереотипизацию и отметание в дальний угол позицию человека как гражданина.

Современные институты образования учат людей с детства жить автоматически. Не ставить ключевых вопросов с учетом возраста. Прививают жестокость и неприятие инакомыслия. Уже с детства человек забывает свою свободу.

У меня есть опыт посещения психиатрического стационара для несовершеннолетних. И я с уверенностью говорю, что в таком месте может оказаться любой подросток, более или менее активно проявляющий инакомыслие. Часть детей, находящихся там, из детских домов.

У нас в стране считается нормой попытавшегося сбежать из детдома ребенка положить в психбольницу. И осуществлять лечение сильнейшими успокоительными, такими, как, например, аминазин, который использовался ещё для усмирения советских диссидентов в 70-е годы.

Это особенно травматично при общем карательном уклоне и отсутствии психологической помощи как таковой. Всё общение там построено на эксплуатации чувства страха и вынужденном подчинении этих детей. И как следствие, уровень их жестокости опять же вырастает в разы. Многие дети там безграмотные. Но никто не делает попыток бороться с этим. Напротив, отбивается последняя капля мотивации к развитию. Человек замыкается, перестаёт доверять миру.

Хочу заметить, что подобный способ становления, очевидно, препятствует осознанию внутренних и в том числе религиозных свобод и носит массовый характер, к сожалению. Следствием такого процесса, как я только что описала, является онтологическое смирение, бытийное смирение социализации. Этот переход, или перелом, примечателен тем, что если воспринимать его в контексте христианской культуры, то мы видим, как подменяются смыслы и символы на прямо противоположные. Так, смирение, одна из важнейших христианских категорий, отныне понимается в бытийном смысле не как путь ощущения, укрепления и конечного освобождения человека, а напротив, как способ его порабощения. Цитируя Николая Бердяева, можно сказать: «Онтология смирения — это онтология рабов божьих, а не сынов божьих». Когда я занималась организацией экологического движения, окончательно сформировался у меня приоритет внутренней свободы как основы для действия. И также важность, вот непосредственная важность действия как такового.

До сих пор мне удивительно, что в нашей стране требуется ресурс нескольких тысяч человек для прекращения произвола одного или горстки чиновников. Вот я хочу заметить, что наш процесс — это очень красноречивое подтверждение тому, что требуется ресурс тысяч людей по всему миру для того, чтобы доказать очевидное. То, что мы невиновны втроём. Мы невиновны, об этом говорит весь мир. Весь мир говорит на концертах, весь мир говорит в интернете, весь мир говорит в прессе. Об этом говорят в парламенте. Премьер-министр Англии приветствует нашего президента не словами об Олимпиаде, а вопросом: «Почему три невиновные девушки сидят в тюрьме? Это позор». Но ещё более удивительно для меня, что люди не верят в то, что могут как-либо влиять на власть. Во время проведения пикетов и митингов, вот на той стадии, когда я собирала подписи и организовала этот сбор подписей, очень многие люди меня спрашивали. Притом спрашивали с искренним удивлением, какое, собственно, может быть дело до… Может быть, единственного существующего в России, может быть, реликтового… Но какое вот им дело до этого леса в Краснодарском крае? Вот небольшого пятачка. Какое им, собственно, дело, что жена нашего премьер-министра Дмитрия Медведева собирается там построить резиденцию? И уничтожить единственный можжевеловый заповедник у нас в России.

Ну, вот, собственно, эти люди… Вот ещё раз находится подтверждение, что люди у нас в стране перестали ощущать принадлежность территорий нашей страны им самим, гражданам. Эти люди перестали чувствовать себя гражданами. Они себя чувствуют просто автоматическими массами. Они не чувствуют, что им принадлежит даже лес, находящийся непосредственно у них около дома. Я даже сомневаюсь в том, что они осознают принадлежность собственного дома им самим. Потому что, если какой-нибудь экскаватор подъедет к подъезду и людям скажут, что им нужно эвакуироваться, что: «Извините, мы сносим теперь ваш дом. Теперь здесь будет резиденция чиновника». Эти люди покорно соберут вещи, соберут сумки и пойдут на улицу. И будут там сидеть ровно до того момента, пока власть не скажет им, что делать дальше. Они совершенно аморфны, это очень грустно. Проведя почти полгода в СИЗО, я поняла, что тюрьма — это Россия в миниатюре.

Начать также можно с системы правления. Это та же вертикаль власти, где решение любых вопросов происходит единственно, через прямое вмешательство начальника. Отсутствует горизонтальное распределение обязанностей, которое заметно облегчило бы всем жизнь. И отсутствует личная инициатива. Процветает донос. Взаимное подозрение. В СИЗО, как и у нас в стране, всё работает на обезличивании человека, приравнивание его к функции. Будь то функция работника или заключенного. Строгие рамки режима дня, к которым быстро привыкаешь, похожи на рамки режима жизни, в которые помещают человека с рождения. В таких рамках люди начинают дорожить малым. В тюрьме — это, например, скатерть или пластиковая посуда, которую можно раздобыть только с личного разрешения начальника. А на воле — это соответственно статусная роль в обществе, которой тоже люди очень сильно дорожат. Что мне, например, всегда всю жизнь было удивительно. Ещё один момент — это осознание этого режима как спектакля. Который на реальном уровне оказывается в хаос. Внешнее режимное заведение обнаруживает дезорганизацию и неоптимизированность большинства процессов. И очевидно, что к правлению это явно не ведет. Напротив, у людей обостряется потерянность, в том числе во времени и пространстве. Человек, как и везде в стране, не знает, куда обратиться к тем или иным вопросам. Поэтому обращается к начальнику СИЗО. На воле, считай, к начальнику Путину.

Выражая в тексте собирательный образ системы, который… Да, в общем, можно сказать, что мы не против… Что мы против путинского хаоса, который только внешне называется режимом. Выражая в тексте собирательный образ системы, в которой, по нашему мнению, происходит некоторая мутация практически всех институтов, при внешней сохранности форм. И уничтожается такое дорогое нам гражданское общество. Мы не совершаем в текстах прямого высказывания. Мы лишь берем форму прямого высказывания. Берем эту форму как художественную форму. И единственно, что тождественно — это мотивация. Наша мотивация — тождественная мотивация, при прямом высказывании. И она очень хорошо выражена словами Евангелия: «Всякий просящий получает, и ищущий находит, и стучащему отворят». Я и мы все искренне верим, что нам отворят. Но увы, пока что нас только закрыли в тюрьме. Это очень странно, что, реагируя на наши действия, власти совершенно не учитывают исторический опыт проявления инакомыслия. «…простая честность воспринимается в лучшем случае как героизм. А в худшем как психическое расстройство», — писал в 70-е годы диссидент Буковский. И прошло не так много времени, и уже как будто не было ни большого террора, ни попыток противостоять ему. Я считаю, что мы обвиняемые беспамятными людьми. Многие из них говорили: «Он одержим бесом и безумствует. Что случаете его»? Эти слова принадлежат иудеям, обвинившим Иисуса Христа в богохульстве. Они говорили: «Хотим побить тебя камнями, за богохульство» (Иоанн 10:33). Интересно, что именно этот стих использует Русская православная церковь, для выражения своего мнения на богохульство. Это мнение заверено на бумаге, приложено к нашему уголовному делу. Выражая его, Русская православная церковь ссылается в Евангелие как на статичную религиозную истину. Под Евангелием уже не понимается откровение, в котором оно было с самого начала. Но под ним понимается некий монолитный кусок, который можно разобрать на цитаты и засунуть куда угодно. В любой свой документ, использовать для любых целей. И Русская православная церковь даже не озаботилась тем, чтобы посмотреть, в каком контексте используется слово «богохульство». Что в данном случае оно было применено к Иисусу Христу. Я считаю, что религиозная истина не должна быть статичной. Что необходимо понимание и моменты путей развития духа. Испытаний человека, его раздвоенности, расщепления. Что все эти вещи необходимо переживать для становления. Что только посредством переживания этих вещей человек может к чему-то прийти и будет приходить постоянно. Что религиозная истина — это процесс, а не оконченный результат, который можно засунуть куда угодно. И все эти вещи, о которых я сказала, эти процессы, они осмысляются в искусстве и философии. В том числе в современном искусстве. Художественная ситуация может, и на мой взгляд, должна содержать свой внутренний конфликт. И меня очень сильно раздражает вот эта так называемость в словах обвинения применительно к современному искусству.