Михал Тымовский - История Польши

• Название: История Польши
• Автор: Михал Тымовский
• Издательство: Весь Мир
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-7777-0294-5

В книге известных польских историков изложена история Польши, начиная с X в. и до наших дней. Выйдя в свет впервые во второй половине 80-х годов, книга стала доступна самим полякам лишь в 1991 г. С тех пор она выдержала несколько изданий. Авторы обновили и дополнили текст книги специально для читателей России, чья историческая судьба на протяжении веков была тесно переплетена с польской историей. Книга снабжена картами и иллюстрациями[1].

На первой сторонке обложки: вид Кракова.

---

Внутриполитический кризис в стране выражался не только в прогрессировавшем ослаблении позиций короля и в царившем в сейме хаосе. Попытки установить абсолютную (или хотя бы наследственную) власть, которые предпринимались на протяжении почти всего XVII в., были мало реалистичны, равно как и планы усовершенствовать процедуру проведения сейма, ибо все эти замыслы не соответствовали реальному состоянию общества. Речь Посполитая постепенно превращалась в разновидность олигархической республики, лишенной дееспособной исполнительной власти.

Эта ситуация вполне устраивала всех представителей шляхетского сословия: магнатам она давала реальную независимость, землевладельцам — хорошее расположение духа, а мелкой шляхте и голоте — возможность нахлебничать при дворах магнатов. Одновременно с этим в Речи Посполитой не существовало института, который мог бы обеспечивать гегемонию одной из магнатских группировок. Соперничество между фракциями все чаще сводилось к тому, чтобы парализовать деятельность противника, а это вело к упадку сейма и дезорганизации сеймиков. Однако эта деформация общественной жизни, которая наметилась уже в конце XVII столетия, не противоречила шляхетским представлениям о свободе. С другой стороны, когда ущемлялась власть монарха, росло влияние гетманов. Именно они были ближе всего к тому, чтобы навязать шляхетскому сословию сильную власть. Гетманы первой половины XVII в.: Станислав Жолкевский, Кароль Ходкевич, Кшиштоф Радзивилл и Станислав Конецпольский — были вождями и политиками высокого класса. Когда же власть гетмана стала все больше напоминать королевскую, булава оказалась в руках более заурядных людей: Калиновского, Потоцкого, Вишневецкого, Яблоновского или Паца. Удивительно, что в какой-то момент булава досталась Собескому. В конце столетия стала очевидной бесплодность могущества гетманов. Попытки ограничить это могущество не означали желания преодолеть царившее в стране безвластие, но предпринимались под лозунгом возврата к прошлому. Тем временем в политической жизни государства, которое уже не могло надежно себя защитить, вмешательство извне становилось все более заметным.

Уже в 1667 г. между Швецией и курфюрстом Бранденбурга, а в 1675 г. между Австрией и Россией был подписан договор о сохранении в Речи Посполитой существовавшего порядка вещей. В 1686 г. с этой целью был заключен союз между Австрией, Бранденбургом и Швецией. Прутский мир 1711 г. предусматривал невмешательство России в польские и казацкие дела. Но после 1713 г. уже одна Россия претендовала на роль защитницы шляхетских свобод, и в 1717 г. она сумела фактически взять на себя эту роль. Речь Посполитая и до этого была вынуждена мириться с временным диктатом со стороны Швеции или Турции (1672). Может быть, именно поэтому Речь Посполитая пошла на губительные для нее союзнические договоры с Россией в Нарве (1704) и со Швецией в Варшаве (1705). Целью обеих держав было подчинение Речи Посполитой. Как же шляхта сумела примирять свой идеал свободы, который она защищала с таким упорством, с произволом «великих панов» и диктатом иноземцев? Складывается впечатление, что Речь Посполитая шла к этому довольно долго. Считая себя хранительницей «золотых шляхетских вольностей», шляхта не хотела ни в чем отступить от идеала и ограничить свои права даже во имя сохранения свободы.

Можно предположить, что именно имущественное благополучие и свобода шляхты объясняют ее пренебрежительное отношение к опасности. У шляхетского сословия, которое создало республику и ее сарматскую культуру, в конце XVII в. уже не было ни желания, ни сил, чтобы себя защитить. Выше уже говорилось о бессилии институтов государственной власти, самодовольстве шляхты и об усилении консервативных настроений. Но необходимо еще связать воедино элементы политической ситуации, перемены в области экономики и в сознании доминировавшей в обществе социальной группы.

На протяжении почти всего XVII столетия Речь Посполитая проводила оборонительную политику, даже тогда, когда сама начинала войны. Источники экспансии были практически исчерпаны. Экономическое и политическое усиление магнатов привело к концентрации имений и должностей в руках ограниченного круга лиц. С середины века доходность сельскохозяйственной продукции сокращалась, в то время как импортировавшиеся товары (как основные, так и предметы роскоши, например ткани и пряности) дешевели медленнее продуктов сельского хозяйства, а их ввоз систематически увеличивался. В результате сокращения объемов экспорта зерна через Гданьск, растущей девальвации монеты, а также стагнации городов и ослабления внутреннего рынка доходы шляхты неминуемо сокращались. Уменьшение численности населения в результате войн середины столетия, составлявшее 35–40 %, определяло способы, с помощью которых предпринимались попытки преодолеть кризис: повсеместно увеличивались барщина и площади фольварков; все большее количество зерна перерабатывалось в водку. Затем эта водка продавалась крепостным крестьянам. Производительность труда падала, земля истощалась, города не получали ни помощи, ни стимулов для собственного восстановления.

Налогообложение в Речи Посполитой было традиционно низким. Новым явлением во второй половине XVII в. стала не только децентрализация распределения денежных средств, но и то, что не удавалось собирать даже те налоги, которые утверждались сеймом или сеймиками. Сложилась ситуация, когда шляхта, идентифицируя себя с Речью Посполитой, перестала видеть связь между своим привилегированным положением и гражданскими обязанностями, которые все больше приобретали чисто формальный характер. Это касается не только торжественных речей на сеймах. Даже в повседневной жизни процветала патриотическая и гражданская демагогия, все меньше связанная с поступками. Для современников это несоответствие не осталось незамеченным, но оно как будто не осознавалось основной массой шляхты. На самом деле именно магнатские группировки, руководствуясь собственными или чужими интересами, срывали сеймы, разжигали мятежи, отстаивали принцип выборности короля и другие свободы, но делали это руками шляхты, при ее согласии и одобрении. В начале XVIII столетия ситуация ухудшилась настолько, что ни одна из противостоявших друг другу группировок не выражала заинтересованности судьбами Речи Посполитой. С ослаблением внимания к тому, что было общим интересом всего шляхетского сословия, ослабевало и чувство гражданской ответственности. К государству стали относиться как к чему-то второстепенному, как к препятствию в реализации шляхетских свобод. Отсюда и убеждение, что для шляхетской свободы гораздо большую опасность представляет собственный король, чем чужое государство.

Чем слабее становились основы экономической независимости республики, чем менее уверенно шляхтич держал в своей руке саблю, тем отчетливее проявлялись элементы идеологии, называемой сарматизмом. Это название (с оттенком презрения) получила в XVIII в. традиционная шляхетская культура из уст сторонников чужой просвещенческой моды. Сама идея о происхождении польской шляхты от древних сарматов восходит к XV столетию, и она ничем не отличалась от аналогичных генетических мифов, распространенных в других странах. К этому необходимо добавить уже упоминавшиеся самодовольство, консерватизм и ряд других черт, связанных со структурными элементами или идентичностью Речи Посполитой. К ним относится и «ориентальность» Польши. Сарматизм как идеология, а еще шире, как культура, сформировался из совокупности всех этих элементов во второй половине XVII в. Это была самая оригинальная польская идеология, больше всего связанная с местной культурой. Вопреки общепринятым представлениям, она не была исключительно консервативной по своему характеру. В сарматизме сочетались заимствования элементов барочной культуры и восточная любовь к роскоши. Доминирующее положение католицизма привело к своего рода мессианству, и в идеологии сарматизма закрепилось представление об исключительной роли поляков в осуществлении Божественного промысла. Это отражалось в убеждении, что сам Бог покровительствует Речи Посполитой. И потому среди шляхты пользовался популярностью миф о Польше как об оплоте христианства — убеждение, что именно Речь Посполитая призвана защищать христианский мир.

Существует различие между сарматизмом как не получившей завершенного оформления идеологией и сарматизмом как образом жизни шляхтича-землевладельца. Последнему были присущи смутьянство, суеверность, агрессивность. Сложнее понять, откуда взялась и каким образом получила распространение такая черта, как беспечность или зависть. Сарматизм вырос на почве антимонархизма, республиканизма и аристократизма. Тогда откуда же в сарматизме пристрастие к склочничеству, помпезности, чопорности и зрелищности? Что следует считать проявлением аграризации культуры? Что проистекает из консерватизма шляхетского двора, а что из ограниченности мышления провинциальных государственных деятелей? С сарматизмом связан целый набор черт, относящихся к государственному строю и к сфере традиций и обычаев, а также шляхетский менталитет второй половины XVII в. Среди многократно упоминавшихся характерных для общественной жизни черт сарматизму присуща типичная для шляхты той эпохи модель жизни, когда деревенская провинциальность порождала косность и ограниченность. Речь не идет о нежелании следовать чужим примерам, как хорошим, так и дурным, но об утрате связи между двором или дворцом, приходом или данным регионом и самой Речью Посполитой как неким целым. Сарматизм, без сомнения, не был идеологией, охватывавшей все шляхетское сословие, но он отражал дезинтеграцию политической жизни и закрепление за магнатами доминирующей позиции в обществе.