Авраам Иегошуа - Возвращение из Индии

• Название: Возвращение из Индии
• Автор: Авраам Иегошуа
• Издательство: Лимбус-Пресс, Издательство К.Тублина
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-8370-0561-9

Биньямин Рубин, выпускник медицинского факультета Еврейского университета Иерусалима, проходит ординатуру в одной из крупнейших больниц Тель-Авива. Внезапно он оказывается вовлеченным в странную авантюру — вместе с директором больницы и его женой он отправляется в Индию, чтобы найти и спасти от страшной опасности их дочь, молодую красавицу Эйнат.

Так начинается этот роман и это путешествие, но все летит кувырком… «Ибо сильна, как смерть, любовь, стрелы ее — стрелы огненные» — говорит библейский автор, и именно стрелы ничем не объяснимой, фатальной страсти поражают молодого врача. Однако влюбляется он не в юную красавицу, как того можно было бы ожидать, а в ее мать, жену своего начальника — женщину намного старше его.

Восточный мистицизм и западный рационализм, реинкарнация душ и психоанализ — встретившись, они образуют страшную реальность, в которой живут герои этого романа. Конец этой истории не может не быть трагичным. Белый человек, оказавшись в Индии, обречен на преображение — а под воздействием любви судьба удесятеряет свои силы.

---

— Ты все-таки должен объяснить мне, в чем состоит проблема Хокинга, касающаяся первых трех секунд после большого взрыва, — сказал я Амнону перед тем как расстаться.

Я знал, что ему нравятся мои расспросы, касающиеся астрофизики, которые давали ему возможность прочесть мне длинную лекцию, во время которой я сидел перед ним, как ученик перед профессором. Вот уже несколько лет он пробивался к докторской степени. Он посвящал этой задаче всего себя. И в конце концов его друзья перестали расспрашивать о работе, боясь, чтобы скептицизм, который мог прозвучать в их голосах, не выдал их.

— В любое время, когда захочешь, — сказал Амнон. — Ты же знаешь, как мне нравится, когда ты на время забываешь о своем шарлатанстве и готов хоть на время обратиться к настоящей науке. — Голос его звучал на редкость дружелюбно.

Затем он спросил мой телефон, но тут же оказалось, что я забыл свой новый номер, так что я клятвенно пообещал позвонить этой же ночью и дать его. Но в новой моей квартире телефон молчал. Мысль о том, что мои родители вполне вероятно пытались разыскать меня весь вечер очень меня встревожила, поскольку они наверняка спрашивали себя, куда это я запропастился. Все последнее время я чувствовал новую нотку беспокойства у них в голосе, и не было никакой необходимости усиливать их тревоги. Да… но что же все-таки стряслось с телефоном? С последней ночи никто к нему не прикасался. На мгновение мне почудилось, что разговаривая с телефонной компанией о последних фиксированных разговорах, Дори автоматически могла попросить их отключить телефон.

Было уже очень поздно, и квартира была завалена моими вещами. Сейчас мне показалось, что она меньше моей прежней квартиры, которую я только что оставил, и что шкафы полны бабушкиных одежд — признание этого факта неожиданно вызвало во мне раздражение. Но больше всего меня тревожило то, что я не мог выполнить обещание, данное Амнону, который наверняка честно дожидается моего звонка, сидя в холодной сторожке и думая, что я решил избежать встречи с ним, после того как воспользовался его помощью и его грузовиком. Я оставил свои вещи там, где они лежали — на полу, — и вышел, чтобы отыскать телефон-автомат, из которого я мог позвонить ему и уточнить время встречи. А пока я искал телефонную будку, из головы у меня не уходила мысль о невнятности с этими первыми тремя секундами Большого Взрыва, проповедуемого Хокингом и не только им, во время которых, по собственному признанию Хокнига, произошло нечто, о чем теория предпочитает помалкивать, не в силах понять, что же все-таки произошло и как именно. Если бы вы спросили меня, я сказал бы, что произошло превращение духа в материю. Не больше и не меньше. Кто знает больше, пусть объяснит понятнее.

Когда в конце концов я обнаружил телефон, я слишком устал, чтобы вовлечь Амнона в споры по поводу моих теорий и попросту попросил его связаться с телефонной компанией и ознакомить их с моей проблемой, дав им номер моего нового телефона, который на этот раз я записал на своем удостоверении личности. А затем, несмотря на поздний час, я позвонил родителям, которые, по моему мнению, должны были недоумевать, куда я мог исчезнуть. Но оказалось, что они давно уже крепко спали, ни о чем не тревожась, потому что, когда они позвонили в мою новую квартиру, автоответчик сообщил им, что телефон временно отключен.

— Вероятно, в этом виновата моя новая хозяйка, — немедленно сказал я, рассмеявшись, но вместе с тем чувствуя раздражение. — Вместо того, чтобы просто спросить состояние счета за предыдущие дни, она пустилась в пространные объяснения, после которых телефонная компания отключила аппарат. Просто ужасно… И что я теперь должен делать?

Но моя мать успокоила меня. У нее были необъяснимые связи в правительственных структурах — быть может, с тех пор, как мой отец работал в одной из них.

— Они снова включат твой телефон не позднее завтрашнего утра, а кроме того, до этого времени телефон нам не нужен. Поскольку мы сами приедем в Тель-Авив, чтобы подписать гарантии и помочь тебе обустроиться на новом месте.

Внезапно я понял, что мне неудобен их столь быстрый приезд в мою новую квартиру, в которой аромат любовных объятий с Дори еще висел в воздухе, а кроме того, я был уверен, что матери мои новые апартаменты, к которым она с самого начала была настроена враждебно, не понравятся. Но даже если она и не скажет о квартире ничего плохого, она не сможет удержаться от расспросов об истинных причинах, побудивших меня столь поспешно сюда переехать.

— Нет, нет, завтра не приезжайте, — поспешил я сказать. — Гарантии могут подождать. Я ведь выдал достаточное количество отсроченных чеков. Не приезжайте, у меня совсем не будет завтра утром свободного времени. А поздно вечером я принимаю участие в сложной операции вместе с доктором Накашем, который пригласил меня в качестве ассистента, и я должен буду отправиться туда заранее, чтобы ознакомиться и проверить весь инструментарий и обговорить предварительно ход действий. Зачем же вам приезжать посреди всех этих дел? Дайте мне немного времени, чтобы оглядеться. Кроме того, есть больше смысла в том, чтобы я сам приехал в пятницу в Иерусалим, чтобы повидаться с вами — тогда я и привезу с собой эти гарантийные письма, а вы их подпишите.

Когда я закончил, на другом конце провода воцарилось молчание. Я нисколько не сомневался, что они разочарованы, особенно отец, который, по своему обыкновению, разработал посещение Тель-Авива в мельчайших деталях. Но мое обещание провести вместе с ними уикэнд подсластило пилюлю, и они сдались.

— Значит, завтра ты снова будешь оперировать? — спросил отец, неожиданно возвращаясь к реальности. — Видишь, ничего не потеряно. Они снова хотят видеть тебя в операционной.

— Операцией это будет только для хирурга, отец. А моя роль сведется к тому, чтобы сначала усыпить кого-то, а затем разбудить его. — Произнося эти слова, я с тоской смотрел на молодую женщину, одетую в зимнее пальто. Она стояла в нескольких шагах от меня на пустой улице.

* * *

Я ничего не сказал им о своем разговоре с профессором Левиным, не желая опечалить их еще больше. Я должен был постепенно приучить их к мысли, что я расстался с больницей. А пока что я торопился возвратиться к себе в квартиру, и хотя за спиной у меня был нелегкий день, усталости я не чувствовал, немедленно принявшись раскладывать свои вещи по новым местам. Выяснилось, что в добавление к бабушкиному шкафу, Лазар забыл освободить две маленьких прикроватных тумбы, в которых сохранилось множество документов, старых писем и альбомов с фотографиями. Сначала я не мог решить, должен ли я очистить их самостоятельно. Могу ли я сделать это, но мысль о том, что эту ночь мне придется провести в обществе семейных архивов, набитых фотографиями и документами абсолютно чужих мне людей, оказалась для меня непомерно тяжелой. Слегка поколебавшись, я решил свалить весь этот мусор в несколько пустых коробок из-под обуви, которые я отыскал на балконе и засунул в шкаф, где висели серые костюмы отсутствующей старой хозяйки. Поначалу у меня шевельнулось желание вытащить из этой груды один из альбомов и внимательно просмотреть его, так как в нем я нашел множество старых фотографий Дори — молодой солдатки, студентки юридического факультета, Дори вместе с Лазаром и без него, Дори с младенцем на руках — всегда улыбающаяся, красивая и стройная — одним словом, девушка что надо. Кончилось это тем, что я вернул этот альбом к другим. Мне он был не нужен, более того, он меня рассердил. У меня не возникло никакой связи с ее прошлым, в нем ничто не имело отношения ко мне, в нем не было ничего, что воспламеняло бы мое воображение, и для моей любви к ней я не нуждался в горючем. Я хотел ее такой, какой она была сейчас, женщиной средних лет, зрелой, избалованной, но полной уверенности в себе.

После этого я несколько вечерних часов отдал тому, что перетаскивал свое имущество с места на место, вычищая квартиру. Я повесил свои картины на гвозди, оставшиеся в стенах, не желая нарушать тишину грохотом молотка. Затем я принял душ и застелил свою постель чистыми, благоухающими простынями, оставленными для меня хозяйкой, и с отключенным телефоном, гарантировавшим, что ни одна живая душа не станет трезвонить, погрузился в глубокий и продолжительный сон, результатом чего было то, что бодрым и выспавшимся я прибыл в частную клинику в фешенебельном районе Герцлии для участия в операции, которая началась на закате, а закончилась ночь спустя на рассвете.

Это была очень сложная и опасная операция на мозге. Производил ее хирург лет тридцати пяти, специально прилетевший из Америки, помогал ему местный врач, известный до ухода на пенсию хирург из нашей же больницы; в недавнем прошлом он работал с доктором Накашем, и без колебаний доверил ему руководство процедурой анестезии. Впервые я увидел, что доктор Накаш может утратить часть своей врожденной безмятежности и внутренней уверенности. Он был очень возбужден и покраснел, а после представления меня заморскому хирургу и его персональному ассистенту, начал общаться со мной на английском, попросив отвечать на нем же, так что мы решали лингвистические проблемы прямо на месте, которое с момента, как я переступил порог, поразило меня своим уровнем. По контрасту с теми операционными, с которыми мне довелось познакомиться до сих пор, — холодными, без окон, всегда изолированными от внешнего мира, спрятанными в самой середине больницы, подобно тому, как машинное отделение помещают в середине подводной лодки, — здесь мы оказались в операционной, удобной и залитой светом. Он лился из окон, портьеры которых были раздвинуты, открывая пасторальный вид на эспланаду, полную мирно прогуливающихся вдоль моря людей. Таких инструментов, как здесь, я еще не встречал в нашей больнице — легкие, небольшого размера, они сами ложились в руку. А в самом центре всего этого великолепия находился большой, наголо обритый череп симпатичного и крепкого мужчины лет пятидесяти пяти. Со времен моих занятий по анатомии я не видел человеческого черепа, зажатого в щипцах и последовательно вскрытого за слоем слой и сшитого опять рукою артиста, оставившего на обозрение только часть беловатого мозга, пульсирующего всеми своими мельчайшими капиллярами, чье тончайшее равновесие между покоем и жизнедеятельностью контролировал Накаш при помощи аппарата для анестизиологии, больше похожего на произведение искусства, с его множеством мониторов, выдающих непрерывно меняющиеся показатели. Так началась эта долгая ночь, в течение которой я приобрел начальные знания того, что означает прирасти к месту на долгие часы, не сводя глаз с монитора и особенно с показателей изменяющегося уровня концентрации кислорода, равно как и объема воздуха, закачиваемого в легкие и, конечно, пульса и кровяного давления, как и многого еще, что составляет драму анестезиологии, особенно при операциях на мозге, когда легчайшее вздрагивание или даже кашель пациента могут вызвать в мозге необратимые последствия.