Джон Катценбах - Во имя справедливости

• Название: Во имя справедливости
• Автор: Джон Катценбах
• Издательство: Азбука, Азбука-Аттикус
• Жанр: Триллер
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-389-02298-0

Джон Катценбах — популярнейший писатель и журналист, прославленный репортер криминальной хроники изданий «Майами геральд» и «Майами ньюс». Его перу принадлежат 12 детективных романов, переведенных на двадцать с лишним языков и изданных более чем миллионным тиражом. Три его романа экранизированы, в том числе роман «Во имя справедливости», по которому снят известный голливудский фильм с Шоном Коннери и Лоренсом Фишберном в главных ролях (в российском прокате — «Правое дело», 1995).

Когда репортер криминальной хроники Мэтью Кауэрт получил письмо из камеры смертников, в котором молодой чернокожий клятвенно уверял, что не совершал убийства белой девочки и стал жертвой расовых предрассудков и полицейского произвола, Кауэрт воспринял это скептически. Все они невинные овечки! Но чем больше он вникал в обстоятельства дела, тем больше убеждался: если срочно не забить тревогу, на электрический стул сядет невиновный. Кауэрт публикует серию статей и предает широкой огласке результаты своего журналистского расследования. Казалось бы, все прекрасно: справедливость восстановлена, невинный на свободе, благородный журналист удостоен Пулицеровской премии… Но в действительности все только начинается.

---

Кауэрт кивнул. Он слышал об этом. Однажды ему рассказал об этом Хокинс. Телефонной книгой можно нанести сокрушительный удар, и при этом ее бумага не повредит кожу и практически не оставит на ней кровоподтеков.

— Я по-прежнему отказывался сознаваться, и Уилкокс наконец ушел. Вместо него пришел Браун. Я не видел его уже несколько часов. Я просто лежал на полу, трясся и стонал. Я был уверен, что в этой комнате мне и придет конец. Браун взглянул на меня, поднял с пола. Он был со мной очень ласков. Он даже извинился передо мной за поведение Уилкокса. Он сказал, что знает, как мне больно, и пообещал мне помочь, принести мне еду и кока-колу. Он пообещал дать мне чистую одежду и сводить меня в ванную комнату. За это я должен был всего-навсего довериться ему и сказать, что я сделал с девочкой. Я ничего не стал ему говорить, но он настаивал. «Фергюсон, — говорил он, — тебе крепко досталось. У тебя отбиты почки. Тебе обязательно нужно к врачу. Скажи мне, что ты с ней сделал, и я сразу отвезу тебя в больницу». Я снова ответил ему, что ничего с ней не делал, и он тоже вышел из себя. «Мы знаем все, что ты с ней сделал! Признавайся!» — заорал он и вытащил оружие. Это было не его табельное оружие, а маленький короткоствольный револьвер тридцать восьмого калибра из кобуры, пристегнутой к лодыжке. В этот момент вошел Уилкокс, сковал мне руки за спиной, схватил меня за волосы и повернул голову так, что ствол револьвера оказался прямо у меня перед носом. «Говори!» — прошипел Браун. «Я ничего не делал!» — ответил я, и Браун нажал на спусковой крючок. У меня до сих пор перед глазами палец, который на него нажимает. Я думал, у меня будет разрыв сердца, когда боек щелкнул по пустой камере в барабане револьвера. Я плакал как ребенок, что-то бессвязно бормотал. «Тебе повезло, Фергюсон, — сказал Браун. — Там не было патрона. Как ты думаешь, сколько раз тебе еще сегодня повезет? — С этими словами он снова нажал на спуск, но револьвер опять не выстрелил. — Черт возьми! Осечка! — воскликнул Браун, откинул барабан и вытащил из него патрон, внимательно осмотрел его и сказал: — Странно. На вид патрон в полном порядке. Сейчас должен выстрелить. — Он аккуратно вставил патрон в револьвер, взвел курок и приставил револьвер к моему лбу. — Это твой последний шанс остаться в живых!» — сказал он. Я подумал, что на этот раз он меня обязательно убьет, и закричал: «Ладно! Это сделал я! Я! Я!» Так от меня добились признания.

С трудом переведя дух, Мэтью Кауэрт попытался обдумать услышанное. Ему не хватало воздуху. Стены маленького помещения, казалось, навалились на него. Было очень жарко.

— А потом?

— Потом я оказался вот здесь.

— Вы рассказали все это адвокату?

— Разумеется. А он указал мне на то, что мои слова противоречили показаниям сразу двух детективов, изобличавших кровожадного убийцу хорошенькой белой девочки. Кому же поверит суд? Неужели мне?!

— А почему я должен верить вам теперь? — спросил Кауэрт.

— Не знаю, — раздраженно ответил Фергюсон и смерил репортера гневным взглядом. — Может, потому, что я говорю правду?

— А вы не отказались бы пройти проверку на детекторе лжи?

— Я ее уже проходил. По требованию моего адвоката. Вот здесь ее результаты. Я произвел на проклятую машину «неоднозначное впечатление». Наверное, я слишком волновался, когда меня обмотали проводами. Если хотите, я пройду еще одну проверку. Только не знаю зачем. Ведь ее результаты суд во внимание не принимает.

— Верно. Но мне нужно хоть что-то подтверждающее ваши слова.

— Я понимаю. Но ведь все было именно так, как я вам рассказал!

— Чем я могу подтвердить это в своей статье?

Фергюсон немного подумал, не сводя с Кауэрта взгляда своих пронзительных глаз. Через несколько секунд на мрачном лице приговоренного к смерти человека мелькнула едва заметная улыбка.

— Револьвер, — сказал заключенный.

— При чем тут револьвер?

— Я помню, что, перед тем как запереть меня в малюсенькой комнате, они демонстративно раскладывали на столе свое оружие. Этот маленький револьвер был пристегнут у Брауна под штаниной. Наверняка он станет говорить, что у него нет никакого второго револьвера. Придумайте, как поймать его на этой лжи.

— Можно попробовать, — кивнул Кауэрт.

Вновь воцарилось молчание. Журналист смотрел, как вращается пленка в его магнитофоне.

— Почему же задержали именно вас? — спросил он наконец у Фергюсона.

— Я там очень кстати оказался. Кроме того, я чернокожий и у меня зеленая машина. У меня та же группа крови, хотя это выяснилось только потом… Но в первую очередь местное население, я имею в виду белое местное население, было в ярости и требовало жертву. Вот тут-то я и подвернулся. Прекрасный козел отпущения!

— На вашем месте любой стал бы изображать из себя жертву.

Сверкнув глазами, Фергюсон расправил плечи и сжал кулаки, но тут же поборол гнев и взял себя в руки:

— Меня там всегда ненавидели. Ведь я не был тупым, немытым негром, а к другим неграм они не привыкли. Они ненавидели меня за то, что я окончил колледж. За то, что я жил в большом городе, пока они прозябали в своей грязной дыре. Они знали меня и ненавидели меня за то, каким я был, и за то, каким я собирался стать.

Кауэрт хотел было задать еще один вопрос, но в этот момент Фергюсон схватился обеими руками за край стола и заговорил срывающимся голосом. Журналист видел, что его собеседник кипит от ярости: на шее напряглись жилы, к лицу прилила кровь. Было очевидно, что Фергюсон борется с самим собой, стараясь не потерять самообладания. Журналист даже подумал, что не хотел бы встретиться лицом к лицу с пришедшим в ярость Фергюсоном, окажись тот на свободе.

— Поезжайте туда! Поезжайте в округ Эскамбиа и посмотрите, что представляет собой Пачула. Это в двадцати-тридцати милях к югу от Алабамы. Пятьдесят лет назад меня бы там просто вздернули на первом столбе. На моих палачах были бы белые балахоны с остроконечными капюшонами, а в руках они держали бы горящие кресты. Времена меняются, — с горечью в голосе добавил Фергюсон, — но не слишком быстро. Теперь меня не просто повесят, а казнят со всеми полагающимися церемониями. Суд. Адвокат. Присяжные. Конституционные права и все такое прочее. Меня не просто линчуют, а линчуют в полном соответствии с буквой закона. Поезжайте туда, мистер белый репортер. Поезжайте, задайте несколько вопросов, и сами все увидите. Вы думаете, мы живем в девяностых годах двадцатого века? Поезжайте в Пачулу! Там вы убедитесь в том, что время не везде идет с одинаковой скоростью.

Откинувшись на спинку стула, Фергюсон сверлил Кауэрта гневным взглядом.

Помещение, в котором они находились, внезапно показалось Кауэрту невыносимо маленьким, и он подумал о том, что его статья будет посвящена узникам крошечных помещений.

Тем временем Фергюсон снова заговорил:

— Мистер Кауэрт, неужели вы действительно думаете, что Пачула ничем не отличается от Майами?

— Я так не думаю.

— И правильно делаете. Знаете, что забавнее всего? Если бы я совершил такое преступление — а я его, поверьте, не совершал, — так вот, если бы я совершил такое преступление в Майами и против меня были бы такие же жалкие улики, в обмен на чистосердечное признание меня наверняка признали бы виновным в убийстве без отягчающих обстоятельств и дали бы срок от пяти лет до пожизненного заключения. А может, и всего четыре года. Да и то только в том случае, если мой защитник не добился бы моего оправдания. А он наверняка его добился бы. Посудите сами: я не был судим, я окончил колледж, меня ждало неплохое будущее. А у них совсем нет улик! Как вы думаете, мистер Кауэрт, произошло бы так в Майами?

— В Майами? Может, и произошло бы. В обмен на чистосердечное признание — даже наверняка.

— А в Пачуле в обмен на мое «чистосердечное признание» меня наверняка ждал смертный приговор.

— Таковы гримасы правосудия.

— К черту гримасы правосудия! Кроме того, я не совершал никакого преступления. Я не изображаю из себя праведника. В Ньюарке подростком я пару раз вел себя не совсем примерно. И в Пачуле тоже. Можете навести об этом справки. Но эту девочку я не убивал! — Замолчав, Фергюсон перевел дух и добавил: — Я знаю, кто ее на самом деле убил.

От такой новости у Кауэрта отвисла челюсть, и он с трудом выдавил:

— Выкладывайте! Кто и как?

Фергюсон заерзал на стуле. На его лице мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее ухмылку, но больше походящее на злобный оскал. Кауэрт почувствовал, что царившая в помещении атмосфера праведного негодования внезапно испарилась. За несколько секунд Фергюсон изменился так же неузнаваемо, как он менялся, когда в начале их разговора имитировал разные манеры речи.

— Пока не могу.

— Не валяйте дурака!.. — с деланым раздражением в голосе начал Кауэрт, но Фергюсон его перебил: