Михаил Трофименков - Убийственный Париж

• Название: Убийственный Париж
• Автор: Михаил Трофименков
• Издательство: Амфора
• Жанр: Гиды, путеводители
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-367-02237-7

Увлекательная книга культового российского кинокритика Михаила Трофименкова, повествующая о криминальной жизни французской столицы.

(задняя сторона обложки)

Культовый кинокритик Михаил Трофименков, сотрудник издательского дома «Коммерсантъ», профессиональный историк, удостоенный всех возможных и невозможных наград в области журналистики, в этой книге выступает в неожиданном амплуа. Он открывает читателям опасный, подпольный, призрачный Париж преступлений и заговоров, безумцев-оборотней и бандитов-романтиков. Париж, который на уголовном жаргоне именуют Панамой: увидев его, действительно ничего не стоит умереть.

Париж, в котором Жорж Сименон, Пабло Пикассо и Эдит Пиаф — герои невыдуманных детективных историй. Порой автор воображает себя Шерлоком Холмсом, которому по зубам загадки, неразрешимые для сыщиков с набережной Ювелиров, но он имеет на это право. Впервые приехав в столицу Франции двадцать лет назад, автор уже через неделю оказался в камере на той самой легендарной набережной, и с тех пор судьба не раз сводила его с королями и джокерами местного преступного мира. Прочитав эту книгу, вы никогда больше не сможете смотреть на Панаму глазами туриста: за каждым фасадом вам будут чудиться новые «парижские тайны».

---

«Честь полиции» выведена под названием «Верность полиции» в фильме Жозе Пинейро «Не будите спящего флика» (1988). Бауэра играли Клод Фаральдо («Месрин» Андре Женовеса, 1983) и Жерар Ланвен (дилогия Жан-Франсуа Рише «Месрин», 2008).

Бауэру посвящен документальный фильм Мартена Монжа «Марафонец надежды» (2006). «Антитеррори-стическим группам освобождения» — фильм Микеля Куртуа «GAL» (2008).

ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ ОКРУГ

Глава 31 Тюрьма Сантэ Бунт в западне (1944)

Вполне естественно, что самый кровопролитный бунт заключенных в истории Франции произошел в самой знаменитой тюрьме. То есть в Сантэ — тюрьме «Здоровье», что звучит издевательски. Так ее назвали в честь одной из улиц, наряду с улицами Мессье, Жана Долана и бульваром Араго очерчивающей квартал, занятый трапециевидным централом, возведенным Жозефом Огюстом Эмилем Водремером в 1867 году. За ее стенами — четыре блока: блок А — для граждан Западной Европы, В — Черной Африки, С — Магриба, D — всех прочих. Сейчас функционирует только блок А.

Сантэ — единственная парижская тюрьма в черте города. В 1909–1939 годах у ее стен, на бульваре Араго, проходили публичные казни (6). В 1939-1973-м казнили внутри тюрьмы: здесь скатились головы героев этой книги — доктора Петио (38) и «месье Билла» (7).

Кто только здесь не побывал. Писатели Гийом Аполлинер (2), Леон Доде (23), Жан Жене (11). Жорж Бернанос вспоминал, как весело проводил время в заточении, куда будущий классик, а в начале 1910-х годов — «королевский молодчик», попадал за участие в уличных потасовках: «Мы по-братски делились передачами с землекопами, пели вместе с ними то „Да здравствует Генрих IV!“, то „Интернационал“»[13]. Рэперы Док Старр, Мистер Ю, Бу-ба и Сет Геко. Актер Сами Насери и владелец марсельского футбольного клуба «Олимпик», гонщик, министр и актер Бернар Тапи. Белоэмигрант Павел Горгулов, застреливший президента Думера, подполковник Жан Мари Бастьен-Тири, расстрелявший в 1962 году из пулемета автомобиль президента де Голля, сепаратист Иван Колонна, убивший в 1998 году Клода Эриньяка, префекта Корсики. Японец-каннибал Иссеи Сагава и Жан Кристоф Миттеран, сын президента, запутавшийся в торговле оружием. «Международный террорист» Карлос и убийца Жак Феш, беатифицированный Ватиканом за свое раскаяние перед смертью.

Из недавних сидельцев — «сильный человек» Панамы Мануэль Норьега и Жером Кервьель, проделавший в кассе «Сосьете женераль» дыру в пять миллиардов евро.

Побеги из Сантэ вошли в легенду. В мае 1978 года ее пятнадцатиметровые стены перемахнул «враг общества номер один» Жак Месрин с двумя товарищами (47). В мае 1986 года Надин Вожур вывезла на вертолете из прогулочного дворика мужа-грабителя Мишеля Вожура. Но вот кровавый бунт случился лишь однажды, 14 июля 1944 года.

Его дата красноречива: День взятия Бастилии — национальный праздник, запрещенный оккупантами. В Париже еще свирепствуют немцы, но союзники, высадившиеся в Нормандии 6 июня, вот-вот взломают их оборону и откроют дорогу на столицу. Чуть больше месяца остается до восстания в Париже. Резонно предположить, что тюремный бунт — дело рук Сопротивления.

Резонно, но ошибочно. Политзаключенных в Сантэ хватало (четыреста шестьдесят четыре из четырех тысяч шестисот тридцати четырех арестантов), здесь расстреливали голлистов и коммунистов, о чем напоминает мемориальная доска, но они не готовили бунт, не участвовали в нем и даже не стали после его подавления, как можно было бы предположить, козлами отпущения. В «бале громил», или «изумительном кошмаре», как назвал бунт заключенный в Сантэ редактор подпольных газет, кинокритик Жорж Альтман, радостно участвовали уголовники, но он не был и их инициативой. Между тем мятеж, безусловно, был организован, точнее говоря, спровоцирован.

Может быть, это совпадение, но тень бунта упала на тюрьму после появления в ней 5 июля необычного заключенного. Тоже своего рода «политика». Марсель Бюкар, овеянный славой герой Первой мировой, создатель в сентябре 1933 года фашистской партии «франсистов», познакомился с тюрьмой еще в 1936 году, стоял у истоков легиона французских добровольцев СС. Но, даже обладая таким послужным списком и, соответственно, практически полной безнаказанностью, он перегнул палку.

Бюкар с группой бойцов «Синей руки», его личной гвардии, обыскал, то есть попросту ограбил, квартиру 292 ювелира-еврея. Тот сумел оповестить полицию. Когда наряд прибыл, Бюкар уже усаживался в автомобиль и подчиниться полицейским отказался. Они прострелили шины его шикарного «делажа». «Гвардейцы» срезали двух «фликов» из автоматов. Префектура пришла в бешенство: Бюкара с подручными схватили и заперли в Сантэ. Поговаривали — версия кажется притянутой за уши, — что арест спланировал он сам: предчувствуя бегство немцев, хотел иметь в запасе козырное доказательство, что его репрессировали за участие в Сопротивлении. Говорят, делегаты от уголовников били челом перед Бюкаром, чтоб он возглавил бунт, но «синерукий» предпочел предупредить о нем немцев.

Как бы там ни было, это после его ареста по Сантэ поползли малявы, призывавшие уголовников в 10 часов вечера 14 июля ломать двери камер. Сигналом должно было послужить пение «Интернационала» — слишком недвусмысленное указание, что за бунтом стоят коммунисты. «Политики» скорее бы выбрали «Марсельезу» — национальный гимн, объединявший и левых, и правых антифашистов. Никаких маляв они не распространяли и резонно предположили: нацисты готовят кровавую баню, чтобы перебить их при попытке бунта или побега.

Атмосферу, царившую в Сантэ тем летом, не понять, если не учитывать одно обстоятельство. Штат охраны значительно возрос за счет мобилизации безработных водителей автобусов и работников метро — пролетариев, лишенных навыков и инстинктов профессиональных тюремщиков, а зачастую и сочувствующих Сопротивлению. И не только сочувствующих. 22 мая заместитель начальника тюремного ведомства Жослин Маре отправил штурмбанфюреру СС Жозефу Дарнану, командующему милицией — вооруженными соединениями французских фашистов и министру общественного порядка, бюрократически-сдержанное, но объективно паническое письмо. Маре был уверен, что многие новобранцы пошли в надзиратели по приказу компартии для подготовки побегов.

Но заменить их некем: «Ни один француз не хочет быть надзирателем», даже милиция игнорирует разнарядку по набору в тюремщики.

Да что там надзиратели! Представители «политиков» чуть ли не ежедневно и практически на равных совещались с директором тюрьмы Жаном Фаржем, вступившим в должность 10 июня. Нельзя сказать, будто они грубо нарушили тюремные традиции, когда не только предостерегли уголовников, но и оповестили о грядущем бунте начальство. Предупреждение оказалось встречным. Фарж как раз собирался предупредить их о провокации: готовится бойня, будьте бдительны.

«Политики» между тем, несмотря на просьбы — именно просьбы — Фаржа затаиться, не собирались отказываться от празднования, намеченного на 16.00. Директор не мог устоять перед их требованиями — именно требованиями: ничего не вижу, ничего не слышу, никому ничего не скажу, только сделайте все по-быстрому. Уложились в час. Огласили тюрьму «Марсельезой», вывесили из окон самодельные флаги с Лотарингским крестом — символом Сопротивления, фригийские колпаки, трехцветные гирлянды, огромные буквы, сложившиеся в лозунг «Да здравствует Франция!». Уголовные корпуса угрюмо — не к добру — молчали.

Только после этого Фарж вызвал дополнительную охрану (всего в Сантэ насчитывалось двести семь охранников) с пулеметами.

Девяносто политических камер отходили ко сну, когда примерно в 22.10 тревожная сирена слилась с громом ударов и ревом луженых уголовных глоток, затем с топотом тысяч ног по коридорам и звоном битого стекла. Уголовники, не вняв предостережениям — сами с усами, — высадили двери камер: сначала на втором и третьем этажах, далее везде. Четыре тысячи убийц, воров, сутенеров правили свой короткий бал. Разгромили тюремные мастерские, кабинеты и все, что можно было разломать, свели старые счеты между собой. Пошвыряли в лестничные пролеты неподъемные тележки, на которых развозили по камерам баланду. За ними — бредовое видение, просто фильм Бунюэля — зубоврачебное кресло из тюремной больнички. Охрана ретировалась, вплетая в симфонию хаоса выстрелы.

«Ад? — вспоминал Альтман. — Если вы верите в ад, то это был он». И признавался спустя долгое время: «Я до сих пор боюсь той ночи». «Политики» с ужасом и досадой заранее пережили в своем воображении гибель — не в бою, не во имя своих убеждений, а по воле абсурда, ни за понюшку табака.

Поначалу они затаились, приняв меры предосторожности. Сочувствующие охранники передали им ключи от камер, и они отомкнули двери, с тем чтобы так же незаметно запереться обратно, когда закончится мятеж. Смысл этих манипуляций заключался в том, чтобы уголовники, движимые благим порывом освободить товарищей по несчастью, не выбили двери политических камер и никто не обвинил бы «политиков» в бунте. Но отсидеться было немыслимо.