Джордж Мередит - Эгоист

• Название: Эгоист
• Автор: Джордж Мередит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

Роман «Эгоист» (1879) явился новым словом в истории английской прозы XIX–XX веков и оказал существенное влияние на формирование жанра психологического романа у позднейших авторов — у Стивенсона, Конрада и особенно Голсуорси, который в качестве прототипа Сомса Форсайта использовал сэра Уилоби.

Действие романа — «комедии для чтения» развивается в искусственной, изолированной атмосфере Паттерн-холла, куда «не проникает извне пыль житейских дрязг, где нет ни грязи, ни резких столкновений». Обыденные житейские заботы и материальные лишения не тяготеют над героями романа. Английский писатель Джордж Мередит стремился создать характеры широкого типического значения в подражание образам великого комедиографа Мольера. Так, эгоизм является главным свойством сэра Уилоби, как лицемерие Тартюфа или скупость Гарпагона.

---

— Я не понимаю, о чем вы говорите, миссис Маунтстюарт!

— А если я вам скажу, что вы довели беднягу до того, что он даже задумался, не отказаться ли ему от вас?

— Правда?

— Да, да, вы одержали победу.

— Что вы говорите?

— Пляшите, моя дорогая!

— Он откажется?

— Так он вас и отпустил! Неужели он предпочтет черствую корку свежему хлебу, увядший цветок — бутону, абстрактное совершенство — совершенству ощутимому? Все эти разговоры о женском интеллекте, о нимфе, обитающей в уединенном гроте, или о Корнелии с ее Гракхами — пустая болтовня и не больше. Он, должно быть, думает, что мое восхищение совсем меня ослепило, если решается нести эту чушь при мне. Но он умеет заставить себя слушать. Его слушаешь невольно, в каком-то оцепенении, и только потом, когда принимаешься обсуждать его речи с кем-нибудь другим, выходишь из этого состояния и вникаешь в их истинный смысл. Не знаю, быть может, иные и способны видеть, что творится в душе у собеседника — тут же, пока он с тобой говорит. Я о таких умниках читала только в романах. Нет, нет, моя дорогая, вы как нельзя лучше доказали ему, что он отпустить вас не в силах. Единственно, чего я в своем скромном разумении опасаюсь, это как бы милый проказник, которого вы избрали своим орудием, не поддался на удочку и не принял вашей безобидной уловки за чистую монету. Это было бы весьма неразумно с его стороны, но мужчинам и в голову не приходит, что мы на них смотрим лишь как на послушное орудие, которое бросаешь, едва в нем минует надобность. Их проучить может только опыт. Ну, да я приведу его в чувство — предоставьте это мне. Нет, Уилоби не в силах от вас отказаться! А что он всерьез об этом подумывал, я не сомневаюсь: ведь вы больно ранили его самолюбие. Что ж, вы умница, и он получил хороший урок. Все эти шероховатости, даже если их удается избежать до венца, все равно дают о себе знать впоследствии. Так что ни о чем не жалейте. Зато как вам будет приятно, когда все это окажется уже позади! Но вы побледнели, дитя мое!

— Ах, миссис Маунтстюарт, неужели вы могли подумать, что я способна на такую бессердечную игру?

— Не лукавьте со мной, прекрасная мисс Мидлтон, и отвечайте по чести: можете ли вы положа руку на сердце сказать, что не задавались целью помучить сэра Уилоби — самую малость?

Краска залила Кларины щеки, ей казалось, что она куда-то проваливается. Она хотела бы возразить, словами опровергнуть то, о чем как будто так красноречиво говорил ее румянец, но дружба миссис Маунтстюарт и в самом деле была ей необходима, и ей оставалось одно: молча, с пылающими щеками, ее выслушать.

Миссис Маунтстюарт окинула ее испытующим взглядом.

— Прекрасно, — заключила она. — Итак, совесть нас немного жжет — об этом говорят наши зардевшиеся щечки. Но вот вы и ударились в другую крайность: не надо быть к себе чересчур суровой. Этот румянец для меня убедительнее любых доказательств — убедительнее всех Круклинов на свете. Итак, вы потеряли кошелек.

— Да, я его хватилась нынче утром.

— Флитч его доставил. Он — у Уилоби. Вы попросите его вернуть вам кошелек; он потребует вознаграждения; вы зальетесь румянцем — и дело с концом. Убитых нет, один раненный — и то всего лишь меланхолией. Что ж — в утешение я предложу пострадавшему свою руку и сердце и постараюсь, чтобы он не вздыхал по старинному обычаю «сатти». Но к делу. Я ведь сказала, что хочу у вас кое-что выпытать. Фарфор, я вижу, навяз у вас в зубах. Бедная леди Буш в отчаянье оттого, что вы недовольны ее подарком. Я же твердо решила, что мой подарок должен прийтись вам по вкусу.

— Сударыня!

— Что это еще за «сударыня»?

— Моя дорогая миссис Маунтстюарт!

— Продолжайте, я вас слушаю.

— Я рискую потерять ваше уважение. Но никто, кроме вас, не в состоянии мне помочь. Я в плену, я играю роль, которая навязана мне против воли. Ах! Я не собираюсь изливать вам душу — вы этого не любите, да и я тоже. Но мне необходимо, чтобы вы поняли, насколько я недостойна занять положение, которое вам представляется столь почтенным.

— Ну, ну, ну! Все мы недостойны. А посему — сложим ручки на груди, склоним головку и примем предложенную нам честь. Итак, вы решили взять на себя роль смиренной судомойки. Старая песня! Ну? Ваши мотивы?

— Я не хочу замуж.

— Но это же лучшая партия в графстве!

— Я не могу стать его женой.

— Как? В преддверье алтаря — и не можете стать женой?

— Я еще не связана.

— Преддверье алтаря связывает девушку не меньше, нежели алтарь. Что вы там затеяли? Раз уж на то пошло и я взялась быть вашим исповедником, я не могу довольствоваться частичной исповедью. Девушка обязана быть человеком чести и держать слово так же, как мужчина. Неужели вы считаете возможным сейчас, в последнюю минуту, бросить сэра Уилоби? Но что вы против него имеете? Говорите!

— Я обнаружила, что…

— Вы обнаружили…?

— Что я его не люблю.

Миссис Маунтстюарт скорчила гримаску.

— Это не ответ, — сказала она. — Причина? Что он сделал?

— Ничего.

— И когда же вы обнаружили это «ничего»?

— Постепенно. Сама того не зная. Вдруг.

— Так: «Постепенно и вдруг». Докапываться до смысла этих слов нет, вероятно, никакого смысла. Но если все это правда, то вам здесь не место.

— Я очень хочу уехать.

— Вы сделали ему сцену?

— Я высказала ему свое желание.

— На девичьем языке намеков и недомолвок?

— Нет, совершенно ясными словами. Ах, очень ясными!

— А с отцом вы говорили?

— Говорила.

— Что же сказал доктор Мидлтон?

— Он отказывается меня понять.

— Я тоже! Недоразумения, маленькие ссоры, каприз, причуда — все это я прекрасно понимаю. Чтобы убедить девушку надеть ярмо, недостаточно поставить ее на одно колено и коснуться ее плеча, словно речь идет о посвящении в рыцарское звание. Но вырваться из-под венца и бросить несчастного жениха чуть ли не накануне свадьбы! Это либо безумие, либо — я не знаю, какое тут можно подобрать слово. И вы уверены в своих чувствах?

— Так уверена, что с раскаянием оглядываюсь на то время, когда у меня еще этой уверенности не было.

— Но ведь вы были в него влюблены?

— Я ошиблась.

— И в вашем сердце нет ни капли любви?

— У меня нет сердца.

— Вот оно что! Впрочем, этот смиренно-скорбный тон может ровно ничего не значить. Сколько раз я наблюдала, что за подобной мнимой трезвостью скрывается самый нелепый вздор.

И миссис Маунтстюарт хлопнула себя по колену.

— Та-ак, — протянула она. — Но я все ломаю голову: в чем же дело? Девичий стыд? Или вы узнали что-нибудь о его прошлом? Какое-нибудь пятно на его репутации? Нет? В известных обстоятельствах он мог быть жестоким, но непорядочным — никогда. Что касается прошлого мужчины, у нас нет на него никаких прав, а хоть бы и были, уже поздно на них настаивать. В чем же дело?

— Мы слишком разные люди.

— Быть может, все дело в чудовище с зелеными глазами{55}?

— Ах, нет!

— Что же?

— Мы расходимся во взглядах.

— Но сколько раз бывало, что такое несогласие оказывалось прочным фундаментом для согласия. Как жаль, что вы не бесприданница. Если бы у вас не было приданого, вас бы не смущало несходство во взглядах, уверяю вас. Но долг чести обязывает вас ощущать себя связанной с ним не меньше, как если бы на вашем пальце уже красовалось кольцо.

— Долг чести?! Но я взываю к его чести. Я не могу быть его женой.

— А если он будет настаивать?

— Я взываю к рассудку. Неужели, сударыня…

— Если он будет настаивать, повторяю, вы должны подчиниться!

— В таком случае он будет настаивать не только на моем несчастье, но и на своем собственном.

— Бедный, бедный сэр Уилоби! — воскликнула миссис Маунтстюарт, раскачиваясь из стороны в сторону. — Ну и судьба! Да и я хороша! Вот, думала, какая она умница! Я восхищалась тем, как вы им вертите! А теперь выходит, что леди Буш преподнесла мне урок. Дорогая моя, добрая Мидлтон, неужели вы допустите, чтобы люди говорили, будто леди Буш оказалась проницательнее, чем я? Для меня это вопрос самолюбия, не скрою. Она уверяет — только я все равно не верю, — будто, посылая вам подарок, она уже предчувствовала, что он к ней вернется. И этой-то сумасбродке, для которой нет ничего святого, вы дадите восторжествовать? Но ведь сколько бы мы с вами ни перемывали ему косточки, — а я начала с этого, лишь чтобы вызвать вас на разговор, — он все равно остается превосходным человеком. Где еще вы увидите такую осанку? А какой он прекрасный собеседник, когда чувствует себя в своей тарелке! Образец английского джентльмена! Он должен жениться — это необходимо для блага всего графства! И вот объявляется женщина, которая утверждает, будто такому джентльмену могут натянуть нос — да еще дважды! Вас это коробит, я вижу. Еще бы! Такое никому и в голову не взбредет — разве что леди Буш, которая бог весть как пришла к этому дикому заключению и нечаянно оказалась прорицательницей. Нет, но какова женщина — представить себе, что такое несчастье может постигнуть человека дважды! Ну, да это леди Буш — и этим все сказано. Как знать, быть может, она и впрямь прислала вам тот самый подарок, что уже раз к ней возвращался, — вы понимаете, что я имею в виду? Его первую помолвку с мисс Дарэм! Не далее как вчера она сама рассказывала, что в тот раз ей вернули ее подарок. Надо было видеть, как жадно прислушивалась она к рассказу профессора Круклина! У нее просто страсть, мой друг, сущая страсть — предсказывать несчастья! И разумеется, она торжествует, когда предсказания ее сбываются. Вот когда она задерет нос! Чуть что, примется многозначительно покачивать головой. Теперь от нее житья не будет! Возьмите свои слова обратно, моя Мидлтон! И пусть я разболталась — это не значит, что вы должны отвечать мне односложно, как оракул. Нет, нет, попробуйте излить мне душу, пожалуйста! Вот увидите, ничего у вас не получится, вы исчерпаете ваши доводы в одну минуту. Дайте-ка мне на вас взглянуть как следует! Нет, нет, — произнесла миссис Маунтстюарт, всматриваясь в Кларино лицо. — Нет, вы не лишены ума. Это видно по очертаниям вашего носа, по изгибу губ. Я готова поклясться, что вы именно та, за кого я вас принимала: голова у вас на месте. Но вот как обстоит с сердцем?