Джордж Мередит - Эгоист

• Название: Эгоист
• Автор: Джордж Мередит
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

Роман «Эгоист» (1879) явился новым словом в истории английской прозы XIX–XX веков и оказал существенное влияние на формирование жанра психологического романа у позднейших авторов — у Стивенсона, Конрада и особенно Голсуорси, который в качестве прототипа Сомса Форсайта использовал сэра Уилоби.

Действие романа — «комедии для чтения» развивается в искусственной, изолированной атмосфере Паттерн-холла, куда «не проникает извне пыль житейских дрязг, где нет ни грязи, ни резких столкновений». Обыденные житейские заботы и материальные лишения не тяготеют над героями романа. Английский писатель Джордж Мередит стремился создать характеры широкого типического значения в подражание образам великого комедиографа Мольера. Так, эгоизм является главным свойством сэра Уилоби, как лицемерие Тартюфа или скупость Гарпагона.

---

Миссис Маунтстюарт как бы утверждала, что ногу его видно при всех условиях, ибо контуры ее выжжены огнем — они так и просвечивают! Подобно ноге Рочестера, Бэкингема, Дорсета и Саклинга{7}, она улыбалась, лукаво подмигивала или выражала покорную мольбу, не теряя при том своей уверенной красоты; то властная, то нежная, то дерзкая, то скромная, она как бы говорила: «Вы будете меня боготворить», затем лишь, чтобы тут же сказать: «Я вам предан до гроба». Нога, которая является одновременно вашим господином и рабом. Нога приливов, отливов и легкой зыби. Нога, которая, стоит ей отбросить притворную робость, шагнет в самое сердце женщины. Роковая нога!

Без самодовольства ей никак нельзя. Смирением не покоришь ни женщину, ни народы. Без гордости нет блеска! Довольство собою — неизбежный спутник осознанного совершенства. Прислушайтесь к любой мелодии, что вас пленяет, прислушайтесь внимательно, и вы непременно различите в ней этот внутренний голосок самомнения, — право же, очень потешный!

Нечего и говорить, что у самого Уилоби, хоть он и обладал ногой кавалера той безмятежной поры, не наблюдалось ничего от ее грешных нравов. Он был как бы воплощением самых заветных наших чаяний, когда ради очищения нравов нам пришлось пожертвовать Ногой. Достигли ли мы желанной цели — вопрос спорный. Зато Ногу потеряли несомненно.

Лакеи и придворные, скажете вы, а также шотландские горцы сохранили ногу и поныне; ее еще можно увидеть в кордебалете — стройную на заглядение; сохранилась она и у ломовых извозчиков. Но разве это нога? Разве ее имели мы в виду, говоря об этом тончайшем инструменте? Это просто ноги, выполняющие ножную работу, бессловесные, как скот. Мы же говорим о ноге кавалера, об этом чуде поэзии и доблести. Кавалер владеет ею, как Цицерон — языком. Это лютня, на которой он воспевает свою возлюбленную, или, если она к нему жестока, — рапира, которою разит ее в самое сердце. Словом, это нога, одаренная душой и разумом.

Вот по ней пробежала тень — берегитесь, то ловушка! Но вот она засияла — и вы застигнуты врасплох. Она умеет стыдливо зардеться, побледнеть, умеет и нежно нашептывать и разразиться громким восклицанием. Она приоткрывает завесу, позволяя взглянуть (но только на мгновение, иначе бы вы ослепли!) на олимпийского бога, на Зевса, принявшего обличье паркетного рыцаря.

Словцо миссис Маунтстюарт — в глазах родни юного сэра Уилоби, а также в глазах его вдумчивых поклонников и поклонниц — придало его вступлению в наследные права торжественный оттенок, озарив этот вечер отблеском той отдаленной эпохи нашей истории. Юный сэр Уилоби олицетворял собою веселый двор Карла Второго, сделавшийся вдруг добродетельным, но не утративший притом своего блеска. Он танцевал в лучах этого сияния, и можно представить себе, как великолепен он был в глазах собравшегося общества.

Образование сэр Уилоби получил домашнее, княжеское. В странах, где накоплены огромные богатства, водятся в большом изобилии маленькие князьки. Свободные от воинской службы, эти феодалы в молодости проявляют известную склонность к капризам и даже своеволию. Свободный от каких-либо обязательств по отношению к верховному властителю и к государству, такой молодой князек принадлежит одному себе и верой-правдой служит этому единственному своему хозяину — благо у него вполне хватает времени в настоящем и предвидится роскошный его избыток в будущем. Все это, казалось бы, должно было изнежить князька, и, насколько известно, во всех других странах Европы так оно и получилось. Но благородная кровь, текущая в жилах наших князьков, в сочетании с нашим климатом, способствует страсти к охоте, а затравив лису, они приносят пользу одновременно отечеству и собственному здоровью. Таким образом, у нас создалось мужественное и славное племя князьков, среди которых Уилоби был отнюдь не из последних. Не желая ни в чем уступать себе подобным, он усердно развивал свои способности. Если бы общественный вкус склонялся к философии и нашими национальными героями были философы, Уилоби занялся бы книгами. Правда, он интересовался наукой, у него даже была собственная лаборатория.

Однако в юные годы свою похвальную страсть первенствовать он утолял на поле брани, где сражался с лисами, зайцами и пернатой дичью. Чувство соревнования было развито в нем так сильно, что оно сказывалось и на поприще любви: чтобы повергнуть его к ногам красавицы, обычно требовалось наличие соперников.

Впрочем, он считал себя исключительно постоянным в своих привязанностях. Так, он никогда не обескураживал Петицию Дейл в ее преданной любви к сэру Уилоби Паттерну. И даже когда прекрасная Констанция Дарэм («гоночная яхта», по определению миссис Маунтстюарт) увлекла его в своем фарватере, даже тогда не переставал он думать о Летиции, смотреть на Летицию, на застенчивую лесную фиалку Летицию.

Выдержку, которая не покидала Уилоби под ливнями лести, можно было бы уподобить спокойствию индийских кумиров во время богослужения — с той лишь разницей, что у него не было пьедестала, который служил бы ему опорой и помогал справляться с головокружением; вместо этого ему приходилось безостановочно скользить по паркету, искусно балансировать, поворачивая голову то налево, то направо, и обращаться к своим поклонникам и поклонницам с изысканнейшими речами. Словом, деревянным кумиром быть куда легче, чем божком во плоти! Однако Уилоби прекрасно справлялся со своей ролью. Князьков с детства приучают смотреть на себя, как на существа, отличные от нас с вами, так что стараниями наставников, а также в силу некоего таинственного врожденного дара, они ухитряются сохранять равновесие там, где мы с вами давно бы его потеряли. Уилоби казался старше своих лет, но не оттого, что утратил свежесть, — он считал, что положение обязывает его держаться с особым тактом и достоинством. Так, когда седовласый старец, возложив маститую руку на вихрастую голову юнца, пророчит ему блистательную будущность, тот невольно ощущает себя старше на несколько лет.

В ответ на изречение миссис Маунтстюарт, которое ему не замедлили передать, Уилоби с улыбкой произнес: «Она к услугам миссис Маунтстюарт».

Слова эти, в свою очередь, были переданы миссис Маунтстюарт, а эта дама в ответ вызвалась принести в дар означенной Ноге шелковую ленточку. И наконец, в наэлектризованной атмосфере бальной залы, двери которой были распахнуты в столовую, где танцоров уже поджидал накрытый стол, эти двое встретились, и между ними завязался изящный, остроумный разговор. Уилоби повел миссис Маунтстюарт к столу.

— Будь я на двадцать лет моложе, я бы, пожалуй, вышла за вас замуж, — сказала она, — чтобы излечиться от своего увлечения.

— В таком случае я, сударыня, — отвечал он, — принял бы какие угодно меры, чтобы помешать вашему излечению — какие угодно, кроме развода.

На самом деле их беседа была, разумеется, много остроумнее; мы передаем лишь обрывок разговора, который кому-то удалось подслушать.

— Да, нелегкое дело подыскать ему достойную невесту, — сказала миссис Маунтстюарт, заключая новый круг славословий, ею же начатый в «индийском будуаре» леди Паттерн, куда уединились дамы, чтобы без помех предаваться своим эфемерным беседам.

— Уилоби выберет себе невесту сам, — заметила на это его матушка.

Глава третья

Констанция Дарэм

И еще долгое время после того памятного дня, когда Уилоби праздновал свое совершеннолетие, этот вопрос, столь животрепещущий для всего графства, обсуждался повсюду — и в домах, обильных дочерьми, и там, где их не было вовсе. Леди Буш делала ставку на Констанцию Дарэм. Она смеялась над миссис Маунтстюарт-Дженкинсон, поддерживавшей кандидатуру Летиции Дейл. Леди Буш была постарше миссис Маунтстюарт, она еще застала отца сэра Уилоби, чей союз с представительницей богатейшей ветви рода Уитфордов отвечал самым строгим требованиям рассудка. «Паттерны всегда женятся на деньгах, они отнюдь не романтики», — говорила леди Буш. На стороне мисс Дарэм была могучая триада, без которой немыслимо было представить себе невесту для отпрыска дома Паттернов: деньги, красота, здоровье. Обладатель обширных поместий в западной части графства, солидный и важный сэр Дарэм, казалось, был самой судьбой предназначен сделаться тестем сэра Уилоби. Отец мисс Дейл, потрепанный жизнью и многолетней службой в Индии армейский лекарь, арендовал один из коттеджей сэра Уилоби, расположенных позади паттерновского парка. Его дочь была бесприданница и поэтесса. Она даже сочинила гимн в честь совершеннолетия баронета, и все оценили тонкость этого хода: какая, однако, смелость — вот тебе и робкая душа! Мисс Дейл явила миру тайну, которая покоилась на дне ее поэтической шкатулки, — ведь в этих стихах она чуть ли не предлагала руку и сердце своему герою! Она была очень недурна: длинные темные ресницы и синие глаза, из которых всякий раз, что Уилоби взглядывал в ее сторону, душа так и рвалась наружу. А он в ее сторону поглядывал, — да еще как поглядывал! — хоть и танцевал в тот вечер все больше с мисс Дарэм, а Летицию ни разу не пригласил. Заключительную кадриль она танцевала с Верноном, которого к ней подвел сам сэр Уилоби, и его частые взгляды, должно быть, означали всего лишь сочувствие изящной девушке, обреченной танцевать с таким неуклюжим партнером. Вернон беспрестанно путал фигуры, сбивая с толку свою даму и других танцоров и вызывая добродушный смех у кузена Уилоби. Не надо забывать, что был уже пятый час утра — час, когда танцующие испытывают настоятельную необходимость над кем-нибудь посмеяться, хотя бы для того, чтобы дать роздых ногам; час, когда любому остряку, вызвавшемуся рассмешить общество, обеспечен бурный успех. Сэр Уилоби сравнивал Вернона то с заблудившимся в лабиринте Тезеем, который не может и шагу ступить без своей Ариадны, то с мухой, которую только что вызволили из банки с вареньем, то с пловцом, которого русалки увлекли в свой хоровод. Неистощимый в сравнениях — одно удачнее другого, — Уилоби засыпал ими мисс Дарэм во время кадрили, чем окончательно упрочил в ее глазах свою репутацию остроумного собеседника. Говорили, будто он намерен уступить Летицию Дейл кузену Вернону, и не только на время кадрили — не прежде, однако, чем окончательно свяжет свою собственную судьбу с мисс Дарэм. В великодушии Уилоби никто не сомневался, и, однако, это его намерение так и оставалось намерением; петля была накинута, но медлила затянуться. А покуда он продолжал ухаживать за Летицией, разумеется, в интересах своего кузена, доказывая этим лишь то, что голос братской привязанности заглушал в нем голос любви. Зная о его благородстве, никто этому не удивлялся; впрочем, никого бы не удивило, если б в конце концов он взял да и женился на бесприданнице сам.