Морис Жоли - Разговор в аду между Макиавелли и Монтескье

• Название: Разговор в аду между Макиавелли и Монтескье
• Автор: Морис Жоли
• Издательство: МК-Трейд
• Жанр: Политика
• Год: 2004
• ISBN: 5-8110-0078-2

Макиавелли (1469–1527) встречает в царстве теней Монтескье (1689–1755); на протяжении 25 вымышленных разговоров создатель книги «Государь» пытается убедить автора книги «Дух законов» в том, что ему было бы нетрудно подчинить насилию современного деспота правовое государство, основанное на победившей просветительской идеологии и укрепленное демократическими институтами.

---

Тоталитарное государство, основанное на модернизированном макиавеллизме, потерпело полный крах, и вот мы стоим перед вопросом: возможно ли вновь оживить в этом мире и нас самих, прошедших через такое, дух Монтескье? Для этого необходимо постичь его, и его противников, а затем популяризировать добытые знания, и этой цели послужит книга, которую я предлагаю вниманию широкой публики в двухсотлетнюю годовщину появления «Духа законов» в 1748 г.

Иена, июнь 1948 г.

Ханс Ляйзеганг

Примечание к изданию 1968 г. издательства «Дойче Ташенбух Ферлаг»

Всеобъемлющее и информативное изложение значения, которое в ХХ веке приобрели для распространения антисемитизма фальсифицированные «Протоколы Сионских мудрецов», дает Норман Кон в своей книге «Ордер на геноцид», в немецком переводе «Протоколы Сионских мудрецов. Миф о всемирном еврейском заговоре», Кельн, 1969 (Кипенхойер и Вич). Реконструируя историю создания «Протоколов», Кон опирается на богатый материал, бывший еще недоступным Ляйзегангу. В этой связи, прежде всего, следует назвать важную работу Анри Роллена «Апокалипсис наших дней. Изнанка немецкой пропаганды в свете новых документов», Париж, 1939. Уцелевшая в немногих экземплярах книга — предназначенные для торговли экземпляры были в 1940 г. конфискованы немцами — не только подробно рассказала об имеющей большие последствия фальшивке, но и сообщила исчерпывающие сведения о Жоли и его книге. Роллен ссылается на первый немецкий перевод диалогов, появившийся в Лейпциге в 1865 г. в издательстве «Отто Виганд» и неизвестный Ляйзегангу. Непосредственное политическое значение «Протоколов» вплоть до самого недавнего прошлого явствует из книги Германа Раушнинга «Разговоры с Гитлером», Цюрих, 1940, с. 224 и далее. Гитлер заявляет буквально следующее: «В свое время я был поистине потрясен, прочитав «Протоколы Сионских мудрецов». Я немедленно понял, что это мы должны взять за образец, на свой лад, разумеется». Вопрос о том, не фальшивка ли «Протоколы», его вообще не интересовал. В своих целях он «до мелочей подробно изучил эти протоколы».

Иохим Кристиан Хорн

Предисловие М. Жоли к брюссельскому изданию 1864 г

Идеи, изложенные в этой книге, можно применить к любому правительству, перед ней стоит особая задача: изображенная в ней конкретная личность — Макиавелли — олицетворяет политическую систему, ни в чем не изменившуюся с того несчастного и, к сожалению, весьма давнего времени, когда она появилась на свет. Здесь нет речи о пасквиле или памфлете. Вкус современных народов слишком утончен, чтобы им можно было в решительных выражениях излагать правду о политике сегодняшнего дня. А определенные успехи, если они длятся необычно долго, способны развратить даже нравственное умонастроение. Но жива еще общественная совесть, и небо вмешается в один прекрасный день в игру, которая ведется против него. Есть такие деяния и принципы, которые можно лучше оценить, если лишить их окружения, в котором они обычно предстают нашему взору. Даже простая перемена точки зрения часто вызывает отвращение к тому, что мы видим. Это сочинение имеет форму поэтической фантазии. Было бы излишним дать к ней ключ с самого начала. Если книга имеет глубинный смысл, если в ней есть урок, то читатель сам должен обнаружить его, и объяснять ему ничего не следует. Кроме того, чтение принесет ему много радости, только читать нужно медленно, как и всякое серьезное произведение. Не нужно даже допытываться, чья рука написала эти страницы. Сочинение, подобное этому, не принадлежит одному человеку. Оно отвечает на зов совести. Такие мысли приходили в голову многим. Если они изложены письменно, автор исчезает; исчезает, поскольку лишь выразил мысль, посетившую всех. Он всего лишь один из более или менее неизвестных заговорщиков, объединившихся для борьбы за общее благо.

Женева,

15 октября 1864

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Разговор первый. Насилие предшествует праву

Макиавелли начинает разговор защитой тезиса о том, что всякая успешная политика основана на принципе господства при помощи коварства и насилия — Он славит деспотизм как лучшую форму правления.

Макиавелли

Мне сказали, что на этом скудном берегу я могу повстречать тень великого Монтескье. Не он ли передо мной?

Монтескье

Слово «великий» никому тут не пристало, Макиавелли. Но я тот, кого вы ищете.

Макиавелли

Среди теней достойных личностей, населяющих царство тьмы, едва ли найдется одна, повстречать которую мне хотелось бы больше, чем Монтескье. Заброшенный в эти незнаемые дали вечным круговоротом теней, я воздаю хвалу случаю, столкнувшему меня с автором «Духа законов».

Монтескье

Бывший статс-секретарь Флорентийской республики еще не забыл придворного языка. Но о чем говорить нам, бродя по этим мрачным берегам, кроме наших страданий и бедствий.

Макиавелли

И это слова философа, государственного деятеля? Что смерть человеку, жившему духовной жизнью, ведь дух не умирает? Что до меня, то я бы не желал ничего лучшего, чем то положение, которое уготовано нам тут до дня Страшного суда. Быть свободным от забот и нужд земной жизни, жить в царстве чистого разума, беседовать с великими мужами, имена которых некогда славились во всем мире; издалека следить за революциями, за падением и изменением империй, раздумывать о новых конституциях, об изменениях в нравах и мыслях европейских народов, о достижениях их цивилизации в культуре, политике, искусстве, промышленности, как в равной степени и в области философской мысли, — что за праздник для мыслителя! Сколько удивительного! Сколько новых мнений! Какие неожиданные откровения! Что за чудеса, если только можно верить теням, спускающимся к нам сюда! Смерть подобна для нас возврату к глубокому покою, в котором мы можем завершить свои труды и упорядочить уроки истории и достижения гуманности. Наш конец не в силах разорвать все нити, связывающие нас с землей; потомки продолжают говорить о тех, кто, подобно вам, поверг человеческий дух в величайшее замешательство. Сейчас ваши политические принципы покорили почти половину Европы; и уж если кто и может быть свободен от страха, нападающего на идущего неизвестным путем в преисподнюю или на небеса, то, разумеется, вы, предстающий перед высшим судьей в ореоле столь незапятнанной добродетели!

Монтескье

Но вы ничего не сказали о себе, Макиавелли. Не будьте чрезмерно скромны, помяните и то чрезвычайно большое уважение, которым пользуется автор книги о государе.

Макиавелли

По-моему, в ваших словах таится ирония. Неужто великий французский знаток науки о государстве судит, как толпа, которой известны лишь мое имя да предвзятое мнение обо мне, принятое без рассуждений, на веру? Эта книга, я знаю, принесла мне роковую известность. Она возложила на меня ответственность за всякую тиранию. Она навлекла на меня проклятие народов, видевших во мне воплощенный деспотизм, им ненавистный. Она отравила мои последние дни, и сдается, что проклятие потомков преследует меня и здесь. Но что же такое я сделал? Я пятнадцать лет служил моему отечеству, а оно было республикой [1]. Я принял участие в заговоре, чтобы сохранить его независимость, я неустанно защищал его от Людовика XII, от испанцев, от Юлия II [2], даже от Борджиа [3], который уничтожил бы его, не будь меня. Я защищал его от всех кровавых интриг, которыми его опутывали, и боролся при этом дипломатическими средствами так, как другой сражался бы со шпагой в руках: заключением договоров, переговорами, заключая и нарушая соглашения в интересах республики, которую тогда утесняли великие державы, а войны швыряли, как волны утлую ладью. И то правительство, что мы имели во Флоренции, не было тиранским или самодовольным; у нас было демократическое государство. Разве принадлежал я к тем, кто меняет свой нрав при перемене фортуны? Палачи Медичи отыскали меня, когда свергли Содерини [4]. Рожденный в свободе, я погиб вместе с нею. Я жил в изгнании, и ни один властитель не остановил на мне взора. Я умер в бедности и забвении. Вот моя жизнь, и вот те преступления, что приписывают мне неблагодарное отечество и полные ненависти потомки. Возможно, небо будет ко мне справедливее.

Монтескье

Макиавелли, мне известно все это, потому-то я и не мог никогда понять, как флорентийский патриот, как слуга республики мог стать основателем той мрачной школы, в которой обучаются все венценосцы и которая оправдывает величайшие святотатства тирании.

Макиавелли

А если я скажу вам, что эта книга — всего лишь фантазии дипломата, что она никогда не предназначалась для печати, что одобрение, доставшееся на ее долю, не разделяется автором, что он создал ее под влиянием идей, которые обуревали тогда всех итальянских князей, стремившихся упрочить свою власть за чужой счет и руководимых коварными политиканами, из которых подлейший почитался самым искусным…