Алан Холлингхёрст - Линия красоты

• Название: Линия красоты
• Автор: Алан Холлингхёрст
• Издательство: Росмэн-пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-353-02125-8

Ник Гест, молодой человек из небогатой семьи, по приглашению своего университетского приятеля поселяется в его роскошном лондонском доме, в семье члена британского парламента. В Англии царят золотые 80-е, когда наркотики и продажный секс еще не связываются в сознании юных прожигателей жизни с проблемой СПИДа. Ник — ценитель музыки, живописи, словесности, — будучи человеком нетрадиционной сексуальной ориентации, погружается в водоворот опасных любовных приключений. Аристократический блеск и лицемерие, интеллектуальный снобизм и ханжество, нежные чувства и суровые правила социальной игры… Этот роман — о недосягаемости мечты, о хрупкости красоты в мире, где правит успех.

В Великобритании литературные критики ценят Алана Холлингхерста (р. 1954) как мастера тонкой, изысканной прозы. Еще в 1994 году его роман «Неверная звезда» вошел в шорт-лист Букеровской премии. А 10 лет спустя эту премию получила «Линия красоты».

---

Лучше всего была разлука — и маленькая Нина (трудно было думать о ней, не называя ее мысленно «маленькой»), исполняя эту часть, как будто мгновенно выросла. Да, это было настоящее andante espressivo: пианистка не спешила, не комкала музыкальные фразы, не подавляла эмоции. Чувствовалось, что она добавляет к мудрости Бетховена что-то свое — и отупелая тоска бесконечной разлуки, и невыносимость одиночества, и кратковременные всплески отчаянной жажды под ее пальцами обретали плоть и кровь. Ник снова нашел взглядом Уани — тонкий профиль, черные кудри, огибающие изящное ухо — и спросил себя, тронут ли его возлюбленный музыкой, и если да, какие именно чувства она в нем вызывает. Ухо Уани он видит, но что он слышит — Нику неведомо. У Уани напряженное внимание трудно отличить от блуждания мыслями в каких-то иных мирах. Ник сосредоточился на нем, и все вокруг расплылось и ушло — остался только Уани, и блестящий двойной изгиб крышки рояля, и, конечно, музыка. Она создавала и открывала иной мир, прекрасный и тревожный, похожий на сны, в которых ничего нельзя знать наверняка, а когда проснешься, почти ничего не остается в памяти. В самом ли деле он понимает Уани? Их связь была окружена такой тайной, что порой казалась вовсе несуществующей. Неужели и вправду никто ничего не замечает? — думал Ник. Неужели ни у кого не мелькают смутные догадки — мелькают и тут же отбрасываются, как совершенно невозможные? Ведь тайная связь всегда должна каким-то образом проявляться — теплотой голоса, нежностью взгляда, даже тем, как тайные любовники по-особому не замечают друг друга… Узнает ли мир об этом когда-нибудь или они оба унесут свой секрет с собой в могилу? С минуту он не мог шевельнуться, словно загипнотизированный образом Уани — но наконец, вздрогнув, сбросил с себя наваждение.

Со стороны Нормана Кента послышались частые, неровные вздохи. Обернувшись, Ник увидел, что Норман плачет — не скрываясь, даже демонстративно, сняв очки и утирая слезы рукой. Ник восхитился им и тут же почувствовал легкий укол стыда: сам он часто плакал, слушая музыку, а вот сейчас не удосужился. Пенни положила руку на плечо отцу. Ник заметил, что она покраснела — впрочем, это часто с ней случалось.

Тем временем начался финал, Vivacissimamente — радостная встреча. Ник представил себе, как Нина — или, может быть, сам Бетховен — меряет шагами комнату со звучным деревянным полом в нетерпеливом ожидании воссоединения. Норман Кент что-то довольно проворчал, и Пенни, словно обрадованная тем, что история, рассказанная Ниной, хорошо кончается, все еще краснея, с улыбкой обернулась к Джеральду; тот встретил ее взгляд и, тоже слегка покраснев, наклонил голову. Эти двое, Джеральд и Норман, все эти годы прожили, в сущности, врагами; только упорство Рэйчел заставляло их из года в год встречаться, и кивать друг другу, и сохранять добродушную шутливость в перепалках. Пенни это, разумеется, неприятно; и сейчас, подумалось Нику, она молчаливо просит Джеральда примириться с ее отцом. За то время, что они работают вместе, она, должно быть, завоевала его доверие и дружбу.

Соната закончилась, и в кабинете загремели звучные аплодисменты. Хлопали охотно и радостно, главным образом потому, что на этом концерт закончился. Дотерпев до конца, гости теперь видели свое испытание в розовом свете: все прошло очень прилично, все было сделано как полагается, а теперь пора и к столу. Норман Кент хлопал с энтузиазмом, подняв руки над головой. Кэтрин громко крикнула: «Браво!» Вслед за ней то же выкрикнул и Джаспер — и глупо ухмыльнулся, словно отмочил удачную шутку. Нина встала, секунду или две стояла неподвижно — а потом вдруг, не говоря ни слова, села и заиграла рахманиновскую прелюдию до-диез минор. Старшие хорошо помнили эту вещь, и, хотя не горели особым желанием ее слушать, знакомые сочетания звуков развлекли их и вызвали несколько рассеянных улыбок. После прелюдии раздались решительные аплодисменты, несколько человек уже заговорили и начали оглядываться в поисках столика с напитками — но Нина снова села за рояль и заиграла Токкату и фугу ре-минор Баха, в знаменитой транскрипции Бузони. Теперь леди Кимболтон посмотрела на часы открыто, поднеся циферблат к свету, словно слабовидящая, и многие начали обмахиваться программками, причем у женщин позвякивали браслеты. Когда закончилась фуга, Джеральд поднялся с места и начал обычным дружелюбным тоном: «Э-э… гм…» — но Нину этим было не пронять, она заиграла «Танец с саблями» Хачатуряна. Нику все это казалось вполне естественным, он не отказался бы вызвать Нину на бис и в четвертый раз — но, когда Джеральд громко вздохнул, Ник угадал его мысли, подошел к Нине, шепотом поздравил ее, поблагодарил и попросил остановиться. Она застыла на табурете, невидящим взором глядя на череду клавиш — а за ее спиной уже стихали аплодисменты и начиналось обычное гудение голосов.

— Здравствуйте, Джуди!

— Дорогой мой!

И леди Партридж подставила ему розовую напудренную щеку. Ник ее поцеловал — он до сих пор не мог понять, рассматривала ли она поцелуи с его стороны как привилегию или как знак подчинения — и широко улыбнулся, на миг забыв о том, что она вовсе не наслаждалась музыкой, как он.

— Что-то ты выглядишь очень веселым, — заметила леди Партридж.

Ник покосился на себя в зеркало. В самом деле: глаза у него блестели, в них отражался его счастливый секрет.

— Ну… думаю, это оттого, что концерт прошел успешно.

— Правда? — спросила леди Партридж, а затем, явно из чистой любезности, добавила: — Мне понравилась последняя вещь. Кажется, я где-то уже ее слышала.

— А, Хачатурян!

— Что-то в ней есть от свинга, — сухо проговорила леди.

— Хм… а вы, пожалуй, правы. — Ник рассмеялся негромким счастливым смехом, и леди, подумав, торжествующе улыбнулась, словно неожиданно для себя оказалась умнее, чем думала.

Подошла официантка и вручила им обоим по новому бокалу шампанского.

— Столько необыкновенных людей… — проговорила леди Партридж, обводя взглядом толпу.

Как правило, она обожала приемы у Джеральда и держалась с его коллегами особенно любезно. После бесконечных разговоров о нарядах и магазинах ей нравилось для разнообразия окунуться в политику, послушать, как видные деятели репетируют речи, которые им придется произносить по телевизору. На репетициях, как часто случается, они звучали еще убедительнее, чем на представлениях, и благодаря им леди Партридж усвоила себе несокрушимые мнения по всем социальным вопросам — и как сократить число рабочих мест, и что делать с иммигрантами, и как вернуть нации «душевное здоровье», и почему необходимо передать общественные службы в частные руки.

— Да… вон, смотрите, лорд Тофт, шоссейный магнат.

— Ну, как раз в Берни Тофте я ничего особенного не вижу, — сказала леди Партридж. Ник с запозданием вспомнил, что ее покойный муж, сэр Джек, тоже строил шоссе. — Одного не понимаю: зачем Джеральд пригласил этого ужасного художника?

— Вы о Нормане? По-моему, он очень милый.

— Он же красный! — с отвращением сказала леди Партридж.

И оба обернулись в сторону Нормана Кента. Он стоял у рояля, символически опираясь на него, как будто позировал на фоне портрета Тоби собственного изготовления. Большинство гостей огибали его, по-деловому улыбаясь и всем своим видом показывая, что ищут кого-то другого. Разговаривали с ним только Кэтрин и Джаспер. Ник услышал, как Норман, повысив голос, убежденно говорит:

— Разумеется, дорогая моя девочка, тебе надо писать, писать и писать! — и увидел, как он дружески хлопает Кэтрин по плечу.

— Ты случайно не знаешь, что это за молодой человек рядом с моей внучкой? — поинтересовалась леди Партридж.

— Это Джаспер, ее новый приятель.

— А… — Леди Партридж понимающе кивнула, потом заметила: — Ну что ж, этот, кажется, получше предыдущего.

— Да, он симпатичный…

— По крайней мере, на босяка не похож.

— Он агент по продаже недвижимости, — сообщил Ник. У него самого Джаспер вызывал только одно желание: связать его и уложить на постель лицом вниз. На часок-другой.

— В самом деле, очень красивый молодой человек, — плотоядно улыбаясь, проговорила леди Партридж. — И, значит, он продает дома?

Подошла Труди Титчфилд, заранее состроив унылую гримасу на случай, если ее не узнают.

— Отличный вечер, — сказала она. — И какой у вас чудесный зал — в таком только и проводить приемы! А вот у нас только садик за домом. Конечно, комнаты тоже есть, но такие простенькие — с вашими не сравнить.

— Да, — сказала леди Партридж.

Труди понизила голос:

— А я правильно понимаю, что скоро состоится особенный праздник? Ну, серебряная свадьба, понимаете? Я слышала, будет леди!

— Нет, не думаю. Королевы, скорее всего, не будет, — ответила леди Партридж.

— Нет-нет, не королева — госпожа премьер-министр! — заговорщическим шепотом повторила Труди. — Королевы не будет, да, я понимаю…