Алан Холлингхёрст - Линия красоты

• Название: Линия красоты
• Автор: Алан Холлингхёрст
• Издательство: Росмэн-пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2005
• ISBN: 5-353-02125-8

Ник Гест, молодой человек из небогатой семьи, по приглашению своего университетского приятеля поселяется в его роскошном лондонском доме, в семье члена британского парламента. В Англии царят золотые 80-е, когда наркотики и продажный секс еще не связываются в сознании юных прожигателей жизни с проблемой СПИДа. Ник — ценитель музыки, живописи, словесности, — будучи человеком нетрадиционной сексуальной ориентации, погружается в водоворот опасных любовных приключений. Аристократический блеск и лицемерие, интеллектуальный снобизм и ханжество, нежные чувства и суровые правила социальной игры… Этот роман — о недосягаемости мечты, о хрупкости красоты в мире, где правит успех.

В Великобритании литературные критики ценят Алана Холлингхерста (р. 1954) как мастера тонкой, изысканной прозы. Еще в 1994 году его роман «Неверная звезда» вошел в шорт-лист Букеровской премии. А 10 лет спустя эту премию получила «Линия красоты».

---

Джаспер сжал под столом колено Ника и сообщил ему шепотом, что в Подьё есть уютный бар, «куда стоит сходить парню вроде тебя». Кэтрин с явственными сатирическими нотками в голосе предложила написать его портрет, но тут все запротестовали: что же, бедному Нику придется часами сидеть, ничего не делая? И Рэйчел с неизменной легкой улыбкой заключила: она надеется, что Нику и Уани будет позволено ничего не делать, если они того пожелают.

— Разумеется, разумеется, — неискренне ответил Джеральд.

Он был ленив, но пассивного отдыха не любил — пассивность не оставляла места для самоутверждения. И ежегодное перечитывание у бассейна какого-нибудь классического романа потолще явно его не удовлетворяло, хоть он и твердил всем и каждому, что получает истинное, ни с чем не сравнимое наслаждение.

— По-моему, велосипедный поход вам понравится, — заявил он. — Мы с восемьдесят третьего года не ездили в Отфор! — И, налив себе вина, отставил бутылку в сторону, на край освещенного свечами стола.

— Как вам понравилось в Венеции? — поинтересовалась Рэйчел.

Обращалась она к Нику, но тот решительным взглядом переадресовал вопрос Уани.

— Потрясающе! — ответил тот. — Удивительное место!

— Да, знаю… потрясающее, в самом деле, — ответила Рэйчел. — Вы раньше там не были?

— Вы удивитесь, но не был ни разу. — Уани, едва знавший Джеральда и Рэйчел, без труда освоил и подхватил их стиль — стиль непринужденной дружеской болтовни.

— Где вы жили?

— В «Гритти», — ответил Уани, поморщившись и пожав плечами, словно желая сказать, что они пошли по пути наименьшего сопротивления.

— Боже мой!.. Надо же!.. — проговорила Рэйчел с совершенно непередаваемым выражением: она и восхищалась великолепием «Гритти», и в глубине души соглашалась, что, будь они лучше осведомлены, могли бы выбрать место еще утонченнее.

— Вам обязательно надо там побывать, — сказал Уани.

Рэйчел покачала головой.

— Ну, может быть, когда-нибудь…

— Э-э… Киска, как называлось то место, где мы останавливались? — поинтересовался Джеральд.

— Не знаю, — ответила Кэтрин.

В прошлом году, по случаю своего «излечения», она ездила с родителями в Венецию, но теперь уверяла, что почти не помнит этой поездки.

— Должен сказать, мы там прекрасно провели время, — безмятежно продолжал Джеральд.

— Да, классное место, — улыбнувшись ему, ответил Джаспер: в глазах его плясали огоньки свечей, и казалось, что он наслаждается какими-то интимными воспоминаниями.

— Когда вы в последний раз там были? — поинтересовался у него Ник.

— Дайте-ка вспомнить… — Джаспер наклонил голову, и прядь волос упала ему на глаза. — Два года назад… нет, три.

— И где вы жили? — в свою очередь, спросил Уани.

Ник догадался, что в голове у него тоже бродят мысли о смятых простынях и брошенных полотенцах. Джаспер, казалось, быстро перебрал в голове несколько вариантов возможных ответов, прежде чем сказать:

— Ну, собственно… у наших друзей там квартира, вот там и жил.

— Как же вам повезло! — мягко проговорила Рэйчел; трудно было сказать, поверила она или нет.

— Близко от Сан-Марко? — спросил Ник.

— Недалеко, — ответил Джаспер и потянулся за бутылкой, чтобы передать ее Джеральду, который заметил:

— А особенно нам понравился Караваджо!

Ник промолчал; ему было интересно, как отреагирует Уани. У того хватило ума осторожно протянуть:

— Я не совсем уверен…

— Да нет же, дорогой, не Караваджо… — моргнув, проговорила Рэйчел.

А Кэтрин, хлопнув ладонью по столу, подсказала:

— Карпаччо!

Джеральд выдавил улыбку и сказал:

— Как это вам удается все запоминать!

Смутить Уани было почти невозможно.

— Но самое большое впечатление, — проговорил он, улыбаясь с почти порочным обаянием, — произвела на меня архитектура рококо в Мюнхене!

Наступило молчание: несколько секунд все скребли вилками по тарелкам, переваривая это заявление. Уани молчал, скривив губы в легкой улыбке; в этот миг, освещенный таинственным желтым светом свечей, он был очень похож на своего отца. Ник любовался им — и наивным бесстыдством, с каким Уани прикарманивал его фразы, и простодушным удовольствием, с каким здесь, во Франции, на террасе прекрасного старинного дома, в «семье» Ника, он разыгрывал роль эстета с такой же самоуверенностью, как сам Ник — в доме на Лаундс-сквер. Правда об их европейском путешествии — ночные клубы, секс, кокаин — пусть останется между ними. Есть и еще один слой правды, но о ней Ник никому не расскажет.

— Да, помню, как тебе понравилось, — сказал он.

— Ты ведь был в Мюнхене, милый… — повернулась Рэйчел к Джеральду.

— Да, да, — ответил Джеральд с тем благодушно-снисходительным видом, с каким обыкновенно предавался воспоминаниям о своей жизни до женитьбы. — Мы с Бэджером заезжали в Мюнхен по дороге в Грецию. Я ведь вам рассказывал о нашем знаменитом путешествии в Грецию? Так вот, Бэджер меня старался и близко не подпускать ко всяким этим рококо…

— Там есть одна церковь, особенно красивая, — сказал Ник.

Тут Тоби, весь ужин просидевший молча, вдруг спросил:

— А в чем разница между барокко и рококо?

— Ну, видишь ли, — терпеливо улыбаясь старому другу, проговорил Уани, — барокко более объемно и жизненно, рококо — легче и декоративнее. И, кроме того, оно асимметрично. — Тут он замысловато повел рукой в воздухе и взмахнул ресницами. Невероятно, думал Ник, просто невероятно; неужели они не видят, что он, как попугай, повторяет чужие слова? — Попросту говоря, рококо — это то, во что выродилось в конце концов барокко, — заключил он так, словно и в самом деле не мог объяснить проще.

— М-да, удивительно, — рассеянно пробормотал Джеральд.

— Фу! Терпеть не могу все эти завитушки, — откликнулась Кэтрин.

— Разумеется, киска, когда это тебе нравилось то же, что и нам? — отозвался Джеральд.

— Все это игрушки для богачей, — объявила Кэтрин. — Вроде трусов с разрезом.

— Э-э… — протянул Тоби, будто не сразу понял, о чем это она, и покраснел.

Уани не хотел спорить; он сказал:

— Прекрасная тема для нашего журнала. Только подумайте: роскошь прошлого в современном мире! — И, немного подумав, добавил: — Вообще-то это идея Ника.

— А, тогда всё сразу становится понятно, — сказал Тоби.

— Надеюсь, все-таки не всё, — проворчал Ник, и вся компания дружно рассмеялась.

Он лежал во тьме, вдыхая запах горящей антикомариной спирали. Ночь была очень тихая, и Ник слышал, как в своей комнате напротив ходит, раздеваясь, Уани. Ник хотел бы сейчас быть с ним — как в прошедшие десять дней, в немыслимой роскоши первоклассных отелей; однако и одиночество было ему приятно: к обычному облегчению гостя, наконец-то закрывшего за собой дверь, примешивалось нечто более глубокое — одиночество влюбленного, позволяющее измерить и подтвердить глубину чувств, приятное именно потому, что оно, как точно известно, скоро закончится. Из комнаты Уани донесся щелчок выключателя, погасла полоска света под дверью — темнота в спальне стала еще темнее. Ник задумался о том, чувствует ли Уани сейчас то же, что и он, думает ли о нем, прислушивается ли к тишине; быть может, так же, как Ник, лежит в темноте с открытыми глазами, рассеянно поглаживая свой пенис — не мастурбация, нет, скорее инстинкт, позволяющий хоть на миг создать иллюзию не-одиночества… Или, может быть, он сейчас взбивает подушку’, со вздохом устраивается на ней головой и плечом, сворачивается в клубок — его любимая поза, при виде которой Нику всегда хотелось лечь рядом, обнять, защитить. Можно пойти к нему — кровати в обеих спальнях достаточно широкие; однако тихой ночью самые ничтожные звуки разносятся по всему дому, и для Уани, боязливо охраняющего их тайну, скрип отворяющейся двери прозвучит как тревожный щелчок курка.

Час спустя Ник проснулся — ему приснился сон о Венеции — и спросонья в ужасе уставился на серый квадрат окна и бесформенную глыбу гардероба. Потом к нему вернулись, словно поднялись по лестнице из глубин сознания, воспоминания о событиях последних суток. Стояла удушливая жара: Ник отшвырнул простыню и одним махом осушил стоящий на столике стакан с водой. Ему приснилось, что Уани утопился: встал на бортик канала, присел, словно пловец перед прыжком, бросил через плечо растерянно-обвиняющий взгляд и прыгнул в воду.

Все путешествие они не знали, куда спастись от жары. Над Венецией и всеми ее чудесами стоял удушливый запашок разложения, на сияющих улицах Мюнхена температура достигала тридцати градусов. Оба страдали от жары молча, не признаваясь друг другу. Они пошли в Азамкирхе: Ник сиял и вздыхал от восторга, Уани оглядывался вокруг с добродушно-благо-желательным видом, но словно ожидая, что ему сейчас что-то разъяснят. И Ник пытался объяснить, сгорая от желания разделить с ним эту красоту, но Уани, то ли из гордости, то ли из стыдливости, слушал его с насмешливой улыбкой. Краткие объяснения он выслушивал с благодарностью и старался запомнить, но пространные неприятно задевали его, как будто умаляли его самооценку. Скоро он сказал, что подождет во дворе, и вышел — а Ник остался, наслаждаясь в одиночестве и втайне гордясь своей утонченностью. Еще прекраснее оказался дворец Нимфенбург — когда-то, возможно, и вправду игрушка для богачей, два века спустя он обрел свое истинное значение.