Сергей Заплавный - Запев

• Название: Запев
• Автор: Сергей Заплавный
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Свой творческий путь сибирский писатель Сергей Заплавный начал как поэт. Он автор ряда поэтических сборников. Затем увидели свет его прозаические книги «Марейка», «Музыкальная зажигалка». «Земля с надеждой», «Узоры», «Чистая работа». Двумя массовыми изданиями вышло документально — художественное повествование «Рассказы о Томске», обращенное к истории Сибири.

Новая повесть С. Заплавного посвящена одному из организаторов Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса» — Петру Запорожцу. Трагически короткая, но яркая жизнь этого незаурядного человека тесно связана с судьбами В. И. Ленина, Г. М. Кржижановского. Н. К. Крупской, И. С. Радченко, А. А. Ванеева и других ленинцев, стоявших у истоков Российской социал-демократической рабочей партии. Старшему из них в ту пору исполнилось двадцать шесть лет. Они еще только вступали на путь борьбы за рабочее дело, но вступали зрело, мужественно, не щадя себя. Это их начало, их запев.

---

У Петра к Любови Николаевне отношение свое. Уже после свадьбы выяснилось любопытное обстоятельство: до Петербурга она жила в Томске, окончила там Мариинскую женскую гимназию. В первые классы пошла как раз тогда, когда Петра зачислили в реальное училище…

Теперь Степан и Любовь Николаевна на заметке у полиции. Оба понимают это, а потому принуждены весги работу с особой осмотрительностью. В гости к друзьям Радченки не ходят и к себе стараются никого не звать. Исключение делают лишь для семейных пар, не имеющих отношения к организации, да для подруг Любови Николаевны, акушерок и фельдшериц. Из-за этого приходится встречаться где-нибудь в людном месте, на бегу, мельком…

Красин постепенно отходит от практических дел группы…

Соня Невзорова далеко.

В прошлом году в эту пору они едва были знакомы. По-настоящему Петр заметил ее этой весной, провожая на Васильевский остров. Откуда же знать Соне, к примеру, что накануне рождества у Петра свой праздник?

А и знала бы, вряд ли отложила бы свою поездку домой…

Можно, конечно, устроить себе в день рождения бездумный отдых: на занятия не пойти, а заявиться куда-нибудь в музей Щульце-Беньковского, поглазеть на девицу-обезьяну, на мумию фараона и другие пикантные «древности». Или послоняться по городу, принаряженному к рождеству. А вечером отправиться в цирк Чинизелли на широко разрекламированный балет-пантомиму «Влюбленный повар и его проказы в барском доме» с участием кордебалета, детей и всего персонала…

Почему бы и нет?

5

На улицах теплынь. Воздух, напитанный влагой, парит. Поднимаясь вверх, он струится сквозь праздничные гирлянды, пошевеливает фонарики из цветной бумаги, звезды из фольги, текучие блестки. Темпые дома, разомкнутые тусклым солнечным светом, перестали казаться стеной, приобрели собственные очертания. Угловые балкончики, башенки, лепнина между окон, то высоких, полукруглых, то узких, будто смотровые щели, холмики чердачных выходов, перепады сведепных вместе фасадов — все обрело свой цвет н рисунок.

Трезвонят кучера конок, свистят городовые. В стеклищах магазинов новые декорации. Хозяева кондитерских не пожалели тортов, пирожных, леденцов и шоколадных конфет для изображения Христа во младенчестве. Далее выставлено «белье Христово» — постельные предметы, шелковые, бомбазиновые, портяные тельницы — с кисейными сборками и без них, кальсоны-твист, галоши, подтяжки, фрачные сорочки, а заодно дамские панталоны и лифы. Еще дальше — пестрая смесь: зимние брюки английских рисунков, австрийские и славутские куртки, полушубки романовские, боярки, кашне и башлыки, поддубленки, оренбургские платки, женские бурнусы, студенческие куртки и сюртуки, ученические блузы. Иные из них с сюрпризом — с грошовой оловянной брошью со стеклом. Здесь же время от времени показывается американская игрушка — андроид: замысловато одетый господин с сигарой. Стоит прижечь сигару, как господин сбрасывает с себя одежды и начинает непристойно кривляться…

Петр повернул на Садовую — мимо строя поддельных елок, мимо барышень с начерченными бровями, мимо станции конно-железной дороги, убранной по навесу хвойными ветками. И тут, возле галантерейного магазина Цукензона, услышал сиплые выкрики:

— Дрессированный птиц! Кланяется по-рассейски, речаить по-заморски, сам из певчих наций зимнего времени!

Петр остановился. Неподалеку от него возле крыльца с каменными шарами вихлялся на костылях курносый мужичошка с серьгой в ухе. Каплак, сшитый из меховых лоскутов, съехал ему на брови, драный армяк — наопашь, лицо до глаз в пегой щетине, светлые глазки смотрят цепко, пройдошисто.

Заметив интерес Петра, он принялся взметывать снегиря, привязанного за лапку:

— Беру рупь, отдаю дрессированный птиц! Пять грпвоншиков мне, пять — вам, господин хороший! Поровну. Грешно перед господом нашим малый запрос делать. А? В такой-то день…

День и правда особый. Петр полез в карман за медяками.

— Вы с им построже, а то дрессировки не даст!

Петр ощутил в ладонях теплое тельце. Огляделся. На улице выпускать снегиря опасно: ударится о стекло, запутается в гирляндах, а то и вовсе не взлетит, сделается легкой добычей мальчишек. Лучше поискать где-нибудь укромное место.

Петр шагнул под арку между витринами Цукензона, отыскал в глубине двора тополь с черными пятнами пожогов на зеленой коре, бережно посадил птицу на ветку повыше.

Снегирь долго отдыхал, нахохлившись, задернув глаза белесыми пленками. Потом очнулся, стал пробовать крылья. И наконец, пискнув, взлетел на каменный карниз, оттуда — на другой, добрался до прогретой солнцем крыши и пристроился там красным мячиком.

Петр следил за ним с волнением. Отчего-то сдавило грудь, будто не снегиря он на волю выпустил, а самого себя, свои двадцать два года.

Снова зашумела, задвигалась, зашлепала Садовая.

Промчался мимо рысак на резиновом ходу; сзади, на запятках, торжественно вытянулся выездной лакей. С Невского докатилась дробь барабана, звук военных флейт. Кучер конки, мордатый детина с бляхой № 109, придержал лошадей у станционной будки.

И тут Петр заметил Старика. Он сидел на верхней площадке, в середине второго ряда, оглядывая улицу сверху. Солнце било ему в глаза, он щурился, но ладонью не затенялся. Клинышек русой бородки, напитанной светом, сделался рыжим и вспыхивал искорками. Пальто на груди расстегнуто.

Обычно в это время Старик работает. Расписание дня без особой надобности не меняет. В этом Петр имел возможность убедиться не единожды. Значит, случилось что-то непредвиденное. Что же?..

Конка следует до Нарвских ворот. Кружков у Старика там нет. Место в конке он облюбовал самое дешевое, но уж, ясное дело, не для того, чтобы сберечь лишнюю копейку. Просто день погожий, наверху благодать.

Петр вдруг остро почувствовал, как хорошо сейчас там, на империале. Будто на солнечном пригорке. Подняться бы туда по узкой витой лестнице, занять место рядом со Стариком, посидеть, положив руку на перила, ощущая движение, свет, необычайную для декабря свежесть. Ни о чем не спрашивая, ничего не говоря.

А ведь именно этого ему неосознанно хотелось с утра…

Петр вскочил на заднюю площадку вагона. Остановился в нерешительности: подойти или не подойти? Старик ехал не один.

На скамье сзади, боком к нему, сидела молодая женщина. И лицом, и взглядом, и улыбкой неуловимо похожая на него. Это сходство усиливала одежда одинаковой простоты и строгости. Длиннополые пальто из темного сукна на вате, круглые мерлушковые шапки с бархатным верхом, воротники из той же мерлушки. У женщины еще и мерлушковая муфта.

Петр повернул было назад, но Старик уже заметил его.

— Добрый день, Петр Кузьмич! — приветствовал он. — Куда же вы? Места всем хватит.

Голос у него звонкий, с легкой картавинкой. Темные глаза смотрят весело. Один глаз чуть сощурен.

Петр с готовностью пошел навстречу:

— Не хотелось мешать. Здравствуйте.

Рукопожатие у Старика сильное. Да и сам он плотен, широкоплеч, отчего даже рядом с Петром не кажется маленьким.

— Знакомьтесь: сестра моя, Анна Ильинична.

Петр уже догадался, кто перед ним. Так вот она какая…

Лицо продолговатое, смуглое. На впалых щеках румянец. Чуть близорукие глаза смотрят с любопытством. В облике положительно нет ничего такого, что выказывало бы в ней натуру решительную, дерзкую. А ведь по делу 1 марта 1887 года о подготовке покушения на Александра III она получила пять лет высылки под гласный надзор полиции. Стало быть, она посвящена, она соучаствовала в том, за что казнен Александр Ульянов, их брат. Вот и теперь она продолжает идти в том же направлении. Как слышал Петр, именно Анна Ильинична переложила для кружковой работы книгу санитарного врача Дементьева «Фабрика, что опа даст населению и что она у него берет»…

Представляя Петра, Старик голосом подчеркнул особое, доверительное к пему отношение. Анна Ильинична поняла брата, кивнула.

— Рада познакомиться с вами, Петр Кузьмич, — сказала она н, подвинувшись, добавила: — Располагайтесь. Здесь вам будет удобно.

Площадка империала обнесена оградкой. В центре высокий деревянный короб-сиденье. На нем можно устроиться лишь с двух сторон — спнна к спине.

Прежде чем сесть, Петр изучающе оглядел пассажиров надвагонника. Женщина с двумя мальцами; старик в поношенном ментике венгерского покроя — с цифровкою и кутасами; четверо мастеровых в парусиновых куртках с капюшонами; господин в поярковой шапке и драповом пальто. Он поглядывает на Петра сквозь круглые очки тоже изучающе. Уж не соглядатай ли?

— А это Иван Николаевич Чеботарев, — словно почувствовав сомнение Петра, спохватился Старик. — Прошу любить и жаловать!

— Так уж и любить? — притворно удивился господин в поярковой шапке. — Пока не за что. Но все равно: честь имею.