Николай Князев - Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны

• Название: Легендарный барон: неизвестные страницы гражданской войны
• Автор: Николай Князев
• Издательство: Товарищество научных изданий KМK
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2004

Впервые в России публикуются мемуары двух белых офицеров, воевавших в гражданскую войну в России и Монголии под командованием барона Р.Ф. фон Сарыл-гун-хурэа:

Н.Н. Князев. Легендарный барон;

М.Г. Торновский. События в Монголии-Халхе в 1920–1921 годах: военно-исторический очерк (воспоминания).

Книга первого из них была опубликована в Харбине в 1942 г. и почти неизвестна, а мемуары второго публикуются впервые. Оба автора живым и ярким языком описывают события, очевидцами которых были. Их воспоминания контрастируют с некоторыми домыслами, существующими вокруг жизни и деятельности барона Унгерна. Вводится в оборот ряд фотографий, имеющих отношение к данной теме. — Книга адресована гуманитариям, в первую очередь историкам, востоковедам, этнографам, политологам, культурологам, а также широкому кругу читателей, интересующихся историей.

С.Л.Кузьмин (сост.)

---

Команда “По коням!” — и войско стало вытягиваться в походную колонну по тракту на Троицкосавск. Провожающие любовались войском, так как оно было красочное и внушительное: впереди ехали трубачи, а за ними музыканты, возглавляемые капельмейстером И. Д. Чижевым, исполнявшие бравурный марш. За музыкантами следовал штаб генерала Унгерна, возглавляемый подполковником Львовым. За штабом — конвой Унгерна, имевший распущенное знамя с вензелем и инициалами “Император Михаил Александрович”.

Дальше шел 1–й Татарский конный полк во главе с полковником Парыгиным — лучший полк и лучший командир полка в дивизии. Все всадники одеты в светло- синие тарлыки с зелеными погонами и зелеными башлыками. 4–й Конный полк войскового старшины Маркова был одет в темно — синие тарлыки с ярко — желтыми погонами и башлыками. Каждая проходившая часть имела свое, отличительное красочное отличие. Кони под всадниками — “монголки” — мелкие, но в хороших телах и уходе и подобраны по мастям, если не во всей сотне, то повзводно. Солидно громыхали пушки в запряжках верблюжьих, чинно выступавших по гладкой, ровной дороге. Словом, уходившее войско было хорошим и вселяло веру в успех.

Генерал Унгерн встретил и пропустил отряд на перевале Таван-ула — первом от Урги, в обществе одного “Бога Солнца” — Тери-Бюрет-гэгэна. Генерал зычным и довольным голосом здоровался с проходящими частями, был в хорошем настроении и не допустил ни одного окрика.

На походе у генерала Унгерна была своя собственная уставная форма, суть которой в том, что авангарду, как бы он ни был мал, придавалась пушка и пулеметы. При столкновении с противником пушка и пулеметы выкатывались на линию стрелковых целей и открывали огонь. При этих условиях авангард имел преимущество в силе огня над встретившимся противником и почти всегда имел успех. В остальном войсковые начальники старались соблюдать уставные формы, принятые в казачьем войске. Обозы 2–го разряда, запасные табуны коней и продовольственные гурты скота двигались позади в одном переходе, охраняемые небольшой войсковой частью.

В зимнем походе на Чойрын-Удэ большую службу сослужили верблюды, особенно при перевозке орудий. Эта идея увлекла генерала Унгерна вообще заменить в пушках конную тягу верблюжьей, и в поход на Русь артиллерия выступила в верблюжьих запряжках. Командиры батарей осторожно предупреждали Унгерна, что верблюды хуже, чем кони, но разуверить и убедить барона — напрасная попытка. Предусмотрительные командиры батарей имели тайно заомуниченных коней, скрывая их в обозе 2–го разряда.

Опасения командиров батарей оправдались. На первом же большом перевале от Урги-Хунту, верблюды, привычные не ходить в парах и тянуть, а нести на себе груз — расписались. Артиллеристам пришлось срочно гнать из обоза 2–го разряда заомуниченных коней.

На втором или третьем переходе от Урги колонну генерала Унгерна нагнал в дорожном, сильном автомобиле сотник Еремеев, бывший адъютант Унгерна, состоявший в прикомандировании у атамана Семенова. Еремеев пробыл с глазу на глаз с Унгерном часа три. Он избегал видеться со старыми сослуживцами. Зашел лишь к одному капитану Мысякову, пробыв у него около часу. Ничего определенного Мысяков от Еремеева не узнал, но можно было заключить, что он привез от Семенова Унгерну приказ вернуться с Азиатской конной дивизией в Маньчжурию, где генерал Чжан Цзолинь предоставлял частям войск Семенова спокойное расквартирование, подготовку войск к походу на Россию и надежную базу, взамен очищения Халхи и передачи ее китайцам[60].

Версия капитана Мысякова о цели приезда сотника Еремеева, несомненно, имеет под собой основание, если сопоставить все обстоятельства, переживавшиеся белыми на Дальнем Востоке в мае 1921 г.: междуцарствие во Владивостоке, борьба политических партий, борьба за главенство между генералами и потеря влияния атамана Семенова, вынужденного сидеть в Дайрене, в то время как его коренные маньчжурцы (ОМО) стояли в Гродеково и были в загоне.

Генерал-губернатор трех Восточных провинций Китая генерал Чжан Цзолинь был умный, дальновидный политик и большой патриот. Он отлично понимал значение Халхи для Китая и, возможно, сделал вышеизложенное предложение атаману Семенову, а последнему оно подходило, так как давало возможность вновь выплыть на поверхность русских дел на Дальнем Востоке.

Дальнейшие действия генерала Унгерна показали, что он пошел собственными путями: “Жребий брошен, перешел Рубикон”. Пожалуй, у него и не было другого пути, раз им была приведена в действие большая и сложная машина. Остановить и изменить ее работу было трудно без поломки. Ни есаул Кайгородов, ни атаман Казанцев, ни другие не послушали бы его приказа — прекратить борьбу с большевиками и уходить в Маньчжурию из Халхи.

С сотником Еремеевым приехал “Макарка душегуб” (Сипайлов). Его появление ничего не предвещало хорошего. После отъезда Еремеева и Сипайлова офицеры бригады от адъютантов Унгерна узнали, что им приказал долго жить полковник Лихачев — их старый боевой товарищ. Прекрасный боевой штаб-офицер и доброй души человек, но горе его было в том, что время от времени он запивал и был “буйным во хмелю”. Сипайлова он презирал и не подавал ему руки, что Сипайлова приводило в бешенство. Подполковник Сипайлов имел инструкции от генерала Унгерна быть сугубо строгим ко всем нарушителям его приказов и особо беспощадным к пьяницам. Полковник Лихачев был начальником ургинского военного училища для монгол. С радости ли, что ушел генерал Унгерн из Урги, с горя ли, что не взяли его в поход, но с уходом войска Лихачев “зачертил” и, чтобы израсходовать молодецкую казацкую силу — стал рубить бродячих собак. Тут как тут появился Сипайлов, арестовал Лихачева и, выполняя точно приказ Унгерна, расстрелял полковника.

Есаул Макеев в своих воспоминаниях отмечает случай на походе в Троицкосавск — о конфискации транспорта с золотом весом примерно 180 пудов, принадлежавшим Харбинскому отделению Русско — азиатского банка. Все попытки установить этот факт не дали положительных результатов. Надо полагать, что конфискация и сокрытие 180 пудов золота, стоившего по тому времени 5 млн. сер. долл. была бы многим известна и, проходя через Хэнтэй на путях в Маньчжурию, полковники Парыгин и Хоботов легко уговорили бы меня сделать небольшой крюк для поиска золота, которое было бы нелишне офицерам и всадникам в изгнании. Думается, что 180 пудов золота — плод больного воображения есаула Макеева, но говорят, что эта его идея дала основание договориться с Московским народным банком в Шанхае поехать в Монголию для отыскания клада. Он благополучно вернулся в Шанхай, не найдя спрятанного клада.

Д. П. Першин в своих воспоминаниях упоминает, что большевики, вскоре по занятии Урги, нашли в Сонгино один из кладов генерала Унгерна большой ценности, а выброшенные романовские деньги усеяли долину Сонгино. Не смею отвергать его версию о кладах, но люди, близко стоявшие к казначейству дивизии, отрицают факт больших богатств дивизии. В походе на Русь уже ощущался недостаток денег. Возможно, что какую-то часть денег Унгерн припрятал где-то на всякий случай. О них понаслышке знал есаул Макеев и их-то ездил искать из Шанхая, но они были найдены большевиками раньше него, по указке какого-то Персандера60.

На подступах к Троицкосавску

Генерал Унгерн двигался от Урги к Троицкосавску, не спеша. Главные его силы двигались не по “большаку”, вдоль которого пастбища были потравлены, а проселочным путем через Мандал, прииск Дзун-модэ, Карнаковку (на р. Иро). По главному тракту, уступом вперед, двигался отряд, состоящий из Чахарского дивизиона при двух пулеметах. 2 июля генерал Унгерн дневал в Карнаковке. 3 июля войско было разделено на две группы: одна большая группа с 4–м Конным полком, всей артиллерией и прочими частями под командой войскового старшины Маркова пошла на Ибицык. Другая группа — 1–й Татарский конный полк, 2 орудия, 4 пулемета во главе с самим Унгерном пошла на северо-восток, на станицу Кударинскую, которая отстояла от Карнаковки примерно на 50–55 км.

Идти на Кударинскую соблазнили сотник Нечаев и кударинские казаки, которые заверили Унгерна, что стоит ему появиться в станице, как все казаки станицы, способные носить оружие, немедленно пойдут с ним, чем увеличат войско на несколько сот опытных “фронтовых” казаков. В станице Кударинской красных не было. Рано утром 4 июля Унгерн “чаевал” в станице Кударинской. Казаки очень тепло встретили Унгерна с войском. Собрался станичный сход, на котором постановили: “Если генерал Унгерн объявит мобилизацию, то идти всем, способным носить оружие”. Такое постановление казаков противоречило принципу генерала Унгерна о “только добровольцах”, и он отказался объявить мобилизацию, а предложил поступить желающим. Добровольцев оказалось несколько человек (пять — шесть). Рассерженный Унгерн приказал полковнику Парыгину вести отряд в п. Киранский (в 23 км к востоку от Троицкосавска), а сам ускакал на Ибицык.