Артем Драбкин - «А зори здесь громкие». Женское лицо войны

• Название: «А зори здесь громкие». Женское лицо войны
• Автор: Артем Драбкин
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-55484-3

«У войны не женское лицо» — история Второй Мировой опровергла эту истину. Если прежде женщина с оружием в руках была исключением из правил, редчайшим феноменом, легендой вроде Жанны д'Арк или Надежды Дуровой, то в годы Великой Отечественной в Красной Армии добровольно и по призыву служили 800 тысяч женщин, из них свыше 150 тысяч были награждены боевыми орденами и медалями, 86 стали Героями Советского Союза, а три — полными кавалерами ордена Славы. Правда, отношение к женщинам-орденоносцам было, мягко говоря, неоднозначным, а слово «фронтовичка» после войны стало чуть ли не оскорбительным («Нам даже говорили: «Чем заслужили свои награды, туда их и вешайте». Поэтому поначалу не хотели носить ни ордена, ни медали»). Но одно дело ППЖ, и совсем другое — выпускницы Центральной женской школы снайперской подготовки, летчицы трех женских авиаполков, бойцы отдельной женской добровольческой стрелковой бригады, женщины-зенитчицы, санинструкторы, партизаны, даже командиры разведвзвода (было и такое!). Эта книга дает слово женщинам-фронтовикам, прошедшим все круги фронтового ада, по сравнению с безыскусными рассказами которых меркнут самые лучшие романы и фильмы, даже легендарный «А зори здесь тихие…».

---

Второй случай был в 1942 году. Я пошла за водой к колодцу, а там очередь, народа много. Колодец у нас на горе был. Я стою в очереди с одним ведром. Мне соседи и говорят: «Нина, а что ж ты только с одним ведром в такую даль пришла?» — «Да у меня второе ведро потекло, вот и хожу с одним». Тут ко мне подходит мужчина незнакомый и говорит: «У тебя ведро потекло? Так ты приходи ко мне, 19-й дом по Выборгскому шоссе, я тебе его запаяю». Я обрадовалась, говорю: «Хорошо, сейчас принесу». — «Нет, сейчас рано, ты вечером, часов в восемь, ко мне приходи с ведром». — «Хорошо, приду». Я знала этот 19-й дом: на первом этаже хозяйственный магазин, а на втором живут. Я знала жильцов со второго этажа и спросила у этого мужика: «Где ты там живешь? Куда приходить?» — «В подвале я живу. Туда приходи». Время подходит, я собираюсь с ведром уходить, мама меня спрашивает: «Ты куда?» — «Да я в 19-й дом, ведро запаять». — «Дура! Ты что, не слышала, что там убивают?» Потом я поспрашивала людей в деревне, и действительно, такая молва в деревне была.

Вот так было. Когда после войны по телевизору или радио звучала песня «Священная война», то я сразу — в плач. Не могу слез сдержать. Все это — блокада, война, обстрелы, ранение — сразу вспоминается… И плакат «Родина-мать зовет»… Так я стараюсь все это забыть, не думать об этом, но как услышу или увижу эти два символа из сорок первого года — сразу плачу. Только в последнее время полегче стало. Столько времени уже с войны прошло…

В армию я попала только в июне 1942 года, да и тогда я могла отказаться от этого. Мне пришло три повестки, и три раза мне давали отсрочку на восстановление после операции, но капитан, начальник военкомата в Парголово, мне все время говорил: «Все равно я тебя заберу. Ты такая боевая, почему бы тебе не повоевать?» Почему он назвал меня боевой? Потому что мы жили недалеко от военкомата, и как-то раз над Парголово разгорелся воздушный бой. Я встала на улице, рот разинув, и смотрела на то, как самолеты в небе бьются. Вокруг осколки летят, все по щелям попрятались, а мне же интересно посмотреть! Капитан вышел из блиндажа военкомата (они тогда уже под землей располагались), говорит: «Что ты тут стоишь? А ну давай быстро отсюда!» Я в ответ: «Так мне интересно посмотреть на бой». — «Ах, интересно посмотреть на бой? Надо бы тебя тогда на фронт отправить. Там такие смелые нужны». Я говорю ему: «Да пожалуйста, забирайте». В это время как раз шла мобилизация девушек. Военкомат прислал мне одну повестку — врач дала мне отсрочку. Вторая повестка пришла — опять отсрочку дали. Третья повестка пришла, и снова врач не отпустила меня в армию. Когда я получила последнюю повестку, я сама уже пришла в военкомат и говорю: «Забирайте меня в армию!» — «Ну вот, давно бы так!»

Сначала я попала в Сертолово, в автороту. Надо сказать, что до войны, на заводе, я была очень активная в оборонных кружках, да и в техникуме до завода этим занималась. Так что стреляла я хорошо и трехлинейную винтовку знала прекрасно. У меня был значок «Ворошиловский стрелок», ну и «ГТО» в придачу. Командир со всеми проводит занятия по винтовке, а мне что там делать? Я и так все знаю! Командир роты был армянин. Заместитель по политчасти отсутствовал, уехал куда-то. Командир этот меня как-то раз вызвал, начал ко мне приставать: «Почему вы на меня не обращаете внимания?» — «А почему я на вас должна обращать внимание?» — достаточно грубо ответила я ему. Слово за слово, он меня рассердил, и я ему выпалила: «Я вас ненавижу!» После этого меня отправили на передовую, за грубость к командиру. Солдаты мне говорят: «Все, собирайся. Троих солдат на фронт отправляют, и тебя над ними старшей поставили». Мы отправились на фронт пешком. Я иду, и, конечно, мне страшно стало — девчонка, 20 лет всего мне исполнилось, и на фронт! Мужики говорят: «Не бойся, дочка, мы от тебя не убежим, доведем до фронта». Мы пришли на передовую, в 8-й полк НКВД, позже ставший 203-м стрелковым полком. Как раз в то время прибыло много девушек по мобилизации — и вологодских, и ленинградских. И поскольку я винтовку знала, меня поставили с ними заниматься строевой подготовкой.

После меня перевели в минометную роту: сначала наводчицей батальонного миномета, а потом я стала командиром расчета. Звание у меня было сержант. У меня было четыре бойца — девушка-наводчица, заряжающий и два подносчика. Никакой специальной подготовки у меня не было — в 82-миллиметровом миномете только прицел сложный, а все остальное элементарно. Но если вы мне сейчас этот миномет дадите, то я ничего не вспомню — как и какой угол я определяла, уровень… Тогда я, конечно, только все вычисления делала и как наводчица наводила миномет. Никаких особых вьюков для миномета у нас не было, все просто таскали на себе. Стреляла я только по приказу, но никаких лимитов на использование боекомплекта я не помню. Траншеи были оборудованы прекрасно, миномета было вообще не видно. Поскольку я была в минометной роте, я не слышала прозвища «самоварщики», которое на фронте давали минометчикам, — сами себя мы так не стали бы называть.

Одевалась я в обычную солдатскую форму, форменные юбки появились позднее. Зимой мы все были в основном в шинелях, ватников было мало. Ватных штанов не было. Ватник, ватные штаны и маскхалат мне выдавали, только когда я шла на нейтралку за финнами охотиться. Каску я тоже всегда носила в таких случаях. А так — простая солдатская форма: пилотка, гимнастерка.

Как у нас можно было мыться? Зимой снегом обтирались и мылись. Летом иногда было такое жарко, воды нет. Тогда, если от колеса на дороге оставались колея или след от копыта лошади, наполненные водой, то делали так — зачерпывали ладонью, отгоняли головастиков немного, а эту коричневую воду, почти жижу, пили. И не болели. Каждое утро нам обязательно выдавали кружку отвара хвои. За весь период на фронте я была в бане только один раз. Нынешняя жизнь в этом плане, конечно, поражает. Как вспомню, в каких условиях на фронте мы жили, спали и ели!.. На морозе в одной шинели были — и никто не болел. У нас была отдельная женская землянка, жили мы в ней впятером. Спали в землянках на деревянных нарах, на которые был накидан лапник. Плащ-палатка служила простыней, а накрывались шинелью. В этой связи вспоминается анекдот тех времен: «Сынок, ты что себе на фронте под себя подстилаешь?» — «Шинель, бабушка». — «А что в голову кладешь?» — «Да шинель, бабушка». — «А чем, сынок, накрываешься?» — «Да шинелью, бабушка» — «А в чем ходишь?» — «Да в шинели, бабушка». — «Сынок, так сколько же у тебя шинелей?!» — «Да одна, бабушка». У нас на всю землянку была одна подушка, да и то я умудрилась ее прострелить — стала чистить винтовку, и она выстрелила: оказалась, она была заряжена.

Снабжение было хоть и скудное, но все же не как у гражданских в блокаду. Тогда просто нечего было есть, а тут в армии хоть кашу какую-то давали, потом американская колбаса была. С едой все было нормально — пшенка, «строевая», как мы ее называли. Водку я пила, только когда было какое-то задание, когда страшно. А так просто себе спирт во фляжку сливала про запас.

Один раз я со своим минометом схулиганила: пришел комполка со своей девушкой, или ППЖ. Она осталась на улице, а комполка зашел ко мне в землянку и говорит: «Я привел нового бойца, покажи ей, как минометы стреляют, ознакомь с обстановкой». Я вышла, а там Вера стоит, моя знакомая! Спрашиваю: «Хочешь посмотреть, как мы тут стреляем?» — «Да». — «Ну ладно, пошли!» Собрала я своих ребят, пошли на позицию. И тут я решила над ней подшутить. Это было в апреле, земля мокрая, вода везде. Когда миномет стреляет, вся эта грязь и вода из-под плиты летит фонтаном. Я ей сказала встать точно в том месте, куда все это полетит, и скомандовала: «Беглый огонь!» Она не знала, что закрывать: прическу, лицо, форму. Я дала три выстрела. Она на меня заорала: «Зачем ты это сделала?» Я подумала, что от гауптвахты мне не отвертеться, но комполка мне ни слова не сказал.

Иногда стрелять приходилось много, а иногда за целый день вообще не стреляли. Мой муж, когда с разведгруппой отходил от финнов, иногда просил заградительный огонь — и тогда мы много стреляли. Или когда боевое охранение просило огонь, отсечь группу финнов, — тоже приходилось стрелять.

Женщинам очень тяжело в армии было. Меня часто посылали на истребление финнов в качестве снайпера. Выдавали снайперскую винтовку с оптическим прицелом, белый маскхалат — и вперед. Летом маскхалаты не выдавали. Вот это было занятие малоприятное. Все время на передовой, все время с солдатами, даже в туалет не сходить. Весной или осенью в траншеях вода. Один раз шли по траншеям, залитым водой, и я говорю: «Давайте выползем на бруствер и по верху поползем, а то невозможно просто! Мне еще полдня на земле лежать!» Только поползли по брустверу — «кукушка»: «Бах! Бах!» Спустились обратно в воду. Прошли немного, я говорю: «Наверное, «кукушка» нас потеряла уже. Давайте опять выползем!» Выползли наверх, и опять «кукушка» по нас бьет. Опять по колено в воде. Опять выползли наверх, и тут солдат, который за мной полз, вдруг орет мне: «Стой! Не двигайся!» Я сначала не поняла, в чем дело, а потом смотрю — передо мной мины. Чуть не задела. Пришлось опять в ход сообщения спускаться и брести в воде до боевого охранения. В боевом охранении в землянке сидели солдаты из 22-го УРа. Они к нам хорошо относились, всегда пускали обсушиться, давали сухие портянки. Я там переобувалась и ползла дальше, залегала на нейтралке и наблюдала за финнами. На обратном пути я забирала у них свои подсушенные портянки и переобувалась.