Виктор Некипелов - Институт Дураков

• Название: Институт Дураков
• Автор: Виктор Некипелов
• Жанр: Русская классическая проза

---

Признание невменяемым дает, кроме того, множество преимуществ после освобождения. Опять же - не надо работать, так как пребывание в больнице влечет за собой получение инвалидности второй или третьей группы с пособием на жизнь. Опять же - не несет уголовной ответственности за последующие преступления... Эй вы, дураки! Идемте позабавимся! Можно пить и гулять в свое удовольствие, сумасшедшему все простится. Говорят даже, что сумасшедший не обязан платить за причиненный ущерб, если у него нет официального опекуна.

И у каждого преступника есть это заветное желание - быть признанным невменяемым. Я расспрашивал многих в лагере и тюрьме, и из тех, с кем разговаривал, кто знал о существовании психиатрического рая, не было ни одного, кто бы о нем не мечтал.

Но как туда попасть? Русский человек, может быть, и не очень умен, но у него есть практическая жилка, особая сметливость, если к тому же дело касается попадания в рай. Здесь много возможностей для изобретательного ума. Как всегда, на первом месте врожденные актеры, за ними - дурной пример заразителен - идут их последователи, подражатели. Большая часть арестованного уголовного мира борется с остервенением за место в рядах психов.

Естественно, отбор тоже безжалостен. Гонка жестока. Едва ли один из десятка стартующих пересекает линию финиша. Мои цифры основаны на моих наблюдениях и не могут служить документом, но я предполагаю, что 85 или даже 90% направленных в психбольницы душевно здоровы. 95% людей из 4-го отделения института имени Сербского были здоровы. А из тех, кто был признан больным, может быть, только 25 или 30 % были действительно больными. Руководство справляется с этой проблемой очень просто: оно закрывает глаза на нее, афишируя при этом на весь мир свою "гуманность". Для высоких чинов, сидящих в кабинетах, даже удобно такое положение: процент душевнобольных увеличивается из года в год, и это соответственно увеличивает материальные возможности стационаров; но главное - процент преступности по статистике падает. "В социалистическом обществе не может быть социальной основы для нарушения закона" - такой лозунг на красном полотне длиною три метра висел во Владимирской следственной тюрьме №1. Если нарушения законов и преступность все-таки еще существуют, то они лишь "пережитки капитализма"... или следствие психиатрического заболевания. Судя по недостатку мест в психбольницах, больных в стране слишком много. Леонид Плющ свидетельствует, что в Днепропетровской спецпсихбольнице на трех человек приходится две кровати. Даже в институте Сербского в отделениях №2 и №6 я видел людей, спавших на полу из-за недостатка коек. Не беда, проблему коек можно решить, внеся коррективы в соответствующие экономические планы. На совещании работников здравоохранения, на котором я присутствовал, докладчик говорил, что в 9-й решающей пятилетке самая отстающая у нас - психиатрическая коечная сеть - будет увеличена на столько-то десятков тысяч коек. Не помню точной цифры, но из всех видов специализированных коек по психиатрическим планировался самый большой прирост.

Что не сделаешь, если надо процент преступности по стране снижать!

ПЕРВАЯ НОЧЬ. КОМИССИЯ

Первая ночь в психиатрическом "зазеркалье", несмотря на уют и негу в постели (кровать мягкая, на панцирной сетке) прошла тяжко. Болела голова, было очень жарко, снились какие-то кошмары. Кажется, я даже кричал во сне, чем, конечно, порадовал, как верным симптомом моей "свихнутости", стерегущую няньку. В довершение всего я напрочь забыл, где нахожусь, и каково же было мое изумление, когда, открыв глаза, увидал чье-то остекленевшее, оскаленное в совершенно идиотской улыбке лицо, смотревшее на меня из-под одеяла с соседней койки. Лицо вдруг осклабилось, подмигнуло мне по-свойски, а из-под одеяла высунулась желтая рука и поманила меня скрюченным пальцем. Было от чего вздрогнуть! Оказалось, что Петя Римейка, пожалуй, единственный в палате настоящий дурачок, перебрался, пока я спал, ко мне в соседи вместо Ногтееда, и теперь, проснувшись, почтил меня своим вниманием.

Когда подошел завтрак, мне было велено не есть, дабы по приходу сестры сдать кровь на анализ. Поразмыслив, я решил, хоть и занимал прежде позицию полного неучастия в следствии, в некоторых, чисто медицинских исследованиях, видимо, ожидавших мою персону, какое-то участие все-таки принять. Мало ли что. Ведь в этом перевернутом мире буквально все может срабатывать против меня. И мой отказ может быть запросто расценен как симптом психической аномалии. Нет уж, максимум здравомыслия с моей стороны. Конечно, без уступок в вопросах принципиальных и этических. Говорить с врачами буду осторожно, не отменяя основной линии поведения. А медицину некоторую, если она не будет связана с насилием и с введением "в меня", в организм, каких-нибудь веществ, можно и принять. И я пошел в кабинет к медсестре.

Анализ оказался самым безобидным, обычным: кольнули палец иголочкой, взяли кровь стеклянным капилляром. РОЭ, лейкоциты...

Вместе со мной сдавал кровь паренек, знакомый по вчерашнему бутырскому боксу. Улыбнулся дружески, Володя Выскочков, москвич, сидевший за какую-то драку. Позже он был признан невменяемым, я об этом расскажу. Оказывается, из всего "воронка" только мы с ним попали вместе, остальных растолкали по другим отделениям. Значит, наше отделение - шизофреническое? Так надо полагать?

После анализа и запоздавшего завтрака за мной пришла медсестра. Как и за Выскочковым. Оказалось, на комиссию: все новоприбывшие на следующий день представляются врачам на утреннем их собрании. Вслед за сестрой я вошел в просторную комнату, где стояли два перпендикулярно уставленных стола по центру и несколько - вдоль стен. За "командным" столом восседал мужчина лет 55-ти, с удлиненным лицом и свисающим, как гороховый стручок, печальным семитским носом. Волосы полуседые, вьющиеся, к губам будто приклеена приторная, нарочитая улыбка. Это был, как выяснилось позже, заведующий отделением Яков Лазаревич Ландау.

За другими столами, невпопад, сидело человек 10 - 12 мужчин и женщин в белых халатах. Кто-то стоял, прислонившись к окну. Мне предложили сесть на стоявший поодаль, справа от председательствующего стул.

- Виктор Александрович, - обратился ко мне он, - вы давно пишете стихи?

- Прежде чем отвечать на вопросы, я хочу сделать заявление.

- Пожалуйста.

- Вчера, по прибытии в институт, у меня изъяли тетради с записями, ручку и несколько необходимых книг, в частности Уголовный и Уголовно-процессуальный кодексы. Я хочу знать, когда все это будет возвращено.

- Вот они! - Мужчина за столом хлопнул ладонью по лежавшей перед ним стопочке. - Тетради. Они будут возвращены вам, как только я их просмотрю. Ручку тоже вернем, если разрешит лечащий врач. Вам будет назначен врач, понимаете? Ну, а что касается книг - придется немного подождать. Не положено у нас. Ну потерпите, вы совсем недолго пробудете здесь.

- Сколько же?

- Ну-у, это зависит от вас. Вообще у нас срок месяц. Но, может быть, и быстрее, если будете помогать нам.

- Что значит помогать? Никому и ничем я помогать не собираюсь.

- Ну, вы уж в буквальном смысле! Помогать - значит отвечать на вопросы, рассказывать о себе лечащему врачу. Вот вы так и не ответили на мой вопрос: давно ли пишете стихи?

- Давно. Хотя распространяться на эту тему не буду.

- Скажите, а вы печатались, издавались?

- Я же сказал, что говорить об этом не буду.

- Ну хорошо. Скажите, а вы знаете, зачем вас сюда привезли?

- Разумеется. Государство пытается вашими руками упрятать меня в сумасшедший дом.

- А вы себя считаете здоровым?

- Разумеется.

- Виктор Александрович! А вот в деле записано, что ваша мама страдала душевным расстройством, лежала в психбольнице. Это действительно так?

- Не знаю, что записано в моем деле. Кто об этом показывает? Подтверждено ли это справками? Моя мать пропала без вести свыше 30 лет назад, мне в это время было 10 лет. Действительно, в новой семье моего отца, где я воспитывался, бытовала версия о том, что мама психически больная, мне это внушали. Но я думаю, что это всего лишь легенда, созданная отцом, чтобы оправдать свой уход от мамы, и его новой женой, моей мачехой. (На этот вопрос я отвечал подробно, так как пункта о душевной болезни матери больше всего боялся. Хотя она, как я считаю, и не была больна, но отец мог показать такое. Ну а столь крупный "козырь", как "отягощенная наследственность", был бы хорошим поводом для признания меня психически больным.)

- Ну хорошо, Виктор Александрович. Можете идти. Завтра вы уже будете знать своего врача. Он побеседует с вами.

Я спросил, можно ли мне послать письмо своей теще, живущей в Москве, с просьбой передать мне фруктов.

- Можно, - сказал мой собеседник. - Напишите и сдайте сестре.

- Но оно пойдет через следователя? Это очень долго. (Мне хотелось как можно быстрее дать знать своим, что я уже в институте Сербского.)