Ален Бадью - Апостол Павел. Обоснование универсализма

• Название: Апостол Павел. Обоснование универсализма
• Автор: Ален Бадью
• Издательство: Московский Философский фонд, Университетская книга
• Жанр: Философия
• Год: 1999
• ISBN: 5-85133-062-7, 5-7914-0008-Х

В книге излагается оригинальная секуляризованная трактовка учения и деятельности апостола Павла как фигуры, выражающей стремление к истине, которая в своей универсальности противостоит всякого рода абсолютизированным партикулярностям — социальным, этническим и пр.

Книга дает ясное представление об одном из заметных течений современной французской философской мысли и будет интересна не только для специалистов — историков, религиоведов и философов, но и для самых широких гуманитарных кругов читателей.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Для понимания слов Павла нам не обойтись без обстоятельств его жизни. К счастью, важны лишь те обстоятельства, которые сам Павел включает в свои послания. Ведь надежные внешние свидетельства чрезвычайно редки. Рассказ из Деяний апостолов, как уже было сказано, — это ретроспективная конструкция; его намерения ясно установлены современной критикой, тогда как его форма чаще всего заимствовалась из греко-римской риторики. В нем нужно отделить реальные элементы от окутывающей их назидательной басни (и от политической направленности), что требует исключительно строгой проверки. Мы же можем проверить лишь ту или иную деталь с помощью римской историографии, которая не слишком интересовалась какими-то сектами иудеев-еретиков. И даже к Посланиям апостола Павла, принятым в качестве канонических в Новом Завете спустя по меньшей мере век после смерти апостола, надо относиться с недоверием. Научная экзегеза показала апокрифический характер некоторых из них, так что корпус текстов этого основного автора уменьшается, в конце концов, до шести небольших текстов: Послание к Римлянам, Первое и Второе послания к Коринфянам, Послание к Галатам, Послание к Филиппийцам, Первое послание к Фессалоникийцам. Однако этого достаточно, чтобы определить некоторые главные субъективные черты и гарантировать достоверность некоторых решающих эпизодов.

Например, момент наибольшей важности, который Павел излагает с явной гордостью (Павел определенно не был ни интровертом, ни ложным скромником): что делает он после ослепления на дороге в Дамаск? Во всяком случае мы знаем, чего он не делает. Он не идет в Иерусалим, не собирается увидеть наделенных авторитетом «законных» апостолов, тех, кто лично знал Христа. Он не намерен «подтверждать» событие, сделавшее его апостолом в собственных глазах. Этому субъективному самовозведению не требуется официальная печать, ибо с него начинается непоколебимая убежденность относительно собственного предназначения, которая еще не раз будет противопоставлять его ядру исторических апостолов, центральной фигурой которого был Петр. Пренебрегая всяким другим авторитетом, кроме авторитета Голоса, лично призвавшего его к субъективному становлению, Павел отправляется в Аравию, чтобы проповедовать Евангелие, чтобы провозгласить: то, что было, — было. Вооруженный произошедшим с ним личностным событием, этот человек решился проповедовать безличное событие, каковым является Воскресение.

В течение трех лет Павел остается в Аравии. Конечно, эффективность его деятельности была, на его взгляд, достаточной гарантией того, чтобы он мог, наконец, встретиться с «историческими вождями». Мы еще увидим, что непреклонный, даже неистовый в своих принципах, Павел был также политиком, ценившим разумные компромиссы, особенно на словах, которые в малой мере стесняли его свободу действий в тех местах и на тех территориях, которые были избраны им самим (предпочтительно там, где противник был менее всего укоренен). Итак, Павел перебирается в Иерусалим, где он встречает Петра и апостолов, а потом снова уходит. Мы не знаем всех перипетий этой первой встречи. Надо полагать, она не убедила Павла в необходимости частого сношения с иерусалимским «центром», поскольку второй период его деятельных странствий продолжался четырнадцать лет. Киликия, Сирия, Македония, Греция. Эксцентрированность действий Павла есть практическая сторона его мысли, утверждающей, что всякая истинная универсальность лишена центра.

Примерно известны цели подобных деятельных странствий. В те времена иудаизм еще был религией прозелитизма. Обращение к язычникам не было, как это часто полагают, изобретением Павла. Иудейский прозелитизм был последователен и развит. Он разделял свою аудиторию на два круга, которые можно было бы назвать — прибегая к рискованному политическому анахронизму — кругами сочувствующих и примкнувших.

а) «Боящиеся Бога» должны были признавать общую законность монотеизма, но освобождались от предписаний закона и, в частности, от обрезания.

б) Обращенные обязывались чтить предписания закона и должны были подвергаться обрезанию. Обрезание здесь исполняло функцию отмеченности, главного посвящения.

Поэтому не прямое обращение к язычникам было тем, что изолировало Павла от иудейской общины. Да и начинал он свою проповедь с институтов этой общины. Ведь именно в синагоге он прежде всего выступал, когда прибывал в какой-либо город. Естественно, с правоверными дело шло плохо по доктринальным причинам: настойчивое уверение, что Иисус — это Мессия в глазах большинства евреев, по причинам весьма веским и законным, выглядело как поддержка самозванства (напомним, что «Христос» — греческое слово для «мессии», так что единственным моментом преемственности между Вестью по Павлу и профетическим иудаизмом было равенство: Иисус = Христос). После стычек, бывавших порой — с учетом условий эпохи — очень бурными, и, скажем больше, проходивших с риском для жизни, Павел оставляет синагогу и хоронится у местного сочувствующего. Там он пытается организовать смешанную группу из иудео-христиан и христиано-язычников. Вероятно, вскоре большинством членов группы оказывались христиано-язычники. Это и неудивительно, если учесть малые уступки иудейскому наследию, на которые шел Павел, в особенности там, где речь шла об обрядах. Когда группа, на его взгляд, окончательно консолидировалась (впоследствии тут отыщут ecclesia, а из нее выведут «церковь», но тогда она представляла собой малое число активистов), Павел доверил руководство ею тем, чьи убеждения он высоко ценил и которые впоследствии станут его «лейтенантами». После чего он продолжил свое путешествие.

Об уверенности Павла в будущности своих действий лучше всего говорит отождествление (к нему он постоянно прибегает) небольшого ядра верных, возникавшего в том или ином городе, со всей провинцией. Кто, в самом деле, эти фессалоникийцы, коринфяне, не говоря уже о римлянах, к которым Павел величественно и с воодушевлением обращает свои послания? Вероятно, некие «братья» — архаичная форма наших «товарищей» — затерявшиеся в городе. И если они соразмерны истине, то это всегда сводит анонимных индивидов к вектору всего человечества. Скажем, горстка участников Сопротивления 1940–1941 годов находилась в тех же условиях, что и коринфяне Павла: именно к ним — и к ним одним — правомерно было обращаться, если речь шла о подлинной Франции.

Как бы далеко он ни был, Павел никогда не терял из виду ядро тех приверженцев, появлению которого он способствовал. Его послания — это ничто иное, как вмешательства в жизнь этих центров; они полны политической страсти. Борьба против внутренних делений, напоминание о фундаментальных принципах, восстановление доверия общины к местным руководителям, рассмотрение спорных случаев, требование непрестанного проповедничества, организация финансов…. Активист любой партии узнает во всем этом заботы и страсти, присущие всякому вмешательству в жизнь коллектива.

По завершении четырнадцати лет организаторских скитаний, которых не осталось никакого письменного свидетельства, мы оказываемся где-то в пятидесятом году. Тому уже семнадцать лет, как Павел был призван на пути в Дамаск. Ему пятьдесят, и он сам называет себя «стариком». Первые из дошедших до нас его текстов датированы этим временем. Почему? На этот счет можно выдвинуть несколько гипотез.

Неся ответственность за несколько групп, состоящих по существу из христиано-язычников, Павел располагается в это время в Антиохии, огромном городе, третьем в империи после Рима и Александрии. Напомним, что Павел родился в зажиточной семье в Тарсе, был человеком городским, а не селянином. Это существенно. Его стиль ничем не был обязан сельским образам и метафорам, которыми, напротив, изобилуют притчи Христа. Его взгляд на вещи, столь воодушевлено охватывающий мировое пространство, устремлялся до крайних пределов империи (его самым сокровенным желанием было идти в Испанию, как если бы ему, человеку Востока, можно было бы завершить свою миссию лишь в крайней точке Запада), — именно потому, что городской космополитизм и долгие путешествия сформировали в нем такой размах. Универсализм Павла — это также внутренняя география, и география отнюдь не мелкого землевладельца.

Если Павел касается доктринальных моментов, если его тексты были растиражированы и пущены в оборот, то, как мы думаем, это происходило именно потому, что крупномасштабная борьба представлялась ему необходимостью. Обстоятельства привели его к восприятию себя как главы партии или группы заговорщиков.

Во время пребывания Павла в Антиохии, там появляются ортодоксальные иудео-христиане. Они противостоят апостолу, сеют смуту, требуют обрезания от всех приверженцев. Повторим еще раз, что дело было не в прозелитизме по отношению к не-иудеям. Вопрос в том, что Павел не мог согласиться на различение двух кругов среди тех, кого он собрал вокруг себя, доктринально-сочувствующих и «истинно»-обращенных, посвященных, согласно обряду, и обрезанных. Для него (и в этом вопросе мы согласны с ним) процесс истины таков, что он не знает делений. Либо ему соучаствуют, декларируя основополагающее событие и выводя из него следствия, либо к нему остаются безучастными. Это различение — без посредника и посредничества — целиком субъективно. Внешние проявления и ритуалы не могут служить ни его основанию, ни даже его уточнению. Такова плата за статус истины как универсальной сингулярности. Процесс истины универсален лишь настолько, насколько он поддерживается непосредственным субъективным признанием его сингулярности, выступающим как точка соприкосновения с реальным. В противном случае, нужно вернуться к исполнению закона и особым знакам, к тому, что может лишь фиксировать Весть в пространстве общины и блокировать ее универсальное развертывание. Поэтому Павел рассматривает всех обращенных как воистину верных, вне зависимости от их происхождения и от того, обрезаны они или нет. Ортодоксальные иудео-христиане придерживались практики разделения присоединяющихся по уровням и считали совершенно скандальным расценивать как ровню людей, которые никак не были отмечены, не имели ритуального опыта общины. Одним словом, людей, не имевших ни малейшего представления о законе и его не почитавших.