Николай Трубецкой - Наследие Чингисхана

• Название: Наследие Чингисхана
• Автор: Николай Трубецкой
• Издательство: Аграф
• Жанр: Политика
• Год: 1999
• ISBN: 5-7784-0082-9

Данное издание продолжает серию публикаций нашим издательством основополагающих текстов крупнейших евразийцев (Савицкий, Алексеев, Вернадский). Автор основатель евразийства как мировоззренческой, философской, культурологической и геополитической школы. Особое значение данная книга приобретает в связи с бурным и неуклонным ростом интереса в российском обществе к евразийской тематике, поскольку модернизированные версии этой теории всерьез претендуют на то, чтобы стать в ближайшем будущем основой общегосударственной идеологии России и стержнем национальной идеи на актуальном этапе развития российского общества. Евразийская идеологическая, социологическая, политическая и культурологическая доктрина, обозначенная в публикуемых хрестоматийных текстах ее отца-основателя князя Трубецкого (1890–1938), представляет собой памятник философской и политической мысли России консервативно-революционного направления. Данное издание ориентировано на самый широкий круг читателей, интересующихся как историей русской политической мысли, так и перспективами ее дальнейшего развития.

---

6. На пороге Старой Веры

В религиозной сфере евразийская теория неизбежно приводит к утверждению того, что подлинным Православием, наследующим непрерывную традицию Московской Руси является русское старообрядчество, Древле-Православная Церковь. Ровно в такой степени, в какой антинациональная монархия Романовых привела Россию к катастрофе ХХ века, никонианство — подчиненное, обмирщвленное, послушное, синодальное, казенное “православие” — привело русских к атеизму и сектантству, обескровив истинную Веру, бросило народ в объятия агностицизма, бытового материализма и ересей. Западническая сущность псевдо-монархического послепетровского Государства точно отражалась в синодальном никонианском “православии”. Европеизированные, озападненные верхи Империи трансформировали официальную Церковь в некий аналог государственного департамента. Это не могло не сказаться на самой природе Русской Церкви. Истинный православный дух ушел в народ, в низы, в раскол.

Именно к старообрядчеству, как к подлинному аутентичному русскому Православию логично было обратиться и евразийцам. Так оно и было: Н.С.Трубецкой (вместе с другими евразийцами и вообще лучшими политическими и религиозными деятелями своей эпохи, такими как еп. Андрей Ухтомский) полностью признавал правоту Аввакума, традиционность двуперстия, незаконность “разбойничьего собора 1666 года”, никонианской справы, неоправданность и ошибочность перехода к малороссийской редакции Священных и богослужебных текстов от редакции великоросской, московской. Но возможно “барское”, аристократическое происхождение вождей исторического евразийства препятствовало тому, чтобы однозначно и полностью признать не только историческую (это как раз было), но и экклесеологическую, церковную правоту староверов. Староверие воспринималось дворянством как “религия черни”, и элитаристы (а евразийцы были именно таковы) испытывали “классово” предопределенную сдержанность в отношении “простонародной веры”. К старообрядчеству испытывали огромный интерес практически все евразийские авторы. Показателен культ Аввакума, которого евразийцы считали основателем всей современной русской литературы и чье “Житие” превозносилось как первый и уникальный образец русского национального экзистенциализма.

7. Идеократия: анагогический тоталитаризм

Важную роль в евразийской философии занимает концепция идеократического государства, идеократии. В ее основе — представление о государстве и обществе как о реальности, призванной осуществить важную духовную и историческую миссию. Эта теория получила название “идеократия”, “ власть идеи”, “власть идеала”. Такой подход вытекает из более общего представления евразийцев о смысле человеческого существования, о высшем предназначении коллектива, народа, всякой общности. Человеческий факт расценивался евразийцами как переходный этап, как отправная точка для самопреодоления, а следовательно, вся антропологическая проблема виделась как задание, а не как данность. В основных своих чертах такое представление было свойственно всем духовным и религиозным традициям. В современной философии и в совершенно ином контексте мы сталкиваемся с аналогичной перспективой у Ницше и у Маркса. Православные евразийцы могли вполне повторить вслед за Ницше его знаменитое определение: ”Человек есть нечто, что следует преодолеть”. Но вполне в духе общего для русской философии стремления говорить не об отдельном индивидууме, но об общей цельной общности, переносить антропологическую проблематику на коллектив евразийцы вслед за Трубецким выводили из такого подхода императив всеобщего самопреодоления… Воплощением такого коллективного самопреодоления, самовозвышения, преображения и очищения для исполнения высшей миссии являлось, по их мнению, идеократия, возведенная в социальную государственную норму. Итальянский традиционалистский философ Юлиус Эвола называл аналогичную модель общественно-политического устройства “анагогическим тоталитаризмом”, то есть строем. при котором бытие каждого отдельного человека принудительным образом вовлекается в спиралевидное движение общего духовного восхождения, облагораживания, сакрализации.

Трубецкой считает, что проблема идеократии, ее признания или отвержения не является делом частного выбора. Это общеобязательный императив исторического коллектива, который самим фактом своего существования обязан выполнить сложное и ответственное задание, врученное ему предвечным Промыслом. Самое главное в идеократии — требование основывать общественные и государственные институты на идеалистических принципах, ставить этику и эстетику над прагматизмом и соображениями технической эффективности, утверждать героические идеалы над соображениями комфорта, обогащения, безопасности, легитимизировать превосходство героического типа над типом торгашеским (в терминологии Вернера Зомбарта).

Определенные черты идеократического характера евразийцы распознали в таких явлениях, как европейские разновидности фашизма и советский большевизм. Парадоксально, но тоталитарный характер этих режимов виделся им скорее как благо, нежели как зло. Единственно, что они ставили под сомнение (и это радикально отличало их от коммунистов и фашистов), так это анагогический характер данных социально-политических форм. Сакральный, духовный идеал был подменен в этих движениях либо вульгарным экономизмом, либо безответственной и тупиковой расовой теорией. Подлинной идеократией для Евразии, по мнению Трубецкого, должна была бы быть лишь неовизантийская, неоимперская модель, просветленная спасительными лучами истинного христианства, то есть Православия. Только это могло бы обеспечить тоталитарным режимам сакральную инвеституру, таинственное благословение Града Невидимого Света. Но эта православная евразийская идеократия не предполагала, по Трубецкому, конфессионального эксклюзивизма, агрессивного миссионерства, насильственной христианизации. Православная идеократическая империя мыслилась евразийцами в будущем как ось и полюс общепланетарного восстания разных культур, народов и традиций против одномерной гегемонии утилитарного буржуазного колонизаторского империалистического Запада. В перспективе можно было бы предложить целый ансамбль идеократических обществ и культур, укорененных в истории различных государств и народов. Общим же должен был бы быть лишь главный принцип — отвержение западной антиидеократической формулы и представления о высокой идеальной задаче каждой человеческой общности как единого целого, охваченного страстным импульсом исполнить свою духовную миссию.

Увы, чаемого преображения большевизма в идеократию евразийского типа не произошло, и сбылись самые тревожные предсказания евразийцев относительно того, что незаконченная и противоречивая сама в себе большевицкая идеократия без обращения к высшим духовным ценностям обречена на деградацию, падение, вырождение до того прагматического, утилитарного, безжизненного буржуазного строя, который давно укрепился на романо-германском Западе.

И все же высокие идеалы идеократии, евразийские концепции “анагогического тоталитаризма” остаются удивительно актуальными и сегодня, придавая смысл и цель борьбе тех, кто отказывается воспринимать человека и человечество как механический конгломерат эгоистических машин потребления и наслаждения и считает, что у каждого из нас и у всех вместе есть высшая задача, духовное содержание, идеальное предназначение.

8. Евразийство и структурализм

Когда сегодня говорят о философии структурализма как правило упускают тот факт, что одним из основателей этого метода, столь значительно повлиявшего на всю современную мысль был князь Николай Сергеевич Трубецкой, чьи филологические идеи стали фундаментом “функциональной лингвистики” т. н. “Пражской Школы”, которая наряду с Копенгагенской и Американской школами является одним из трех китов структуралистской философии. Те, кто анализируют филологические идеи Трубецкого и его капитальный труд, посвященный “Основам Фонологии” (Прага, 1938), никак не связывают их с евразийским мировоззрением автора, которое остается за кадром в большинстве научных исследований, посвященных Трубецкому-лингвисту. С другой стороны, историки евразийства как мировоззрения мало обращают внимания на лингвистические исследования Трубецкого, считая их частным делом мыслителя, совершенно обособленным от его идеологической активности. Однако это не верно. Филология и философия связаны между собой теснейшим образом, как явствует уже из работы самого проницательного современного философа Фридриха Ницше “Мы филологи”.