Манфред Кюнне - Охотники за каучуком

• Название: Охотники за каучуком
• Автор: Манфред Кюнне
• Издательство: Издательство иностранной литературы
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1962

Книга немецкого автора Манфреда Кюнне читается как увлекательный исторический роман. Канвой для него служат действительные события, связанные с первым открытием каучука в бассейне Амазонки, грабительскими походами испанских конкистадоров, с историей организации плантаций каучуконосов на юге Азии и в Африке. События, описываемые в книге, живо перекликаются с последовавшей широко развернувшейся борьбой колониальных стран за национальную независимость. Очень ярко показано проникновение монополистического капитала в различные сферы жизни ряда азиатских и африканских государств, а также стран Латинской Америки, ярко и живо описаны ужасы, творившиеся в колониальных странах белыми завоевателями и цивилизаторами.

---

— Но как же… мы, англичане, и этот желтокожий?

— Он ловкий делец, вы это сами видели. И у него есть деньги! Неужели вы стали бы придавать значение предрассудкам?

— Гм! Может, вы и правы.

Возвращается Джонсон, валится с хохотом в кресло, стоящее у письменного стола, и изрекает:

— Вот если бы у него на роже было написано, каково сейчас у него на сердце!

— Давайте лучше обсудим, что нам нужно предпринять в первую очередь, — говорит Даллье, подумав. — Как ваше мнение, мистер Браун, не удастся ли нам облегчить трудности, действуя сообща? Скажем, на каучуковой плантации должна быть фабрика с машинами и рабочими. Значит, нам с вами пришлось бы строить отдельные фабрики, покупать каждому свои машины, обучать своих рабочих — в общем, нести двойные расходы! Понимаете?

— Гм…

— Вывозить каучук мы оба можем только одним путем — по реке. Значит, вам пришлось бы окольными дорогами доставлять свой каучук на берег.

— Верно.

— Это повлечет для вас значительно большие расходы, чем если бы вы могли перевозить латекс по моей земле. Отсюда до реки каких-нибудь четыреста метров, а пристань я все равно буду строить.

Он смотрит на Брауна.

— Думается мне, что нам обоим вполне хватило бы одной фабрики, и выстроить ее нужно здесь, на моем участке! Расходы поделим пополам. Одна фабрика, одно оборудование, рабочие и транспорт — все только один раз! Понимаете?

— Собственно говоря, предложение отличное.

— Вас еще что-то смущает?

— Нет. Но, видите ли, все это нужно хорошенько обдумать.

Браун улыбается.

— Знакомство с вами, видимо, пойдет мне на пользу. Мысли такие у меня появились уже давно, но идти к вам я решился только вчера. Я, пожалуй, приехал бы к вам и раньше, только не хотелось делать большой крюк через все эти деревни на берегу реки. А вчера я узнал о новой дороге, которую вы проложили в джунглях. Вот и отправился в путь.

Взглянув на часы, он говорит:

— Мне хочется выбраться на тракт до наступления темноты. Через несколько дней я снова заеду к вам и сообщу свое окончательное решение. Тогда можно будет обсудить детали.

— Только имейте в виду, что через две недели я возвращаюсь в Лондон, — замечает Даллье, и оба поднимаются.

Джонсон выходит вслед за ними из дома. Ревущие, увязающие в земле быки в это время волокут через прогалину огромное бревно. Браун провожает взглядом погонщиков, размахивающих бамбуковыми палками, потом поворачивается в ту сторону, где в отдалении видны полуголые люди, отвоевывающие участок за участком у джунглей.

— Я просто поражаюсь, сэр! Как только вам удалось набрать в короткий срок так много рабочих?

Джонсон объясняет:

— Тут немало индусов, покинувших свою родину. Часть из них мои вербовщики привезли с далекого севера.

— И много их?

— Нам все еще не хватает людей!

Мимо них какой-то индиец несет к опушке леса связку топоров.

Его тело блестит от жира, дурной запах которого должен отгонять москитов. Джонсон кричит на него:

— Не смей подходить близко, вонючая собака! Обалдел, что ли?

Рабочий пытается уступить им дорогу и, споткнувшись, роняет топоры.

— Да не ушибся ли ты, бедняжка?

Браун ухмыляется, губы Даллье тоже расплываются в улыбке.

Так, улыбаясь, они идут дальше.

8

Пандаб не сводит глаз с белых людей. Что он им сделал, что они издеваются над ним? Разве он не гнет на них день-деньской спину? Разве не отрабатывает своим горбом каждую анну, полученную от Джонсон-сахиба? Разве не платит своими деньгами за проклятое сало, которым он каждое утро оскверняет себе грудь, ноги и руки? Разве не приходится ему ежедневно и ежечасно унижаться, терпя брань надсмотрщика вместо того, чтобы ответить ему ударом кинжала?

Он бросает взгляд на опушку леса.

Один из белых взбирается в коляску, на переднем сиденье которой ждет темнокожий человек в плоской круглой шляпе с острым верхом. Белый оборачивается, машет рукой; коляска исчезает за деревьями, а другой белый идет с Джонсон-сахибом обратно к дому.

Пандаб медленно поднимает тяжелую связку. Медленно несет ее к просеке и вдруг роняет топоры под ноги надсмотрщику.

Крик боли!

Слишком поздно Пандаб защитил лицо руками. Чтобы не упасть, он хватается за свисающую с дерева лиану. По его щеке струится кровь.

Он хватает с земли топор и изо всех сил вонзает его в первый попавшийся ствол. Разлетаются во все стороны кусочки коры, появляется твердая белесая сердцевина, а его мозг все сверлит хохот белых людей, ранивший его тяжелей и больней, чем плеть надсмотрщика.

На листьях гаснут солнечные блики. Тускло поблескивают топоры. Они еще продолжают свое разрушительное дело. Они еще вонзаются в стволы деревьев. Наносят лесу тяжелые, кровоточащие раны, раздирают его корни, его стройные стволы и могучие вершины, калечат и уничтожают его.

Изо дня в день трудятся здесь бок о бок пришельцы из Андхеры, из Траванкура и Мадраса — бывшие крестьяне, бывшие пастухи, бывшие вязальщики циновок, люди, изгнанные из своей касты, и всех их привела сюда одна и та же горькая нужда, голод и отчаяние.

Шудры работают рядом с париями, и тут же гнут спины вайшьи, которые считают себя «дважды рожденными», и люди, занимавшиеся охотой или бродившие и поисках трав, камеди и другой добычи по лесам Малабарского берега и стоящие вне всяких каст. Все они едят порознь, отдельными группами, члены которых входят в одну касту, или не принадлежат ни одной из них, или являются выходцами из одной местности. В отдалении друг от друга стоят и их хижины, в которых они перед фаллическим символом зажигают в честь бога Шивы курительные палочки, приобретаемые по две анны за штуку на складе у управляющего. И все же работа, которую им приходится выполнять с раннего утра до позднего вечера, не позволяет им соблюдать кастовую иерархию, запрещающую находиться в непосредственной близости от членов иной касты, а тем более с изгнанными и стоящими вне каст.

Раздается пронзительный свисток надсмотрщика.

Темнокожие люди пересекают вырубку и сдают топоры на склад. Погонщики ведут своих быков в загоны, сооруженные из бревен на опушке леса. Животные с ревом ломятся в загон, проталкиваются к насыпанной посредине куче листьев и начинают с жадностью жевать. Изнуренные не меньше их люди снимают с них ярма и цепи.

Надсмотрщики отправляются в небольшой домик, стоящий неподалеку от их хижин, шумно рассаживаются за столами, требуют женщин, арака и карт. А Пандаб вместе с десятками других индийцев направляется к черной в спустившихся сумерках реке. Каждый вечер мужчины и женщины моются, стоя по пояс в воде, молча поливают из сложенных лодочкой ладоней те части тела, на которые попало нечистое сало, трут их землей и песком.

Пандаб льет теплую речную воду себе на голову. Обливает грудь и руки. Становится коленями на вязкое, илистое дно, подставляя течению шею и плечи. Ныряет.

А насмешка белых людей все еще жжет его сердце, жжет сильней и обидней, чем рана на лице!

Уже несколько десятилетий в лесах Индии каучук добывали из смоковницы. Английские торговые фирмы закупали это низкосортное сырье, пригодное только для дешевых изделий, и направляли новые заказы своим представителям в Ассаме, Рангуне и Бенгалии. Так в индийских джунглях возникли сборные лагери, аналогичные бразильским, откуда индийцы отправлялись в леса и куда они возвращались через несколько недель или даже месяцев, чтобы сдать управляющему собранный и прокопченный каучук. Мизерного вознаграждения часто только-только хватало, чтобы не умереть с голоду. Залезали в долги и, чтобы рассчитаться, снова отправлялись в лес. Как и в Бразилии, в Индии возникла та система закабаления, которая стала основным «методом» работы колонизаторов. Как и в Бразилии, эта система приносила предпринимателям огромные барыши, обрекая армии сборщиков на болезни, порабощение и гибель.

Газеты того времени пестрели метким определением:

Кровавый каучук!

9

Старый Талемба часто рассказывает об этом, когда они вместе коротают вечера, сидя в хижине, освещаемой тусклым пламенем костра, разложенного перед входом. Талемба сидит, низко склонившись вперед. Пальцы сжимают бамбуковую трубку, глаза полуприкрыты веками, он следит за кольцами табачного дыма, словно видит сквозь них свое прошлое. Печальная речь его льется плавно и неторопливо.

Он рассказывает о джунглях Ассама, где вдоль илистых рек раскинулись целые заросли баньяна, о хижине, выстроенной им на берегу, в которой он прожил долгие месяцы. Он собирал густой сок баньяна в неглубокие ямы, а когда тот застывал, надевал его на палку и держал над огнем, а затем складывал закопченные комья в лодку. И так изо дня в день.