Коллектив авторов - «Пломбированный вагон» подборка воспоминаний

• Название: «Пломбированный вагон» подборка воспоминаний
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: История

http://leninism.su/index.php?option=com_content&view=article&id=4093%3Aqplombirovannyj-vagonq-podborka-vospominanij&catid=25%3Amemory&Itemid=2&showall=1

---

Итак, мы едем! С эмиграцией покончено навсегда. Несколько суток и— Россия…

Еще когда я слушал Ленина в Бернском лесу, я сразу понял: это не просто большой человек, это даже не такой большевик, которых я видел раньше. Владимир Ильич обладал необычайным умением все впечатления, все разговоры, все мысли направлять в одно русло: классовой борьбы, пользы делу пролетариата.

Владимир Ильич умел нечеловечески много работать: в одном только Берне он прочел невероятное количество философских трудов.

Владимир Ильич никогда не был аскетом или пуристом. Водки он не пил, не курил, но любил густое черное пиво, не помню сейчас, как оно называлось. О его любви к музыке, знании литературы написано достаточно.

Владимир Ильич любил шутку. Смеялся он так же. удивительно, как делал и все остальное. Нельзя было не смеяться вместе с ним. Он вздергивал бородку, лысина его краснела, рыжевато–белокурые волосы вокруг нее чуть топорщились. Это был заразительный смех человека чистой, прозрачной души.

Надо сказать, что Ленин прекрасно плавал, ездил на велосипеде, катался на коньках, стрелял.

В Берне мы обычно собирались в локале — маленькой комнатке при кафе. Однажды Ленин, Арманд, Крыленко, Каспаров и я ждали прихода остальных. Коротая время, мы с Владимиром Ильичей сели играть в шахматы. Я проиграл два раза. И обиделся. Ленин заметил это. Взяв меня за лацкан, он наклонился к моему уху и, мило картавя, сказал:

Батенька, а знаете, я ведь тоже ужасно азартный. Проиграю — сержусь. — И затеребил бородку смущенно…

Владимир Ильич и Надежда Константиновна ехали в одном купе с Инессой Арманд. Ехал ли с ними кто‑нибудь четвертый, я сейчас не помню. В других купе разместились эмигранты, члены их семей. Было много женщин, дети.

В первые часы после отъезда разговор вертелся вокруг оставляемой Швейцарии. Вспоминали две наши «партии»: «прогулистов» и «синемистов»; первые — любители прогулок, вторые — кино. Владимир Ильич был признанным лидером «прогулистов». Велосипедные прогулки, пешая ходьба были его любимым видом отдыха. Сторонников своей «партии» оп вербовал всеми правдами и неправдами. Я был ярый «прогулист». Завязался спор. Вмешалась Надежда Константиновна. «Заклеймила» нас как «ортодоксов» партии «прогулистов» и сказала, что в поезде гулять негде и кино смотреть негде, поэтому обе «партии» временно распускаются и между ними заключается перемирие. На том и порешили.

Вскоре Владимир Ильич ушел к себе в купе и сел за книги. Распорядок дня в поезде он сохранил таким же, словно никуда не уезжал из своей квартиры. В дороге Владимир Ильич читал. За время пути, продолжавшегося несколько дней, он прочел столько философской, экономической и политической литературы, сколько другому надо читать год.

Отдыхая, Владимир Ильич выходил в коридорчик и, заложив короткие сильные руки за спину, прохаживался вдоль окон, взглядывая в них, или, наклонив огромный лоб, думал о чем‑то.

В это время он разговаривал и с товарищами. Протягивая вперед ладонь и как бы поддерживая на ней что‑то, Владимир Ильич говорил о Кларе Цеткин.

Я рассказал ему о том впечатлении, которое произвело на меня выступление Цеткин на международной женской социалистической конференции. Я не все понимал, что говорила на немецком языке эта маленькая и уже седая женщина. Но ее горячая, страстная речь заменяла мне непонятные слова. Я понял ее гнев и презрение к мясникам империалистической бойни.

— Да, да, — Владимир Ильич повернулся на каблуках к окну. — У Клары принципиальный подход и практический опыт… — Он хотел что‑то добавить, но взглянул на часы и быстро ушел к себе в купе.

Вместе с нами ехало двое детей. Один из них — парнишка по имени, если не ошибаюсь, Роберт. Владимир Ильич очень любил детей. В Берне он возился с ребятишками Шкловского; здесь чуть не все свободное время отдавал малышам, едущим с нами. Сколько раз можно было видеть такую картину.

Владимир Ильич сидит в купе, на одном его колене — Роберт, на другом — второй малыш. С детьми он умел говорить так, что те сразу же проникались к нему доверием. Владимир Ильич не подлаживался под детский язык, с маленькими он говорил так же, как со взрослыми. И так же, как взрослые, дети сразу верили ему.

Иногда у Владимира Ильича и Роберта возникали какие‑то «принципиальные» разногласия. Ленин подолгу и серьезно убеждал в чем‑то Роберта. И Роберт так же серьезно пытался доказать свою правоту. Бывало, что Роберт и Владимир Ильич и не убеждали друг друга. Тогда Владимир Ильич снимал пиджак, засучивал рукава и говорил:

— Ну, Роберт, давай драться. Чья возьмет?

И они дрались. Пинали один другого кулаками, сопели и сбрасывали на пол одеяла с нижних полок. «Дрались» честно и долго. Обычно побеждал Роберт. Но если Роберт был в чем‑то очень неправ и убедить его словами было невозможно, то победителем выходил Владимир Ильич. Тогда он, довольно хмыкая, совал большие ладони под мышки Роберту и спрашивал упорно:

— Ну? Прав я?

И мальчишка соглашался:

— Прав!

До моря оставалось уже несколько часов. И тут, точно не помню с кем, у Владимира Ильича возник спор.

Собеседник Владимира Ильича стоял на позиции условной поддержки Временного правительства.

Ленин разволновался. Человеку, недолго с ним знакомому, трудна было бы это заметить. Волнение Ленина выражалось обычно в большей собранности и в том, что в глазах его пропадали искорки задорного веселья, они серьезнели. Замечу кстати, что Владимир Ильич, человек огромнейшей воли, умел владеть собой, как никто другой.

Коротко подрубая рукой возражения оппонента, Владимир Ильич убеждал, что Временное правительство — орган буржуазии, что война при этом правительстве затеется грабительская и, для того чтобы кончить войну не насильническим, а по–настоящему демократическим миром, надо свергнуть раз и навсегда власть буржуазии.

То, как Ильич картавил, звучало обычно мягко и подкупающе; на этот раз в голосе слышалась неуловимая издевка, короткие жесты только усугубляли это впечатление.

…И вот мы на пароходе. Капитан, выйдя из рубки, спрашивает:

— Кто здесь господин Ульянов?

Владимир Ильич, вышел вперед и сказал:

— Я — Ульянов.

— Вам телеграмма.

Это оказалась телеграмма от ждавшего нас в Швеции Ганецкого. Не зная точного дня нашего приезда, он сбился с ног и, выдав себя за представителя русского Красного Креста, дал нам на пароход телеграмму.

С парохода снова пересели в поезд.

Тридцать первого марта рано утром на небольшой станции, не доезжая Стокгольма, наш вагон осадили неизвестно как прослышавшие о Ленине корреспонденты шведских газет. Ленин отказался их принять.

— Скажите, что потом, в Стокгольме, — просил он.

Девять часов утра. Стокгольм. Корреспондентов пока что нет. Зато трещат кинематографические съемочные аппараты. При всем желании Владимир Ильич не может спрятаться от их тупо поблескивающих глаз.

Наконец и Стокгольм позади.

Владимир Ильич стоял у вагонного окна неподвижно, засунув руки глубоко в карманы, прислонившись лбом к стеклу. И смотрел. Смотрел, как за окном мчалась назад туманная равнина, смотрел на голые черные и такие до боли, до слез родные деревья.

Земля родины. Деревья родины…

Переехали границу. Ленин так же молчит, так же бледен, так же волнуется, но будто расправил плечи. Шире стали плечи! Похоже, выпустили орла на волю, он еще не решается взмахнуть крыльями, но уже поводит ими — вот–вот взмахнет и взовьется в невероятную высь, свободный, гордый.

В Белоостров нас выехали встречать Мария Ильинична Ульянова, Людмила Сталь, сестрорецкие рабочие. Не успел Владимир Ильич выйти из вагона, как его тут же подхватили на руки, понесли. Поезд вскоре отходил. Ленин вернулся. Застучали колеса. Но долго еще вслед нам неслись крики: «Ленин!», «Ленин с нами!»

Петроград!..

Запотевшие стекла окон черны. Ни огонька, ни просвета за ними. Поезд замедляет ход. Все уже одеты. Пиджак и пальто на Владимире Ильиче не застегнуты. Пальцы постукивают по жестким полям светлой, пирожком, шляпы. Вот замелькали в вагоне полосы света. Вагон вздрогнул, остановился. Финляндский вокзал.

С подножки вагона Ленин бросил вниз, собравшимся, призывный лозунг:

— Да здравствует социалистическая революция!

Так начал он свою первую речь в Петрограде.

На парроне был выстроен почетный караул. Ленин стоял с непокрытой головой.

В «царской» комнате вокзала Владимира Ильича ждали меньшевики. Перед самыми дверьми кто‑то передал Ленину огромный букет. Становилось холоднее, от цветов сильно пахло сыростью и весной. У Владимира Ильича замерзло лицо. Передав кому‑то цветы, он взялся рукой за лоб, потер его и, сильно сдавливая лицо, провел руку вниз, как бы стирая холод, волнение и усталость.