Георгий Осипов - Конец января в Карфагене

• Название: Конец января в Карфагене
• Автор: Георгий Осипов
• Жанр: Современная проза

Эксклюзивный релиз книги "Конец января в Карфагене" состоялся эксклюзивно на ThankYou.ru.

---

Список лиц, кого он никогда в жизни не увидит ни на экране, ни, тем более, на сцене, к тринадцати годам превышал у Самойлова количество проживающих в городе ветеранов войны и труда вместе взятых.

Если вкратце — он был счастлив тем, что пусть не в плане первенства, но хотя бы в плане малолетства сумел рано насладиться этим альбомом. Да — в обществе однотипных, словно негры или китайцы, девятиклассников, диск уже прозвали, чтоб не мучиться, «Третий Хипп». Они топтались в сумерках по полу — босые девицы и юноши в носках. Без лиц и, как ни странно, без запаха, не зажигая свет, пока он, положив на подоконник пустую коробку, десятый раз читал, запоминая, названия песен, без ошибок и в строгом порядке выписанные Шуриком, положительным сыном непутевого Дяди Пабло.

Выяснив расписание пригородных поездов, Самойлов направился к выходу из вокзала. Он мельком глянул на знакомую лестницу. Вход в подземелье давно сделали платным. Кассирша втолковывала пенсионерке, почему не может пропустить ее без денег — остальные не поймут. Самойлову вспомнился милиционер, вынувший из пальцев деревенского пьяницы бутылку, словно факел из руки Статуи Свободы, покамест они с Сермягой и Азизяном честно делили на троих две порции подозрительного люля.

Автоматические двери выпустили его на солнцепек, и взгляду Самойлова предстала раскаленная площадь без единого деревца. Знакомая до неузнаваемости, отметил он с нервозной тоской. Какая есть.

Копченый вагон трамвая, темнеющий тусклыми от строительной пыли окнами, не спешил подбирать пришибленных зноем пассажиров. Неужели тот самый? — вяло удивился Самойлов, с неохотой ступив шаг вниз. Брюхатые частники в шортах отвернулись, не увидев у него в руках никакого багажа.

«Ну да — на нем я сюда и приехал»! — решил он со странным удовлетворением. Треснувшее стекло возле средней двери должно быть скреплено наклейкой «Обирая пана Семена Резничука, ви обираете щасливе майбутне ваших дiтей!»

Невидимый идет по гроду. С каждым шагом он, подобно лунатику, глубже и глубже погружался под воду, благополучно продолжая оставаться на высушенной солнцем поверхности земли. Тень от статуи сталевара, простирающего руку с фасада, лежала поперек площади — жест гипнотизера, указующего дорогу к гибели, которая будет выглядеть как добровольный уход из жизни.

Ему хотелось одновременно и успеть, и опоздать на не проявляющий никакой активности трамвай.

«А что, — подумал он, — в Мелитополе, или южнее живет еще кто-то, кто слушает все то, что я продолжаю слушать до сих пор?»

03.07.2009

ПУШКИН

Ученик Хижняк, славный малый с улыбкой Фернанделя и ручищами гориллы, на большой перемене подвел ко мне «клиента»:

«Вот — хлопчик. Бредит иностранной музыкой. Ни одного концерта артистов зарубежной эстрады не пропустил!»

Я, сожалея, что не успею выпить в соседнем гастрономе настоящей «Миргородской», на глаз прикинул платежеспособность «хлопчика». Невысокий, но фигуристый, мускулистый. Жопка узкая, плечи широкие, волос курчавый — в общем, похож на араба. На араба, от которых здесь уже тошно. Пластов такие не покупают. Такие читают Стругацких и пишут тексты песен на музыку друга, правда, никому не показывают. Или, может быть, тайком от культурных знакомых посылают в толстом конверте киносценарии какому-нибудь Михалкову-Кончаловскому. А мне почему-то захотелось сразу послать на хуй этого «эфиопа», но жадность, совместно со страстью к барышничеству, в очередной раз вынудили меня гуманнее отнестись к людям. Хотя передо мною был явный будущий «сценарист».

Прозвенел звонок, мы попиздовали на обществоведение, но я успел выяснить вкусы и потребности арапчонка. Его интересовали не диски, и даже не запись с них, а музыкальные журнальчики. Видать, хотел подначитаться и, по выражению Аксенова, «капитально вырасти над собой».

В конце концов это не порнография. Чем я рискую? Еще с осени застряли у меня четыре номера прошлогоднего Popfoto. Те, что со Смоками (ну, группа «Смоки») — все размели, а «Бей Сити Роллерс»… к «Бей Сити Роллерс» почему-то равнодушен советский человек. Оттого так вольно и дышит.

Журналы новенькие, нелистанные, пахнущие нездешней типографией, лежат мертвым грузом с января (срубил пачку в Москве на каникулах). А мы сейчас в конце апреля, скоро сирень попрет, и девушка эта из танцевального коллектива, не в кино же мне ее водить… не для этого мы ее конфисковали у примерно такого же хуйлыги, любителя почитать Курта Воннегута. В кабак или бар с ней ходить не следует. Негры, полублатные там разные… Буду угощать ее дома, на деньги, отнятые у культурного дурачка.

За полминуты до звонка я вежливо и членораздельно сказал ему цену:

«Четвертак».

Дни стояли солнечные, но скамейки были уже в тени от распустившейся листвы. После уроков, даже после обеда, Хижняк-Фернандель позвонил и напомнил, что клиент рвется в бой. Я доел свой борщ, вымыл тарелку и руки, после этого положил в папку пару номеров, надел как колхозный питурик темные очки (а вдруг заинтересуется и купит), прихватил начатую пачку Мальборо и отправился делать гешефт.

Скамейка в тени выглядела классически. Я присел и закурил, но пока клиент листал журнал, осторожно переворачивая страницы кончиками пальцев, я комментировал его содержимое стоя — так солиднее. Клиент призадумался, как Александр Сергеевич в Царском Селе, не хватало только цилиндра. Впрочем, ему больше пошел бы помещичий картузик. Поразмышлял, вылавливая рифму, и сказал: «Беру».

— Правильно, — ласково вымолвил я. — Цены растут, гайки завинчивают.

Хижа сделал мне знак бровями: «О политике молчи».

А тем временем в смуглой ладони клиента появилось что-то крайне неприятное, разочаровывающее в смысле размера… Кажется, у немецких питуриков есть поговорка «всегда вытягиваешь то, что короче»?

Он меня неправильно понял. Тарковского понял, а меня не понял. Хотя отчетливо было сказано: «Четвертак», то есть двадцать пять! Без права переписки.

— Хижа, кого ты мне привел? Я же сказал «четвертак», а он мне сует четыре кола, по одному рублю. На такую сумму не то что в баре — в гастрономе ни выпить, ни закусить не купишь. Единственное, что можно — это «мулякой» обожраться. Плохо с деньгами? Подпишись на «Ровесник». Там тебе комсюки-еврейчики под псевдонимами раз в полгода объяснят, что такое «свинцовый цеппелин».

«С большим плакатом — полтинник. Без — четвертак. Без центрального разворота («Аббочка»!) — хуй с ним, пятнарик». Это я выговаривал уже Фернанделю. Клиента как ветром сдуло. Впрочем, не совсем. Он удалялся медленно, скорее, даже топтался на месте. Сделка не состоялась — но возникла какая-то недоговоренность.

Будет поступать и, наверное, поступит. Скорее всего поступит. Вон сколько их! Одни студенты мимо ходят — публика намного противнее рабочего класса. Военные и студенты — обоссанный щит социализма. Поступит, обрастет друзьями, будет анекдотики рассказывать: «Стоят три девочки — одна девочка, а две с Иняза… ха-ха-ха»! Или вот еще, например: «Видите этот танк на постаменте? Он стреляет, только если мимо него проходит девственница». Вiдповiдь — смiх.

Мокшанцев с ненавистью, словно в поезде глядя на дверь запертого туалета, сверлил глазами кучерявую головку «Пушкина», соображая, может, все-таки продать ему на четыре рубля самопальных фоток?

Июль, 2009

НЕТЕРПЕНИЕ

Учительница математики кого-то навещала у них во дворе. Своих детей у нее не было, и она взяла ребенка на воспитание, а он оказался дурачком. Болтается возле детской поликлиники один типчик в широкой кепке, с неприятной улыбкой — это и есть приемный сын Евгении Александровны.

Значит, Самойлов не ошибся — это ее видел он в окошко, расставляя пиво на подоконнике, когда проведывал Лёву Шульца со сломанной ногой? Она тоже могла его заметить, и при случае заложить. По математике у Самойлова была хлипкая тройка, а за нею — полнейшее невежество. Возможно, когда-нибудь он составит компанию слабоумному воспитаннику математички, тем более, у деда имеется точно такая же кепка, и он ее последнее время не носит.

Существуют ли пределы незнания? Насколько можно преуспеть, игнорируя научные открытия? И что в конце концов откроется человеку, забывшему и отвергнувшему все, чем ему с детства забивали голову? Со счетом у Самойлова было так плохо, что он не мог с точностью сосчитать количество шагов от своего дома до школы — сбивался, уставал… Лучше бы не знать, лучше бы не знать — твердил он всякий раз, чувствуя, что не справляется с лавиной ненужных сведений, навязываемых извне.

Правда, и в научно-популярных передачах, случалось, проскальзывали фрагменты чего-то бесценного, с чем (Самойлов с этим почти смирился) он никогда не сможет ознакомиться в полной мере. Как правило, это касалось зарубежной кинохроники, которой приправляли свои рассуждения откормленные, самодовольные «товарищи ученые», кавалеры орденов и лауреаты премий.