Ярослав Гашек - О поэтах. Поэзия социальная

• Название: О поэтах. Поэзия социальная
• Автор: Ярослав Гашек
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 1983

Два фельетона, посвященных поэзии любовной и поэзии социальной…

---

Но есть варвары, которые сомневаются в полезности такой литературы, например, в стихах социальных, которым нужно посвятить следующую главу.

ПОЭЗИЯ СОЦИАЛЬНАЯ

А в ней еще более мрачная и удручающая доза сентиментальности, чем в предшествующих изделиях молодых литераторов.

Гудят колеса, шестерни,
Вращаясь непрерывно.
Какая мрачная тоска
В их песне заунывной![3]

И во всех этих поэмах, в стихах и прозе, во всех романах и рассказах перед читателями предстают жалкие фигуры, терпящие притеснения и без надежды блуждающие в потемках. Это — ремесленная литература, где авторы не показывают, по какой дороге должен идти народ, а только причитают над его страданиями.

Слово «страдать» присутствует на каждой странице рассказа, в каждом стихотворении. Страдает рабочий, работница и дети этих страдающих родителей. Поэты им не помогают. Но, наоборот, сами надают вместе с ними в грязь; читателям же рисуют безнадежные горизонты.

То здесь, то там появляется утренняя заря, без которой не может обойтись ни один социальный поэт. Заводские трубы, увитые кровавыми розами. Багровое небо, и вдали, над унылыми толпами рабочих, вливающимися в ворота фабрик, — дождь.

Унылые толпы — это парадный реквизит социальной литературы. Кое-где вам обещают месть, но никогда не осуществляют ее. Случается, что такой пиит откроет стрельбу по бастующим и для проформы бросит камень в голову офицера. Но обещанной мести вы не найдете. Забастовщиков уводят в кандалах. Это один вариант.

Иной автор пишет, как фабрикант, соблазнив работницу, вышвырнул ее за дверь. Работница, естественно, плачет и сжимает кулаки. Где-нибудь снова появляется парадная заря. Обманутая клянется отомстить и кидается в пруд, а если действие происходит на сахарном заводе — в какую-нибудь наполненную водой яму.

Другой поэт ждет, пока работница, соблазненная и отвергнутая цинично смеющимся сыном фабриканта, родит. Младенец обычно бывает мужского пола. Работница, задушив своего ребенка, вместо того чтобы задушить его отца, предстает перед судом. Этот сюжет излюблен в социальных драматургических произведениях. Далее все зависит от поэта. Либо он заставит присяжных осудить жертву-душительницу, либо оправдает ее. Решает тут авторская индивидуальность: то есть отрывал ли поэт в детстве мухам лапки или нет. Если он чувствителен, то освобождает обвиняемую, и она, рыдая, покидает сцену.

А вот еще одна излюбленная тема социальных стихотворений: шахтер рубает уголь, и кусок породы обрушивается на него. Перед тем, как отдать богу душу, он вспоминает о своей жене. Этим стихотворение и заканчивается. В нем ничего не говорится о том, что нужно наконец расквитаться с эксплуататорами пролетариата.

Пролетариат в этих стихах не более чем марионетка в руках поэта, а вместе с тем и в руках капиталистов, о которых поэт пишет.

Пролетариат вздыхает, пролетарии с грустными улыбками бродят по фабрикам.

Идет рабочий по цехам угрюмыми шагами.
К нам, друг, скорей!
Поговори, засмейся грустно с нами.

Грустные улыбки. И грустное повествование.

Уголь в шахте мы рубали,
Далеко вверху земля, —
Про нее мы вспоминали.
Про ее луга и дали.
Чистый воздух и поля…

Рабочие разговаривают о том, как холоден уголь, как он осыпается им на головы и как в это время шахтовладелец наверху, в замке, пирует среди зелени деревьев. Но о том, чтобы рабочим подняться наверх, в эту зелень деревьев, и взять то, что им принадлежит, что отнято у них пирующими, — об этом поэты не поют.

Над трубами заводов дым.
Я кровью харкаю.
Но жду я бурю всей душой
И песню жаркую.

Ждут поэты, а с ними — рабочие и читатели.

Социальная литература должна обращаться к душам тех, кого она воспевает. А она говорит им об одном только ожидании. Вот-вот забрезжит алая заря.

Мы ждем и верим: нас разбудит
Багряно-розовый рассвет.

Но выходит второе издание тех же стихотворений и опять:

Мы ждем и верим: нас разбудит
Багряно-розовый рассвет.

Колыбельная все время повторяется. Мне это кажется похожим на: «Спи, малютка, спи, глазоньки сомкни. Будет бог с тобою спать, ангел колыбель качать, спи, малютка, спи».

В социальных стихотворениях поэты препоручают на род великой заре и убаюкивают его вместо ангелочком

Усталость в темных улицах блуждает,
Когда в изгибах крыш струится ночь.

В социальных стихах много усталости, которая блуждает из строки в строку. Много грез выдумали социальны!' поэты.

Горизонт затянут тучами. Толпы отчаявшихся полегли под нулями. Крики подавлены.

Когда злой ветер фонари качает.
Голодным — лишь зубами скрежетать.
Наверняка кому-нибудь сегодня
Труп сына волны вынесут опять.

Голодные люди ходят по улицам и скрежещут зубами, но у них не хватает смелости взять кусок хлеба. Почему? Этого не желают поэты. Если бы все люди насытились, такому поэту не о чем было бы писать. По его мнению, слово «пресытившийся» или «насытившийся» не годится в стп хотворение. Впрочем, социальные авторы сами обречены на ту же судьбу, что и народ, о котором они слагают стихи:

Сижу я над обрывом, лоб в ладонях,
И на восток гляжу… Во мраке вьются
Зарницы дальние: то малых душ порывы,
То искры взрывов малых революций.

Социальные поэты сами не знают, чего они хотят:

Я хочу только выплакать душу
И сложить тебе песню, народ.

Это хоровод, который начинается грустью и вокруг грусти кружится.

Вам, сынам кратеров черных,
Вам, на севере, в душных могилах труда,—
Вам песнь боли, вам песнь печали.

Так говорит поэт, который в конце концов сам о себе поет, что он —

Загубленная жизнь, души обломок,
Отродье бедняков, отродье нищеты.

Он поет лишь убогие песни, потому что иные песни не подойдут убогой хате.

Поет песни с ритмом болезненным, как тягостная жизнь тех, кому они посвящены.

Сплошные тяготы жизни, сплошные слезы, сплошное хныканье, — и это читается преимущественно рабочими. Такая литература воспитывает из них плаксивых баб, единственное утешение которых — воспоминания, слабая надежда, что когда-нибудь все же настанет какая-то новая заря. А покамест их жены, по собственным словам поэтов, «дают миру новых рабов»…

Когда наконец мы услышим песни без фраз, когда наконец прочтем социальный рассказ без вечного хныканья и увидим на наших сценах настоящую социальную пьесу — пьесу о победоносном восстании, песню мятежа, гимн побеждающего пролетариата, а не смехотворную дребедень вроде социального стихотворения в жалком майском номере социал-демократов — «Сон павшего героя 48-го года о всеобщем избирательном праве…»

---

Jaroslav Hašek. "Fejeton. Seznámil jsem se nedávno v kavárně…", 1907

Jaroslav Hašek. "Fejeton. Když už člověk vrhne se na dráhu barbara…", 1907

Jaroslav Hašek. "Fejeton. A ještě více zachmuřenější, ponurejší…", 1907

Первый том 6-томного собрания сочинений Ярослава Гашека, М. "Художественная литература", 1983

Перевод: "О поэтах" — Ю. Шкарина; "Поэзия социальная" — О. Малевич

Первая публикация: "Комуна", 14 апреля, 20 и 26 мая 1907 г.

Примечания

1

Гурбан Ваянский (1847–1916) — словацкий поэт и просветитель. Русофил. Был знаком с И.С.Тургеневым и Л.Н.Толстым

2

Лада — назидательный и развлекательный журнал для женщин.

3

"Гудят колеса, шестерни…" и "Уголь в шахте мы рубили…" — обе цитаты взяты из собственных стихов Гашека: "Майские выкрики" и "Непереодическое издание" (1903).