Юрий Козлов - Колодец пророков

• Название: Колодец пророков
• Автор: Юрий Козлов
• Жанр: Боевик

Гибель любой империи — событие сакральное, то есть загадочное. В книге Юрия Козлова «Колодец пророков» крушение Страны Советов — это факт биографии ее героев, так или иначе служивших ей. Этот факт превращает их жизнь в подобие фантасмагории: и интеллигентному кэгэбэшнику Илларионову, и армейскому майору Пухову кажется, что каждый их поступок предопределен, а будущее — шифр, доступный некоему жуткому всезнайке.

---

Он же с некоторых пор не считал собственную жизнь абсолютной и безусловной ценностью, «мерилом всех вещей».

Поэтому майор на мгновение прижался восставшей в штанах плотью к литым голубым джинсам Лены, выбирающей десерт, потом отпрянул, а когда та в недоумении обернулась, произнес: «Это судьба». У кореянки были зеленые в коричневую крапинку, как у леопарда, глаза, прямые осветленные волосы, по-походному схваченные на затылке резинкой. Она была далеко не бедным человеком, ощущала себя в Европе как дома (лучше чем дома) и совершенно не искала знакомств на бензоколонках и в придорожных ресторанах. Ее чистая, цвета топленого молока кожа благоухала. Она казалась майору нимфой прозрачного холодного ручья или высокой, прячущейся в облаках горы в стране Утренней свежести. Одной рукой он стиснул, переплел со своими ее тонкие пальцы, другой властно прижал кореянку к себе. Майору приходилось иметь дело с женщинами желтой расы. Он не думал, что имиджмейкер Лена Пак воспитывалась в восточных традициях, но ухаживал за ней по-самурайски: перед всем миром демонстрировал ей свою страсть и свою волю, тем самым ставя женщину выше целого мира, но ниже собственной воли.

Она не могла не подчиниться.

Ее уже не было на кровати ранним осенним утром, когда майора разбудило шарканье метлы, сметающей опавшие листья. Это был первый случай в жизни майора, когда женщина ушла, а он не проснулся. Не то чтобы Пухов бесконечно доверился (во сне человек, как известно, максимально беззащитен) Лене Пак. Не было смысла противиться судьбе. Для судьбы не имела значения такая мелочь — проснулся или нет Пухов, когда Лена Пак покидала номер мотеля.

Стоя под напористым — сначала горячим, а затем холодным — душем, майор понял, что Лена поступила мудро. Она помчалась на своем «опеле-колибри» в Ганновер, чтобы не застать Дровосека в отеле, получить у портье его записку и немедленно позвонить по указанному номеру в Мюнхен. Дровосек знал, что Пухов еще вчера съехал из отеля. Но он не мог знать, что майор совершенно случайно встретил его имиджмейкера и начальника рекламной службы в придорожном ресторане.

На автостраде за рулем тяжелого, позолоченного внутри «Saab-9000» Пухов испытывал смутные угрызения совести. Хотя на первый взгляд ему не за что было корить себя. Дровосек ничего не сказал ему про Лену. Пухов спросил у нее сам.

— Он хочет, чтобы я вышла за него замуж, — ответила Лена.

Майору показалось, что в комнате сквозняк. Он подошел к большому — во всю стену — закрытому шторой окну. Форточка была закрыта.

— А ты? — спросил майор.

Кореянка сидела в позе лотоса на кровати, как выточенная из мыльного камня статуэтка.

— Я… не знаю, — не сразу ответила она.

— Почему? — спросил майор.

— Видишь ли, он… Как бы тебе сказать… Ничего не может как мужчина. Хотя он говорит, что это пройдет.

Пухов едва сдержался, чтобы не ударить ее. Всякий раз женское предательство огорчало его. Пусть даже женщина предавала другого. Пухов ни мгновения не сомневался — придет и его очередь. И еще он подумал, что его сегодняшняя сила и (если верить Лене, а он ей не верил) бессилие Дровосека — это, в общем-то, две стороны одной медали — превосходящего меру души одиночества.

Встроившись в колонну джипов с английскими номерами, майор размышлял о пропасти одиночества, в какую сталкивают человека деньги. Пухов знал, что взаимность денег — это превращение жизни в выжженную пустыню. Пухов знал, какой бывает выжженная деньгами жизнь-пустыня. Деньги хуже ревнивой жены. Они, как ветхозаветный Бог, требуют человека всего, не оставляя ему ничего, даже самой малости, как женщина.

Майор Пухов был вынужден признать, что это жестоко, но правильно и справедливо. Сильные страсти всегда оплачивались сильными страданиями.

…Лена Пак рассказала ему (хотя Пухов не спрашивал), что в конце девяносто второго года компания была на грани краха и спаслась только благодаря рекламе.

— Он распорядился, — у Пухова, помнится, создалось впечатление, что этими своими рассказами Шахерезады она пытается отвлечь его от очередной (майор потерял им счет) любовной атаки, — бросить все остатки по счетам на рекламу. Мы купили время на всех телеканалах, место во всех газетах. Нам было нечего рекламировать, кроме совершенно дохлой, третьей по счету стомиллиардной эмиссии акций АО «Дrовоsек». Совет директоров подал в отставку, он остался один. Новые акции, — продолжила Лена, — рекламировали по всей стране, но их не было в продаже. Они валялись пачками, как макулатура, у него в кабинете.

«Что ему ты, — подумал майор Пухов, — что ему любая другая баба, когда он, можно сказать, трахнул сразу всю Россию? Не мудрено, что Дровосек потом решил сделать передышку».

— На счетах АО было по нулям, когда на всех биржах начали требовать эти мертвые акции. Он дождался, пока акция при номинале в десять тысяч стала стоить пятьдесят, и только тогда выбросил их на биржу. Сначала небольшую партию. А потом он как бы начал их покупать сам у себя. То есть продавал акции по курсовой стоимости — пятьдесят тысяч за штуку — и тут же задним числом, то есть как бы еще непроданные, записывал их на себя. Как эмитент он имел право. Будто бы он их непосредственно после эмиссии купил — оплатил — по десять тысяч за штуку. Понимаешь, ему не надо было даже ничего тратить. Он просто вычитал из пятидесяти тысяч десять и имел с каждой проданной акции по сорок тысяч.

— Ты как будто обижена на него, — заметил Пухов. — Неужели за обманутых вкладчиков?

— Я не должна на него обижаться, — вздохнула Лена, — он сделал меня богатой и независимой.

«Но ты ему за это мстишь», — с тоской подумал майор.

Ему в общем-то все это было известно. Как и то, что в компьютерных банках данных различных ведомств собиралась, процеживалась, систематизировалась информация обо всех сколько-нибудь заметных предпринимателях. Над каждым из них висела свинцовая плита компромата, и они, естественно, знали это, откупаясь (у кого были деньги) от участия в политике, раздавая на всякий случай всем сестрам (политикам) по серьгам (дешевым).

Пухов решительно ничего не имел против своего нового шефа — Дровосека, — но он бы не был профессионалом, если бы пропустил мимо ушей и глаз информацию, которую мог без труда (или с трудом) получить.

Дровосек неплохо поучаствовал в приватизации металлургических и горно-обогатительных комбинатов. Эти комбинаты в настоящее время приносили ему кое-какую прибыль, но они функционировали в режиме самопоедания, чего, естественно, Дровосек не мог не понимать. У него не было конкурентов по бензину на юге России, однако в Москве Дровосека только лишь терпели, не позволяя выходить за определенные на год квоты по импорту продовольствия, межбанковскому кредиту и валютным операциям. В последнее время дела в столице у Дровосека шли настолько туго, что он был вынужден бросать по сто миллиардов рублей в день на обменные пункты, чтобы гасить задолженности по налогам и аренде помещений.

— По сравнению с другими у него в общем-то все не так уж плохо, — оторвавшись от экрана компьютера, сообщил майору Пухову знакомый парень в управлении по борьбе с экономической преступностью, — дна пока не видать. Но… Расходы у него однозначно выше, чем доходы. Он покрывает их за счет черных денег, майор. Был очень крупный, сопоставимый со средним бюджетом региона, хапок, который нам не удалось отследить. Это не черноземный общак Тукало, не минеральные советские удобрения — это гораздо серьезнее. В любом случае, — подвел итог приятель Пухова, — не советую идти к нему.

— Почему? — исключительно из вежливости полюбопытствовал принявший решение идти майор.

— Его должны замочить, это же очевидно, — пожал плечами приятель. — Зачем тебе лишняя головная боль? Боль, которую лечат, лишая головы? Если в него закачали государственные деньги — это обязательно всплывет, он будет автоматически ликвидирован. Не мне тебе объяснять. Если негосударственные… — покачал головой. — Негосударственных денег в таких количествах попросту не существует. С него спросят, майор, обязательно спросят. Ситуация в экономике сейчас такова, что, даже если он добывает из воздуха золото, он все равно не сумеет выплатить проценты, не говоря о самом долге.

— Кто спросит?

— Интересный вопрос, — усмехнулся приятель. — Я думаю, спросит тот, кому очень понадобятся деньги. Огромные деньги, майор. Прикинь, майор, кому в России сейчас крайне нужны деньги? Он и придет по душу этого твоего… как его… Дроволома.

…Еще не было десяти, но глава финансово-промышленной группы «Дроvosек» уже покинул свои покои и переместился в офис, находившийся здесь же — на втором этаже пансионата «Озеро».

В «предбаннике» офиса охраны не было. Там по причине выходного дня находился один лишь личный секретарь и помощник Дровосека — молодой человек по фамилии Ремер. Он был светловолос, голубоглаз — одним словом, у него была арийская, но какая-то усредненная, обезличенная внешность. Раз в месяц Ремер летал в Цюрих. Подобная — высшая — степень доверия со стороны шефа, естественно, поднимала и выводила Ремера над кругом и за круг обычных служащих компании. В сложной, разработанной майором Пуховым системе охраны Дровосека Ремер был самостоятельной, торчащей как ей вздумается спицей. При этом Ремер никоим образом не демонстрировал свою власть, не давил на остальных доверительными отношениями с шефом. Это свидетельствовало, что он человек умный. Умным людям, как известно, нравится быть в тени. Ремер относился к Пухову с подчеркнутой уважительностью. Майор отвечал ему тем же, хотя, будь он на месте Дровосека, он бы нашел себе другого связного для швейцарских банков. Почему? Майор сам не знал.