Игорь Удачин - Ковчег

• Название: Ковчег
• Автор: Игорь Удачин
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Мистический роман-гротеск предлагает поразмышлять о Заурядности и Избранности ― состояниях, в равной мере губительных для человека… Как легко разочароваться в жизни, затаить обиду на всех и вся, пойти скитаться по свету. Главный герой романа Занудин, тяжело переживающий смерть младшей сестры, именно так и поступил. Но он и предположить не мог, что, заблудившись однажды в лесу, найдет приют в придорожном заведении «Ковчег», где с момента его появления начнут твориться очень странные вещи. Стычки с эксцентричными постояльцами, галлюцинации, перевоплощения, полтергейст и прочая чертовщина, вплоть до расхаживающих по дому великих и знаменитых «покойников» — все это оказывается цветочками по сравнению с открывающейся тайной его собственной жизни. Но только не нынешней — а прошлой… Занудин приходит к убеждению, что «ковчеговским» обитателям нужно от него нечто такое, что во всем остальном мире не продается и не покупается…

---

Жертва являл собой (как и с самого начала это бросилось в глаза) бездну всякого рода болезней и комплексов; но удивительно — жалости к себе не вызывал. Было в его ущербности что-то такое таинственно органичное и в то же время — будто преднамеренное. Круг общения Жертвы ограничивался Дауном, дядюшкой Ноем и Поэтом. Впрочем, Поэт в «Ковчеге» не обделял вниманием никого — язык его испытывал зуд никогда не прекращающийся.

Дядюшка Ной от слов по-прежнему не отказывался и при каждом удобном случае не уставал повторяться: «Будьте моим гостем, Зануда. Куда вам спешить?» В глазах Занудина простреливала податливая искорка, но отвечать что-то конкретное он не торопился.

Занудин чувствовал себя вполне непринужденно в «Ковчеге», однако вот на какую вещь он успел обратить внимание. То, что комната самого Занудина для доброй половины «ковчеговских» обитателей превратилась в проходной двор, воспринималось как норма. Но вообще — заходить в номера соседей и интересоваться, кто чем занимается, было здесь явно не принято. Каждый имел свойство запираться на ключ. А дверь Жертвы, к примеру, была и вовсе оснащена четырьмя громадными металлическими засовами.

Занудин, как ни пытался, не мог себе представить, что за секреты здешние обитатели скрывают. Что представляет собой их досуг? Ладно уж Виртуал — ну а как быть с остальными? Дни и ночи за запертыми дверями, и только редкие вылазки в холл: принять пищу да обменяться кислыми приветствиями, а то и просто без них обойтись…

Все это Занудин мысленно присовокупил к тем странностям, которые были отмечены им раньше, но выстроить хоть какой-то остов удобоваримого объяснения пока не представлялось легкой задачей. В итоге любопытство неуклонно превращалось далеко не в последнюю причину из тех, что держали Занудина в «Ковчеге».

Все как будто бы шло своим чередом… А завеса «ковчеговской» тайны постепенно и неминуемо приоткрывалась…

* * *

Помятые падением с лестницы бока уже не стонали, и бессмысленно зарабатывать пролежни было ни к чему. Только легкое головокружение удерживало этим вечером Занудина от подъема. «Полный день проведу завтра на ногах! — бойко решил он про себя. — Похворал — и хватит! Сегодня вот разве еще отдохну…» Всплывший в памяти мотив какой-то популярной в былые годы песенки долго и муторно дразнил как комар-пискун, которого нипочем не удается ни отогнать, ни прихлопнуть. Тщетно пытаясь вспомнить кто ее исполнял, он так и скоротал время до глубокой ночи. Когда стрелки часов показали пять минут третьего, в дверь ритмично постучали.

Занудин решил проигнорировать этот чей-то неуместный по времени визит, потушил бра над кроватью и уткнулся щекой в подушку. Но дверь в воцарившейся темноте тем не менее отворилась, и в комнату вошел человек.

— Есть кто-нибудь? — позвал выразительный мужской баритон. — Эй, мистер Сосунок…

Занудин не мог видеть человека, но голос был ему явно не знаком. Рука потянулась к выключателю — и рассеянный свет вновь залил комнату.

— Вы кто? Что вам нужно?

Молодой человек с длинными вьющимися волосами, в коричневых кожаных штанах и белой навыпуск рубахе качнулся и, чтобы не рухнуть на пол, поскорее добрался до кресла. Безвольно болтающаяся рука сжимала бутылку с недопитым ликером, язык устало облизывал чувственно слепленные губы. Глаза сбились в кучу. Парень был безнадежно пьян.

— Вы кто? Что вам нужно?! — повторил Занудин, на этот раз пытаясь вложить в интонацию побольше угрозы (Занудин лег в постель без нижнего белья и теперь не решался покидать своего укрытия).

— Джин. Джин Маррисон, — устало представился незваный гость.

— Что мне с вашего имени?! Зачем вы сюда ввалились посреди ночи, вот что меня интересует? Вы пьяны!

— Ха-ха-ха-ха, — рассмеялся Маррисон, закидывая голову. — Конечно, я пьян. Естественно, я пьян. Ясная хрень — я пьян! — Человек перевел свой сонно-тоскливый взгляд на Занудина. — Ну а вы что же, мистер Сосунок, разве не будете задавать мне своих дурацких вопросов?

Занудин был подавлен и молчал. Он и раньше никогда не умел найти общего языка с перебравшими алкоголя индивидуумами, и такие люди его даже пугали (если только он сам не пребывал в «соответствующей кондиции»).

Маррисон отвернулся от Занудина.

— Вечно молодой с очень странной судьбой, ха-ха-ха, — забормотал он, прикладываясь губами к бутылочному горлышку и посмеиваясь, — вроде об этом я говорил… слушайте тогда вы, мистер, пока я в настроении… Конечно, это была красивая сказка о Новом Мире. Если бы ангелы не становились чертями, когда им этого вдруг хотелось, а Дионис, бог перевоплощения, бог музыки и танца, не переломал бы себе ноги после очередной обкурки, упав с облака на грешную землю, ха-ха-ха. Ну а если серьезно… Да, Новый Мир. Только уберите из него саморазрушение. Впрочем, убрать саморазрушение — то же, что кастрировать саму человеческую суть… Излишества? В них нет ничего плохого. Дорога излишеств приводит в храм мудрости, говорил старина Вилли Блейд. Кислота одурманила много голов, но только тех, кто подсознательно желал уподобиться зверью. Цель истинно ищущих была в обострении сознания, а не в уходе от реальности. Цель была в расширении рамок мышления. Языческое неистовство! Рок-н-ролл! Священное вдохновение! Сознательно приводимые в беспорядок чувства — и как награда, надежда на открывающиеся пути познания неизвестного. Для истинно, истинно ищущих! Но… все это превращается в пошлость в момент большого потрясения. И тогда становится ясно: все, что ни делается в мире, для одного — унять скуку. Разве и вы не этим же занимаетесь?..

Маррисон бросил на Занудина выворачивающий наизнанку взгляд полный презрения, сделал очередной глоток и продолжил:

— Нет, все понятно. Спектакль жизни и смерти. Одни — зрители, другие — актеры. Иногда они меняются местами. Как вы и я. Но и те и другие, ха-ха, мучаются вместе… Что я скажу о себе? Такую судьбу, как оказалось, подспудно хотели повторить еще тысячи, десятки тысяч, а может, сотни тысяч молодых бунтарей. Правильно. Похвально. Особенно когда в двадцать пять — ты импотент, а в двадцать семь — труп, захлебнувшийся в собственной блевотине. Что может быть уморительнее, правда?

И Маррисон вновь залился смехом. Смех так ему не шел, словно только сейчас, впервые, он и научился этим выражающим веселье нелепым звукам.

— Знаете что! Лишите человека разума и потребности поиска — и вы получите свой долбаный Новый Мир — красивую, блестящую фальшивку! Остальное, я полагаю, можно оставить…

Последняя капля ликера стекла в рот Маррисона, губы его скривились, и отброшенная бутылка вдребезги разбилась о ребро книжного стеллажа.

— Да что вы вытворяете, в конце концов?! — не выдержал Занудин, в чем мать родила выскакивая из постели.

На лице пьяного Маррисона выступила краска смущения. Он виновато развел руками и громко икнул.

— А где Музыкант? Я ведь, кажется, пошел искать Музыканта… — залепетал Маррисон.

— Так вы — товарищ Музыканта? Увы и ах, его тут нет! Если бы вы так не набрались, то давно бы уже заметили, что здесь только я со своими голыми, прошу прощения, мудями, мечтающий об одном: остаться наконец в одиночестве и заснуть! Спасибо за ваши бредни, которые я выслушиваю четверть часа кряду, но теперь с меня довольно, ступайте!

Занудин ловко ухватил длинноволосого гостя в подмышках и поволок к выходу из комнаты.

— Мистер Сосунок, щекотно же! — хихикал и кривлялся Маррисон.

— Почему я, к чертям собачьим, сосунок-то?!

Выбравшись в полумрак коридора, Занудин и Маррисон нос к носу столкнулись с Музыкантом. Тот оказался не намного трезвее своего заплутавшего друга.

Музыкант на секунду задержал взгляд на межбедерной поросли Занудина, затем перевел глаза на Маррисона.

— Ты где, Маррисон, лазаешь, в натуре?! Я тебя везде обыскался.

— Отстань.

Музыкант вновь скользнул взглядом по мужскому достоинству Занудина.

— А ты чего, Занудин, без «всего»?

— Как чего?! Потому что…

— Ладно, не мое дело!.. Пошли, Маррисон. Время. Тебе возвращаться пора.

Оба, шатаясь и поддерживая друг друга, удалились в комнату Музыканта.

Занудин был зол на себя, на Маррисона, на Музыканта. Прежде всего — на себя. Дурак. Даже не подумал запереться, как поступают другие!

Возвращаясь в свой номер, Занудин обратил внимание на новую табличку, повешенную на дверь:

СОСУНОК

— Ух, эти Панки! — скрежеща зубами, Занудин сорвал табличку и закрылся в комнате.

Подобрав осколки битого стекла с ковра, он вдумчиво покурил и снова устроился в постели. Но сон, проныра, к Занудину не шел. «Маррисон, Маррисон, Джин Маррисон… что-то же вертится в голове!..»

…Только неделю спустя, по наитию перебирая на полке автобиографические справочники, посвященные разнокалиберным знаменитостям, в руки Занудину попалась книга, где он встретил это имя и увидел фотографии, с которых взирало лицо ночного гостя. А ведь «носителя» лица, если Занудин еще не успел сойти с ума, он наблюдал в непосредственной близости, вживе…