Валерий Вотрин - Жалитвослов

• Название: Жалитвослов
• Автор: Валерий Вотрин
• Издательство: Наука
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-02-033872-9

Абсурд, притчевость, игра в историю, слова и стили — проза Валерия Вотрина, сновидческая и многослойная, сплавляет эти качества в то, что сам автор назвал «сомнамбулическим реализмом». Сюжеты Вотрина вечны — и неожиданны, тексты метафоричны до прозрачности — и намеренно затемнены. Реальность становится вневременьем, из мифа вырастает парабола. Эта книга — первое полное собрание текстов Валерия Вотрина.

---

Комнате Егупов не нравится с первого взгляда. Сама она небольшая и грязноватая, ее единственное окно выходит на кочковатое поле с пасущимися на нем тощими козами, — но держится комната с пятизвездочным достоинством. «А мы с разбором!» — будто заявляет она всем своим видом. На Валентину Андревну это напускное достоинство действует разительно. Она как-то сникает перед порогом и переступает его уже сникшая, готовая лебезить и просить.

— А вот и ваша комната, господин инспектор! — громко говорит Валентина Андревна, словно знакомя его с кем-то сиятельным.

Комната в ответ поводит углами, как плечами.

— Видали и получше, — презрительно откликается комната.

Егупову такое заискиванье противно.

— Комната для инспектора, — с усмешкой говорит Егупов, стремясь вложить эту усмешку в каждое слово. Его усмешка на вид ужасна. Комнату передергивает. От возмущения она не находит, что сказать, и словно поворачивается к Валентине Андревне за помощью.

— Здесь не очень уютно, — извиняющимся тоном говорит Валентина Андревна. — Здесь мы селим всех наших гостей.

Так-то она и всем инспекторам отвечала, по очереди. Ну что ж.

— Ну что ж, — произносит Егупов, открывает створку шкафа, огромного, как пожарный автомобиль, ставит туда свой чемоданчик и резким движением захлопывает ее, тем самым затыкая рот комнате, которая как раз порывалась что-то сказать. Комната обескуражено затыкается. Смотрит на Валентину Андревну. Этот — не инспектор. Кто-то другой, но не инспектор.

— Ну, а перекусить у вас найдется, Валентина Андревна? — весело говорит неинспектор.

Стол накрыт в отдельной палате. На вид палата мертвая. Только если сильно приглядеться, можно заметить слабую жизнь в ее застывших чертах. Эта палата — в коме. Здесь пусто и светло. Здесь обедают. Подает на стол лысый, с безволосым одутловатым лицом человек в белом халате.

— А это наш повар, Булдурген, — говорит Валентина Андревна. — Из казахов.

Поименованный кидает на нее быстрый взгляд раскосых глаз. Взгляд какой-то восточный.

— Салат не забудь, Булдурген, — говорит Валентина Андревна. С поваром она обращается не то что с комнатой, ни следа не осталось в ней прежней угодливости. Булдурген приносит и расставляет на столе тарелочки с моховым салатом под майонезом. Здесь же засоленные грибы, какие-то палочки и веточки в уксусе. Большой кувшин с жидкостью, похожей на компот, компотом и оказывающейся. На горячее чье-то затушенное тельце, наполовину скрытое в кусочках овощей и травяных пучочках. Это, по словам Валентины Андревны и молчаливому уверению Булдургена, заяц. Егупов без лишних вопросов его съедает. Валентина Андревна за этим внимательно следит. Сама она еле притрагивается к салату. При притрагивании лицо ее не может скрыть кислой гримасы. Егупов за ней внимательно следит.

Когда голод утолен, Егупов утирает рот и говорит:

— Да.

Валентина Андревна отрывается от рассматривания грибка на кончике вилки.

— Да? — спрашивает Валентина Андревна. — А что — да?

— Я ответил на ваш давешний вопрос, — поясняет Егупов. — Я ищу особую гримасу.

Валентина Андревна хмыкает и кончиком пальца сбрасывает в миску грибок с кончика вилки.

— Здесь вы найдете всякие гримасы, — говорит она. — Мы их, правда, зовем рожами. Вот вы как психолог ответьте: вам в детстве родители говорили, что если будешь строить рожи, лицо таким и останется? Говорили вам?

— Видите ли, Валентина Андревна… — говорит Егупов.

— Нет, вы скажите как психолог, — настаивает Валентина Андревна. — Родители плохого не посоветуют.

— Дети протестуют, — говорит Егупов. — Это протестная форма поведения.

— Да, но улыбка, — настаивает Валентина Андревна, — улыбка-то у них остается. Они могут строить рожи, дразниться, косить глазами… — тут она осекается, но потом заканчивает: — А под этим — улыбка.

— Это фоновая гримаса, — объясняет Егупов. — Она бессмысленна, лицевые мышцы даже не напрягаются, изображая ее. Такие гримасы встречаются повсеместно, у детей и стариков в особенности. У политиков, у тех гримасы другие.

— Мы хотим, чтобы они перестали улыбаться, — говорит Валентина Андревна. — Вернее, даже не мы, — так хотят их родители. Мы им всего лишь помогаем. Вам, наверное…

— Да, в министерстве мне показывали статистику, — подтверждает Егупов. — Они перестают улыбаться в 87 процентах случаев. Совсем перестают улыбаться. С их лиц исчезает фоновая гримаса.

Валентина Андревна вглядывается в него.

— Что-то не пойму, — говорит Валентина Андревна. — Вы нас в этом вините, Станислав Петрович? Да, показатели у нас низкие…

Егупов устало трет глаза.

— Я занимаюсь детьми всю жизнь, Валентина Андревна, — говорит Егупов. — И я понял, что у них есть душа.

С минуту Валентина Андревна смотрит на него. Просто смотрит на него, лицо ее неподвижно.

— Душа? — наконец переспрашивает Валентина Андревна. — Вы это что, серьезно? Я здесь девять лет, с хвостиком, а хвостик месяцев на шесть потянет. И до этого с детьми работала. Я заслуженный педагог края. У меня одних дипломов четыре штуки. И никогда я прежде не слыхала, чтобы у детей была душа. Да как вы смеете такое утверждать? — внезапно кричит Валентина Андревна.

— Я смею так утверждать, — говорит Егупов, — потому что я не люблю детей.

Услышав эти слова, Валентина Андревна успокаивается. Появляется Булдурген, убирает пустые тарелки, ставит на стол самовар и вазочки с какими-то пирожными. Валентина Андревна невидящим взглядом наблюдает за его ловкими движениями.

— Да кто ж их любит! — говорит Валентина Андревна. — Но насчет души вы это перегнули. Или это новая установка министерства?

— Министерство здесь при чем постольку, — говорит Егупов, — поскольку в минсельхозе, — а они, как вы знаете, с нами в одном здании, — недавно пришли к выводу, что душа есть у козы и у лошади. Читали статьи?

— Ну, — говорит Валентина Андревна, на лице ее напряженное внимание.

— Так вот, — говорит Егупов, — там мои коллеги пришли к этому выводу на основании длительных наблюдений за работой лицевых мышц у этих животных. Вы замечали, наверное, что козья морда очень выразительная, она может отражать самые разные эмоции, каковые есть движения души, об этом пишут отцы церкви. Лошадь же вообще разумна, здесь они просто научным образом подтвердили истину. Теперь на этот счет имеются и министерские инструкции.

Валентина Андревна подносит руку ко рту.

— А собака? — спрашивает Валентина Андревна. — Я не раз видела, как у собаки брови двигаются, и улыбаться она может…

— По собакам будет другая инструкция, — говорит Егупов. — Собаки нас, в общем, не касаются.

— Да, да, — легко соглашается Валентина Андревна. — Их в этих краях и не осталось уже.

— Но к детям, — продолжает Егупов. — Меня, откровенно признаться, вдохновили опыты моих коллег. И я решил применить ту же методику к детям. — Да, да, — подтверждает он в ответ на ее округлившиеся глаза. — С этой целью я посетил уже два интерната, таких же, как ваш. Там дети тоже улыбаются. Признаюсь, иногда это выводит. Но я верю, что душа у них есть, просто они ее скрывают. Как корова. У нее на морде тоже написано полнейшее безразличие ко всему окружающему. Но эта гримаса — фоновая. Впрочем, по коровам тоже будет другая инструкция, — обрывает Егупов сам себя.

— Так какая же гримаса вам все-таки нужна, Станислав Петрович? — задает Валентина Андревна вопрос, когда он задумывается.

Егупов встряхивается.

— Гримаса сдерживающего смех, — отвечает Егупов. — Видите ли, Валентина Андревна, открытое проявление эмоции не есть доказательство существования души, так же как блеск молнии не доказывает существования бога. Только сдерживание эмоции, только напряжение мускулов, здесь лицевых, указывает на наличие той внутренней силы, каковая есть душа. Душа — это разум. Ребенку хочется улыбаться, но он себя сдерживает. Это — разум. Такое не везде встретишь.

— У нас две палаты, — объясняет Валентина Андревна, когда они идут по коридору. — Одна палата — общая, она для большинства наших детей. Которые улыбаются, — кивает она на молчаливый вопрос Егупова. — Другая — для других. У которых другие гримасы, отличные от гримас большинства, — отвечает Валентина Андревна на другой вопрос Егупова.

Они входят в палату. Она небольшая и озабоченная. Здесь четыре койки, и палата нагнулась над ними и глядит на лица спящих детей. Вошедших она замечает, только когда те уже на ее середине. Палата с невнятным вздохом распрямляется и встает перед ними с прежним озабоченным видом. Егупов не понимает ее озабоченности. Сейчас мертвый час, спят дети с обычными гримасами и дети с гримасами необычными. Так положено по инструкции. Но тут он замечает, что одна койка пуста и что окно в лес раскрыто.