Владимир Топоров - Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)

• Название: Святость и святые в русской духовной культуре. Том II. Три века христианства на Руси (XII–XIV вв.)
• Автор: Владимир Топоров
• Жанр: Религия: христианство
• Год: 1994
• ISBN: 5–7859–0062–9

Книга посвящена исследованию святости в русской духовной культуре. Данный том охватывает три века — XII–XIV, от последних десятилетий перед монголо–татарским нашествием до победы на Куликовом поле, от предельного раздробления Руси на уделы до века собирания земель Северо–Восточной Руси вокруг Москвы. В этом историческом отрезке многое складывается совсем по–иному, чем в первом веке христианства на Руси. Но и внутри этого периода нет единства, как видно из широкого историко–панорамного обзора эпохи. Святость в это время воплощается в основном в двух типах — святых благоверных князьях и святителях. Наиболее диагностически важные фигуры, рассматриваемые в этом томе, — два парадоксальных (хотя и по–разному) святых — «чужой свой» Антоний Римлянин и «святой еретик» Авраамий Смоленский, относящиеся к до татарскому времени, епископ Владимирский Серапион, свидетель разгрома Руси, сформулировавший идею покаяния за грехи, окормитель духовного стада в страшное лихолетье, и, наконец и прежде всего, величайший русский святой, служитель пресвятой Троицы во имя того духа согласия, который одолевает «ненавистную раздельность мира», преподобный Сергий Радонежский. Им отмечена высшая точка святости, достигнутая на Руси.

---

1978 Повесть о Митяе. Русь и Византия в эпоху Куликовской битвы. Л.

ПС Православный собеседник. Казань.

Рогачевская Е. Б.

1989 О некоторых особенностях средневековой цитации (на материале ораторской прозы Кирилла Туровского) // Научные доклады Высшей школы. Филологические науки. 1989, № 3.

Савицкий П. Н.

1922 Степь и оседлость, см. Мир Росс. — Евраз.

1926 Евразийство (опыт систематического изложения), см. Мир Росс. — Евраз.

1926а Географический обзор России–Евразии, см. Мир Росс. — Евраз.

Святский Д.

1915 Астрономические явления в русских летописях с научнокритической точки зрения. Πтг.

Серебрянский Н.

1914 Древнерусские княжеские жития. М.

Слов. др. — р. яз. XI–XIV вв.

Словарь древнерусского языка XI–XIV вв. М. (продолжающееся издание)

Слов. книжн. Др. Руси, XI — перв. пол. XIV в.

1987 Словарь книжников и книжности Древней Руси, XI — первая половина XIV в. Л.

Слов. русск. яз. XI–XVII вв.

Словарь русского языка XI–XVII вв. М. (продолжающееся издание).

Смирнов С. И.

1912 Материалы для истории древнерусской покаянной дисциплины. М.

Сперанский М. Н.

1909 История древнерусской литературы. М., 1914.

Срезневский И. И.

1863 Древние Памятники русского письма и языка (X–XV вв.) СПб.

СРНГ Словарь русских народных говоров. Л. — СПб. (продолжающееся издание).

Творогов О. В.

1987 Серапион // Слов. книжн. Др. Руси. Вып. I (XI — первая половина XIV в.) Л.

Тихомиров М. Н.

1968 Россия и Византия в XIV–XV столетиях // Тихомиров М. Н. Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М.

ТОДРЛ Труды Отдела древнерусской литературы. Л. — М. (продолжающееся издание).

Топоров В. Н.

1993 Николай Сергеевич Трубецкой — ученый, мыслитель, человек (К столетию со дня рождения) // Н. С. Трубецкой и современная филология. М.

Трубецкой Н. С.

1925 О туранском элементе в русской культуре // Евразийский временник. Париж, 1925, кн. 4, см. Трубецкой 1995.

1925а Наследие Чингисхана. Взгляд на русскую историю не с Запада, а с Востока. Берлин, 1925, см. Трубецкой 1995.

1995 История. Культура. Язык. М.

Ульянов Н. И.

1967 Диптих. Нью–Йорк.

1996 Шестая печать // Русские философы. Конец XIX — середина XX века. М. (перепечатка статьи 1965 г. из Ульянов 1967).

Фасмер М.

1964–1973 Этимологический словарь русского языка. Т. I–IV. М.

Филарет (Гумилевский)

1884 Обзор русской духовной литературы. 3–е изд. СПб.

Флоровский Г. В.

1928 Евразийский соблазн, см. Мир Росс. — Евраз. 1995.

1937 Пути русского богословия. Париж (воспроизведение издания — Вильнюс, 1991).

Шевырев С. П.

1850 Поездка в Кирилло–Белозерский монастырь. М.

Щапов Я. Н.

1978 Византийское и южнославянское правовое наследие на Руси в XI–XIII вв. М.

ЭССЯ Этимологический словарь славянских языков. Под ред. О. Н. Трубачева. М. (продолжающееся издание).

Bogert R.

1984 On the Rhetorical Style of Serapion Vladimirskij // Medieval Russian Culture. Berkeley–Los Angeles–London.

Dimnic M.

1981 Mikhail, Prince of Chernigov and Grand Prince of Kiev 1224–1246. Toronto.

Gorlin M.

1948 Serapion de Vladimir, prédicateur de Kiev // Revue des études slaves. T. 24. Paris.

Grabar A.

1975 The Artistic Climate in Byzantium during the Palaeologian Period // The Karije Djani 4. Studies in the Art of the Karije Djani and Its Intellectual Background. Ed. P. Underwood. Princeton.

Halperin Ch. J.

1985 Russia and the Golden Horde: The Mongol Impact on the Medieval Russian History. Bloomington.

1985a Russia and Steppe: George Vernadsky and Eurasianism // Forschungen zur osteuropäischen Geschichte. Bd. 36. Wiesbaden.

Kiparsky V.

1975 Russian historische Grammatik. Bd. III. Entwicklung des Wortschatzes. Heidelberg.

Karije Djani

1975 Karije Djani. 4. Studies in the Art of the Karije Djani and Its Intellectual Background. Ed. P. Underwood. Princeton.

Meyendorf J.

1971 Spiritual Trends in Byzantian in the Late Thirteenth and Early Fourteenth Centuries // Art et société à Byzance sous les Paleologues. Venise.

1974 Byzantine Hesychasm: Historical, Theological and Social Problems. London.

1975 Byzantine Theology. New York.

Vaillant A.

1950 Cyrill de Turov et Grégoire de Nazianze // Revue des études slaves. T. 26.

Vernadsky G.

1953 History of Russia. Vol. 3 : Mongols and Russia. New Haven.

Watkins C.

1970 Studies in the Indo–European Legal Language, Institutions and Mythology // Indo–European and Indo–Europeans. Philadelphia.

Zenkovsky S.

1974 Medieval Russia’s Epics, Chronicles and Tales. 2nd ed. New York.

IV ЖИЗНЕННОЕ ДЕЛО СЕРГИЯ РАДОНЕЖСКОГО

1. XIV ВЕК НА РУСИ: ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАНОРАМА

После многообещающего начала Древней Руси в ее «киевский» период, связанного с именами Владимира и Ярослава Мудрого (конец X — первая половина XI века), следующие без малого два века свидетельствуют формирование и нарастание тенденции к ослаблению связей между разными частями Киевской Руси, к появлению опасных симптомов все возрастающего неблагополучия и угрозы целостности центральной власти и самого государства. Причины этого упадка достаточно хорошо выяснены. Многие из них привлекались исследователями с целью объяснения неблагополучного пути развития Киевской Руси. Оставляя в стороне случайные и сугубо частные причины, которые, накапливаясь и суммируясь, со временем стали способствовать возрастанию энтропических тенденций как в жизни самого государства, так и общества, — стоит сказать несколько слов о более значительных причинах. Среди них уместно различать причины внешние (природой и положением в ней предлагаемые обстоятельства, которые, впрочем, в дальнейшем нередко формируются и деятельностью самого человека, государства, власти; рамка, внутри которой развертываются исторические res gestae) и внутренние (характеризующие сам субъект этих res gestae, относящиеся не к природному, а к «человеческому» sub specie культуры, в частности, и в том ее варианте, который связан с переработкой «природных» данных, к тому, что сложилось еще до того времени, когда тень кризиса системы приобрела угрожающий характер).

К началу монголо–татарского нашествия Русь уже была огромным по своим размерам государством, распростершимся от Печоры до Прута и от Балтийского моря до Волги и верховьев Дона и, следовательно, занимавшим бо́льшую часть Восточной Европы. С этой огромностью территории к началу XIII века никакая центральная власть справиться, конечно, не могла. Поэтому и государственность и власть в ее функциях объединения, управления и контроля были в значительной мере фиктивными, слишком поверхностными, чтобы быть эффективными и не имевшими ни времени, ни средств для соответствующей перестройки. Подавляющая часть этой территории была покрыта лесами, часто практически непроходимыми и поэтому существенно затруднявшими исполнение властью коммуникативных и фискальных функций и облегчавшими населению уклонение от выполнения своих обязанностей перед властью. Население Руси в это время было редким и этнически, культурно, экономически неоднородным: огромные пространства на востоке и севере Руси занимали народы финно–угорского, самодийского и тюркского происхождения. Высокая подвижность населения при его низкой плотности отчасти компенсировала связи внутри этой территории, но зато и уменьшала стабильность, тот уровень «оседлости», который обеспечивает необходимую основу для государственных и хозяйственно–экономических связей. С торговыми путями и связями дело обстояло плохо: на севере и на юге — соответственно Северный Ледовитый океан и кочевники Великой степи — практически исключали конструктивные контакты или делали их крайне затруднительными (современный исследователь указывает, что, если гонцы Дария передвигались по Царской дороге в Персии со скоростью 380 км в сутки, а при монголах в той же Персии правительственные курьеры покрывали за сутки 335 км, то в России во второй половине XVII века, когда с помощью шведских и немецких специалистов было налажено регулярное почтовое сообщение, курьеры продвигались при удачных обстоятельствах со скоростью 6–7 км в час и, поскольку передвижение осуществлялось только в светлое время дня, за сутки удавалось продвинуться не более чем на 80 верст. См. Пайпс 1993, 36). Волжский путь на юго–восток был опасен и, кроме того, существенно сужал круг циркулируемых товаров и торговых сделок. Связи с Западом также были небеспрепятственны, и безопасность на этом направлении, особенно для Северо–Восточной Руси, не могла быть надежно обеспечена государством. Одним словом, Русь находилась в значительном отдалении от великих путей мировой торговли, а внутри страны наиболее надежные торговые пути (реки) ежегодно выбывали их строя на треть года и более. В этом отношении русская государственность, хозяйственно–экономическая система, формы организации общества, сам быт, жизнь оказались заложниками великого пространства и его условий — природных, демографических, тех, что предопределяют возможность выбора типа хозяйствования, и др.

Бедные почвы при общем обилии земель предопределили экстенсивный и непомерно расточительный тип земледелия с низким агрокультурным уровнем (глубокая вспашка, истощающая почву, скудное унавоживание, отсутствие действенных стимулов к более совершенным и экономным способам ухода за землей), вынуждавшим, так как это казалось более простым и, следовательно, выгодным, продвигаться все далее на восток, в Азию и, в конце концов, дойти до Тихого океана, где уже вообще было не до земледелия. Так система землепользования, ведения сельского хозяйства оказалась заложницей почвенных, климатических и иных природных условий (в частности, количество солнечных дней, длительность вегетационного периода).