Вольфганг Леонгард - Революция отвергает своих детей

• Название: Революция отвергает своих детей
• Автор: Вольфганг Леонгард
• Издательство: Overseas Publications Interchange Ltd
• Жанр: История
• Год: 1984
• ISBN: 0-903868-66-0

В этой книге описываются все мои впечатления и переживания за время десятилетнего пребывания в Советском Союзе (1935—1945) и за время моей четырехлетней деятельности в центральном аппарате руководства СЕПГ (1945—1949); в этой книге рассказывается о советских школах и университетах, о студентах и комсомольцах, о первых днях войны, заставшей меня в Москве, и о жизни в военное время в Караганде; об обучении членов иностранных компартий в школе Коминтерна и о Национальном комитете «Свободная Германия», а также о «группе Ульбрихта» в мае 1945 года; о первых шагах советской политики в послевоенной Германии, о построении советско–зональной государственной системы и о партии, которая сегодня как государственная партия определяет в советской зоне судьбу восемнадцати миллионов человек.

Эта книга родилась, однако, не только из стремления рассказать о некоторых мало известных сторонах сталинской системы и советской политики в Германии, а главным образом из желания показать людям несоветского мира, что думает и чувствует новое поколение обученных партийных деятелей восточного блока, к каким оно приходит решениям и в чем проявляется его критическое мышление. Я пытаюсь при этом, вполне сознательно, так описывать встречи и дискуссии, события и переживания, как они тогда воспринимались, оценивались и продумывались. Только таким образом, кажется мне, станет западному читателю понятно, что означает для человека разрыв со сталинизмом, если он вырос на теориях этого учения. Мое решение — результат многолетнего мучительного процесса сомнений и оправданий, угрызений совести и построения теорий для ее успокоения. Но когда решение принято — возврата больше нет. Тогда даже в состоянии тяжелого внутреннего конфликта, человек неудержимо движется к решающей грани, переход которой окончательно срывает пелену сталинизма с облика мира в его душе.

---

Особое положение занимал Вальтер Кёппе. Маленький приземистый, лысый (тогда ему было 53 года). Он был родом из Берлина и говорил на настоящем берлинском диалекте. Для своего возраста и телосложения Кёппе был удивительно подвижным человеком; он мало разбирался в теоретических и политических вопросах. В июне 1945 года в личных взаимоотношениях симпатичный, но политически слабый Вальтер Кёппе стал вторым председателем парторганизации города Берлина, официально работая секретарем организации. На этом месте он, однако, долго не удержался. Вместо того, чтобы давать рабочие директивы, он все свое служебное время тратил на разговоры с берлинскими партработниками, рассказывая им из своего прошлого. В 1947 году он был назначен администратором по экономической части в Высшей партшколе имени Карла Маркса. Эта работа вполне соответствовала его практическим и организационным способностям. Через три года он был назначен руководителем хозотдела в Академии по административным вопросам в Форст–Цинна, где он находится и по сегодняшний день.

Журналист и писатель Фриц Эрпенбек из Майнца, которому тогда было 48 лет, был единственным из всей нашей группы, у кого в 1945 году еще не было назначения или определенной функции. Фриц Эрпенбек писал много и усердно и поспевал всюду и везде: на редакционные совещания газет и журналов, в Союз культуры, присутствовал при обсуждениях проблем кино, театра и изобразительного искусства. Будучи живым, восприимчивым, образованным и всем интересующимся человеком, он себя, очевидно, очень хорошо чувствовал, имея это ни к чему не обязывающее положение. Однако, чем больше укреплялась политическая система в советской зоне, тем труднее становилось вести такую свободную жизнь.

Наконец надо сказать несколько слов и о самом себе. Из всех участников группы Ульбрихта я был самым молодым: мне было тогда 23 года. Я был единственным, у которогo не было долголетнего стажа работы. Вероятно меня взяли в группу Ульбрихта потому, что я вырос в Советском Союзе и меня рассматривали как представителя молодежи, которую там гораздо чаще, чем на Западе, выдвигали на руководящие посты. Очевидно, для немецкой компартии спешно нужны были молодые кадры, что доказывалось сравнительно большим процентом молодых товарищей, учившихся в школе Коминтерна. Вероятно меня взяли еще и потому, что уже 5 лет состоял в комсомоле и окончил школу Коминтерна. Я всегда очень интересовался политикой и постоянно стремился повысить свой политический уровень. Кроме того, я тогда свободно и без акцента говорил по–русски. Остальные участники группы, хотя и понимали по–русски, но говорили с трудом, делая ошибки.

Наконец, к нашей группе принадлежал еще один молодой человек, но не в качестве политического работника, а в качестве технического секретаря. Он был спокойным и молчаливым человеком (почти как начальник кадров) и редко когда участвовал в наших беседах. Работником он был хорошим. Позже я встретил его в качестве начальника канцелярии областного управления Потсдама.

Эти десять участников группы Ульбрихта были первыми немецкими эмигрантами, которые вернулись в советскую оккупационную зону Германии. Их задачей было подготовить Политическую почву для дальнейшего развития режима.

НА САМОЛЕТЕ В ГЕРМАНИЮ

Первый час нашего полета прошел в молчании. Нам настолько подробно разъяснили наши задачи, что Ульбрихт не считал нужным их повторять. Спрашивать Ульбрихта о нашей будущей работе и нашей судьбе не приходило никому в голову; он бы все равно не ответил, а кроме того, мы все знали, что такие вопросы не принято задавать.

Когда я 30 апреля 1945 года летел в Германию, я честно был готов сделать все, что было в моих силах, чтобы образцово выполнить поставленные передо мной задания. Я тогда верил, что Советский Союз после разгрома германской армии, бескорыстно поможет немецким антифашистам и демократам построить новую демократическую Германию. Не была ли поддержка немецкого Национального комитета лучшим доказательством того, что Советский Союз был заинтересован в построении независимой Германии немецкими силами? Не была ли отправка и нашей группы до окончания военных действий еще одним доказательством желания Советского Союза действовать не как завоеватель, а как государство, готовое помочь немецким антифашистам? Не повторял ли неоднократно сам Сталин о различии, которое существует между немецким народом и нацистским государством?

Тогда я был далек от сознательной оппозиции, хотя я и не принадлежал к тем стопроцентным сталинцам, которые не думали самостоятельно, а подходили к вопросам исключительно с одной точки зрения: что лучше для Советского Союза, то правильно и необходимо. Я и сам тогда был готов выполнять все партийные директивы, но я задумывался над политическими событиями и зигзагами генеральной линии.

Во время моего десятилетнего пребывания в Советском Союзе, я многое увидел и пережил. Я был свидетелем событий и решений, которые мне нравились и были созвучными марксистской теории. Но бывали решения, с которыми я не был согласен и которые, как мне казалось, противоречили марксизму. Случались некоторые вещи, которые мне были непонятны и которые меня волновали, а кое‑что мне было противным и вызывало мое полное отрицание. Я часто думал об огромной волне арестов 1936–1938 годов и о всесильном аппарате НКВД. У меня часто возникали сомнения в правильности пакта с фашистской Германией и в необходимости войны с Финляндией. Я вспоминал иногда с неприятным чувством, как после оккупации восточной Польши в 1939 году и Прибалтийских стран в 1940 году в Москву приходили длинные товарные составы с «трофейной добычей». Я помнил антирабочее законодательство 1940 года и подавление свободного мнения так же, как помнил и ужасающие формы критики и самокритики. Правда я всегда старался находить оправдание этим явлениям, — в конце концов, ведь, социалистическая революция происходила в отсталой стране и все существующие недостатки и слабости скорее нужно относить за счет общей отсталости России, чем ставить в упрек советской системе.

Когда я покидал Советский Союз, я был полностью поглощен новым и важным заданием, и я был, пожалуй, из всей группы наиболее «прогрессивным» в своем обосновании правильности режима. Я был полон надежд на то, что мы получим сравнительную свободу действий в политическом развитии дел в Германии, право проводить некоторые мероприятия по–иному, чем в Советском Союзе. Кроме того, я думал, что после окончания войны и в самом Советском Союзе произойдет изменение режима в сторону предоставления населению большей свободы.

Итак, несмотря на критические размышления, как раз в это время я был оптимистически настроен и полон надежд, я жаждал поскорее приступить к новой политической работе.

После, примерно, одночасового полета мы приземлились в Минске, столице Белорусской Республики. Этот город в то время был одним из наиболее разрушенных в Советском Союзе. С аэродрома были видны почти одни только развалины: картина была жуткой.

Вслед за нами приземлился еще один самолет. Из него вышло десять пассажиров, которые были одеты так же, как и мы и с интересом на нас посматривали.

— Это бывшие военнопленные, окончившие антифашистскую школу. Они тоже летят в Германию, в район действий армии маршала Жукова, — сказал один из нашей группы, который, очевидно, был более осведомлен, чем я.

Они стояли перед своим самолетом, а мы — перед нашим.

— Нельзя ли нам с ними поздороваться? — спросил я.

— Лучше не надо. Ульбрихт сказал, чтобы мы держались отдельно.

Я промолчал, но в моей голове уже зашевелились еретические мысли о двойственности этого положения. Или их должны были и дальше рассматривать, как военнопленных, тогда их не нужно было одевать во все новое и посылать на особые политические задания в Германию, или их уже считают своими товарищами, тогда и обращаться с ними нужно, как с равными. Тогда я отнес этот инцидент к тактическим ошибкам одной из инстанций. На самом же деле в этом примере отразилось то иерархическое расчленение, которое столь типично для сталинизма.

Из десяти пассажиров этого второго самолета мне привелось позже познакомиться с двумя: с Паулем Маркграфом, бывшим полковником и кавалером ордена «Рыцарского Креста», который после «перековки» в антифашистской школе и возвращения в Германию, был назначен советскими властями полицейским префектом Берлина, и с Матеусом Клейном, бывшим пастором, который входил в Национальный комитет «Свободная Германия» и сначала работал в отделе по церковным делам. В дальнейшем он, однако, отошел от своей веры и стал настоящим сталинцем. После 1945 года он стал начальником кадров восточноберлинской радиостанции, потом ассистентом при кафедре философии в партийной школе имени Карла Маркса и впоследствии доцентом кафедры «Наука об обществе» при Йенском университете.