Юрий Герт - Лабиринт

• Название: Лабиринт
• Автор: Юрий Герт
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Современная проза
• Год: 1987

---

Мне не хотелось идти в ресторан, и в общежитие возвращаться тоже не хотелось, мне хотелось остаться одному, но я не мог обидеть Сашку. Вчера он получил перевод из дома и носился целый день по институту, раздавая долги.

— Мне кажется, у меня еще что-то осталось,— сказал Сашка.— Правда, я видел в когизе юбилейный Шекспировский сборник...

Но он был готов пожертвовать ради меня даже шекспировским сборником.

* * *

Он сосредоточенно изучал меню, шевеля и причмокивая пухлыми губами. У Коломийцева было круглое лицо с розовыми щечками и рыжеватые волосы в мелких кудряшках. Если бы ангелы носили очки, он был бы точной копией ангелочка с картины Рафаэля.

В зале, еще пустоватом, сидели одни мужчины: теплая компания багроворожих деляг в лосиных сапогах и белых бурках; командированные с деловито жующими челюстями; пара застенчивых, настороженных морячков и пожилой человек в офицерском кителе без погон,— длинный, худой, печальный, похожий на Дон-Кихота без эспаньолки, дрожащей рукой он выплескивал в стакан водку из графина и опрокидывал в рот, не закусывая. На низенькой эстрадке, возле пианино, стоял барабан и рядом, на стуле, блистал перламутром аккордеон; оркестранты сидели за столиком и пили пиво.

Официантка с подчеркнуто-безразличным видом ждала, поглядывая по сторонам, и нетерпеливо постукивала карандашиком по раскрытому блокнотику. Она была очень молоденькой, в белой кружевной наколке, прозрачной кофточке и напоминала одно из тех нежнейших созданий кондитерского вдохновения, которые пестрели за витриной буфета. Услышав о биточках с вермишелью и бутылке портвейна, она сказала:

— Белое пить будете?

— «In vino veritas»,— вздохнул Сашка, заканчивая в уме сложные подсчеты.— Увы, но мы не будем пить белого, девушка!..

Она по-цыгански передернула плечами и, оскорбленно вильнув задом, поплыла к буфету. У нее был очень красноречивый зад. Им было можно выразить все, даже презрение к нашим студенческим карманам.

Мы заходили сюда редко, довольствуясь институтской столовкой и — в день стипендии — кафе-закусочной, расположенной в подвальчике, с окнами вровень тротуару; мы ели там жареную треску, дули жигулевское, спорили о статьях Эренбурга и очерках Овечкина. В ресторан мы являлись в исключительных случаях, когда требовалось восстановить равновесие между собой и миром. Наши сбитые подошвы нежились, ступая по ковровым дорожкам, крахмальные скатерти топорщились на столах, узкие серебряные сковородки фыркали маслом, и вино в бокалах играло веселыми огоньками. Жабрин в своей конурке отсюда казался не более реальным, чем облачко дыма.

Зал наполнялся. Посетители шумно двигали стульями, тренькали ножами, подзывая официанток. Аккордеонист заиграл «Голубку». Его звали Вася-милиционер. Он и в самом деле днем дирижировал полосатым жезлом на перекрестке перед универмагом, а по вечерам играл в «Золотом руне», и при этом лицо у него становилось добрым, глупым и совершенно счастливым.

— За Гамлета!— сказал Сашка, разливая портвейн,— К черту Жабрина — да здравствует Гамлет!

Первая стадия опьянения у Сашки всегда была связана с Гамлетом. Он третий год занимался гамлетовским вопросом. Об этом знали все в институте. Он гордился тем, что получает книги по Шекспиру из Москвы, по межбиблиотечному абонементу.

Мы выпили. Я спросил:

— Как поживает принц Датский?

— Скоро,— сказал Сашка.— Я кончу доклад через две недели. Это уж наверняка.— Так он отвечал каждый раз. Я усмехнулся. Он перехватил мою усмешку, положил вилку и нахмурился.

— Гамлет!— сказал он строго.— Гамлет! Понимаешь ли ты, что такое — Гамлет? Гамлет — это и ты, и я, и мы все, все человечество. «Быть иль не быть? Вот в чем вопрос. Достойно ль смиряться под ударами судьбы иль надо оказать сопротивленье — и в смертной схватке с целым морем бед покончить с ними?..» Каждая эпоха отвечает на это по-своему. Каждая эпоха и каждый человек. Я должен добиться синтеза!..

Я смотрел на его личико захмелевшего ангелочка и думал о том, что мне уже двадцать два. Что я пишу рассказы, которых никто не печатает. Что завтра надо слушать лекции, выпускать стенгазету, готовиться к семинару. Что через год, даже меньше, я поеду в глухой район. Буду учителем. И вопрос «быть иль не быть» решится сам собой.

— Давай выпьем,— сказал я.— За Гамлета мы уже пили, давай выпьем за Горацио.

Мы отпили из бокалов.

Сашка сказал:

— А теперь за Офелию.

Я сказал:

— Лей поменьше. Мы еще должны выпить за Лаэрта, Гертруду, Клавдия и Полония.

— Нет,— сказал Сашка,— к черту Клавдия. За Клавдия и Полония мы пить не будем. Лучше за могильщиков.

— Конечно,— сказал я.— За могильщиков — это уж обязательно. Только хватит ли у нас презренного металла? Ведь мы забыли о Фортинбрасе...

— Стоп! — сказал Сашка, в мистическом ужасе округляя глаза.— Мы забыли о Фортинбрасе? Мы будем элементарными скотами, если забудем о Фортинбрасе!..

И мы вытряхнули всю мелочь из карманов. Но тут Сашка сказал, вглядываясь куда-то поверх моего плеча:

— Вот она, твоя Офелия.

— Тебе начинают мерещиться призраки?..— сказал я.

— А ты обернись,— сказал Сашка.

* * *

Я обернулся. И увидел Машеньку. Вместе с Олегом. Он шел позади, небрежно кивая кому-то в зале.

Я перевернул пустой бокал кверху донышком. Забавно, подумал я.

Никогда я не сидел с ней в библиотеке, не читал Пешковского, никогда не провожал на Плеханова 26 — ту Машеньку, которую видел теперь.

Мне казалось, все смотрели не на нее, а на меня.

Она двигалась но широкому проходу, смущаясь и еще больше хорошея от смущения,— она шла как по проволоке — прямо, словно боясь оступиться, оглушенная шумом и ярким, наглым светом. Но было в ней что-то непривычное, чужое — сейчас, когда она проходила по ресторану, рядом с Олегом, и даже в давно мне знакомом серебристо-пепельном, закрытом до шеи платье я ощутил вдруг затаенное бесстыдство, — так дразняще оно облегало ее легкие бедра, талию и маленькую грудь,

— Что ж, выпьем за Офелию?— предложил Коломийцев, кротко поджимая румяные губы.

— Скотина, — сказал я.

— А ты что, не знал?..

— Отчего же,— сказал я.— Мне давно известно, что ты порядочная скотина..

Я старался не смотреть в ту сторону, где они выбрали свободный столик.

Какое мне, в сущности, до них дело? — сказал я себе,— Какое мне дело?

Внешне я выглядел, наверное, довольно спокойным. Я только краем глаза наблюдал, как Олег, разговаривая, наклонялся к Машеньке,— рука его, с узким уголком белого манжета, уверенно лежала на спинке ее стула.

— Дорогой мой,— вспомнилось мне,— писать посвящения в наше время — слишком провинциально...

Мы не успели расплатиться — Машенька уже заметила нас. Она вспыхнула. Потом растерянно и обрадованно что-то сказала Олегу, он тоже повернул голову и помахал нам рукой.

Машенька, поднявшись первой, направилась к нашему столику.

— Привет мыслителям и поэтам,— сказал Олег.— Вот видите, раз это место освящено музами, значит, и нам, грешным...— Он не кончил, с усмешкой взглянул на меня и, пододвинув стул для Машеньки, сел сам.

— Все равно, здесь очень противно,— сказала Машенька.— Я бы ни за что не пришла, если бы не пари. Мы поспорили, и он выиграл, и привел меня сюда...— Она вся розово светилась от возбуждения, и все поправляла и обдергивала на коленках платье, и говорила — часто и торопливо, как будто оправдывалась,— передо мной, что ли?..

— Не понимаю, что тут хорошего? Все пьяные... Вы, наверное, тоже, да?..

— Конечно,— сказал Сашка.— И мы как раз собирались выпить. За Офелию.

— За... какую Офелию?

— За ту самую. В которую втрескался один товарищ... (он выдержал предательскую паузу) по имени Гамлет.

Напряженно улыбаясь, я пнул его под столом ногой.

— Прошу,— сказал Олег, разворачивая перед Машенькой меню.

— Мне... стакан лимонада, и все!— испуганно вырвалось у нее.

— Фруктовой воды?..— Олег в упор взглянул на официантку.— Но ведь у вас нет лимонада?..

— Нет,— усмехнулась она и — сверху вниз — посмотрела на Машеньку.

В зале становилось все шумнее. Где-то звякнула об пол тарелка. В углу закипала ссора — туда уже спешил величественный швейцар, похожий на белого генерала из довоенных фильмов.

Машенька сидела вся сжавшись, стараясь ни на кого не смотреть, Я мстительно наслаждался ее неловкостью. Олег рылся в меню, со знанием дела обсуждая с официанткой список немногочисленных блюд.

— Да, это не «Прага»,— сказал он, наконец, отпуская ее.

— И не Рио-де-Жанейро,— сказал Сашка,— Кстати, синьор давно из Рио-де-Жанейро?

Олег сдержанно пожал плечами:

— «Прага» — лучший ресторан в Москве. При случае рекомендую заглянуть.

Он скучающе отвернулся и снова кивнул кому-то в зале. У него был четкий, решительно вырезанный профиль — прямой нос с тонкими нервными ноздрями, светлые волосы, небрежно отброшенные к затылку.