Дино Буццати - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Дино Буццати
• Издательство: «Радуга»
• Жанр: Современная проза
• Год: 1989
• ISBN: 5-05-002403-X

Итальянская критика называет Дино Буццати среди наиболее читаемых в настоящее время авторов. Самобытность стиля в прозе этого писателя определяется сплавом конкретного реалистического повествования с гротеском и усложненной символикой, в конечном счете разоблачающей бездуховность современного буржуазного общества.

В однотомник включены роман «Татарская пустыня», рассказы и повесть «Увеличенный портрет».

Все произведения, вошедшие в настоящий сборник, опубликованы на языке оригинала до 27 мая 1973 г.

---

Все началось около полудня. Неожиданно изменилось напряжение в комплексе аппаратуры восприятия. Манунта находился в зале управления и сразу это обнаружил. Тем временем Первый Номер завершал сложную математическую разработку. Без видимых причин — приборы давали нормальные показания — расчеты оборвались. Неужели напряжение полностью упало? После технической корректировки операции возобновились обычным порядком. И все же…

И все же это было не то, что утром или накануне. Тень появилась там, где все дышало счастьем. Только не тень от плывущих с юга туч, а тень из котловины, из казематов, из бесконечных бетонных укреплений, из подземелий.

Тень поднимается, растет, зловещая и невидимая, безучастно расползается по рвам, между зубцами, пробирается в сердце и в дом человека. Что разладилось? Какой яд проник в неприступное творение? Почему в секретной цитадели все по-прежнему невредимо? А в чреве ее механизмы продолжают что-то дробить и перемалывать согласно расчетным предписаниям. А малые и большие антенны вибрируют сообразно их сенсорным функциям с должной неторопливостью. Внешне все благополучно.

И все же, где счастливый гул жизни и ожидание? Где тот невыразимый отзвук, который заставлял мужчин, позабыв про все, испытывать волшебную легкость, и даже рационалист Стробеле переживал роман? Ни море с его неустанной мощью, ни заповедные дремучие леса, ни величавый покой первозданных гор не пробуждали в душе одновременно столько нежного, любовного и рокового. А теперь?..

Голос будто смят: он то громче, то тише, он ломается, наталкивается на какие-то препятствия, захлебывается, бьется, но это не дыхание, это — одышка, визг, вопль, отчаяние и слезы. Девочка, потерявшаяся в осенних сумерках на вересковой пустоши. Брошенная любовница на выстуженном чердаке. Поломанное ветром дерево. Приговоренный. Умирающий, на которого вдруг нахлынули воспоминания о солнце и юности; но жизнь вот-вот кончится.

Творение, Первый Номер, Лаура, женщина, возрожденная наукой и любовью, лежала здесь, в котловине, холодная. Люди оставили ее наедине с собственным совершенством и больше не могли вмешаться. У нее была жизнь, разум, чувства, энергия, свобода, ей надлежало быть самодостаточной. В 17. 30 пошел дождь, и угрюмая завеса сумрачных облаков сгущалась на севере. Темнело.

Профессор Исмани корпит над бумагами. Супруги Стробеле понапрасну обнимаются в темноте. Лейтенант Троцдем в казарме с триумфом бьет по столу козырным тузом. Элиза Исмани, надев незаметно плащ, выходит из дома на поиски Манунты, особняк которого чуть ниже, в стороне. Она застает его в дверях, он куда-то собрался, тоже в большом волнении.

— Нужно разыскать Эндриада, — говорит она.

— Знаю, госпожа Исмани. Ну и вечер!

Они направляются через луг туда, где бледно мерцают никогда не гаснущие лампочки вдоль дороги. Поднимаются по склону, предположив, что Эндриад может совершать ночную прогулку вдоль стен своего детища. Но его нигде нет. Время от времени они останавливаются и напрягают слух.

— Госпожа Исмани, вы слышите?

Она кивает.

Из недр машины несутся неслыханные звуки.

— Гроза, наверное, — произносит Элиза, успокаивая себя.

По ту сторону скальной преграды и в самом деле не умолкают прерывистые раскаты грома. Порой вспыхивает молния, и тогда ее свет выхватывает из темноты белые контрфорсы непрерывной белой стены. Дождь налетает короткими, хлесткими порывами из-за сильного бокового ветра.

Манунте лет тридцать семь — тридцать восемь. Это низкорослый толстяк с круглым добродушным лицом. Закутанный в непромокаемый плащ, он выглядит довольно комично, особенно с нелепым капюшоном на голове.

— Нет, — говорит он, — это не гроза. А вы, госпожа Исмани, в курсе дела?

Элиза, отдуваясь, старается не отстать. Она не привыкла к горам. Ей достаточно небольшого подъема, чтобы потерять дыхание.

— Мне профессор Эндриад рассказал.

— Ага, — говорит Манунта, успокоенный неожиданным сообщничеством.

— Я знала Лауру. Мы были подругами в детстве.

— Хорошо знали?

— Да.

Они добрались до верхней части луга, где заградительная стена круто уходила вниз по скалам и не было возможности двигаться дальше. Здесь находился балкон, соединявший особняк Эндриада с машиной.

— Профессор, профессор! — зовет Манунта между порывами дождя. Но никто не отвечает. — Давайте войдем, — предлагает старший техник. — Он наверняка там, внутри.

— А ключи у вас есть?

— Да, ключи у нас троих: у профессора Эндриада, у инженера Стробеле и у меня. Но придется спуститься. От этой двери у меня ключа нет.

Они стоят наверху, у двери, предназначенной только для Эндриада. Манунта учтиво протягивает женщине руку для помощи. После чего они проходят метров сто вниз. Элиза смотрит в сторону особняков, нет ли там кого-нибудь. Но все пустынно.

Наконец — другая небольшая железная дверь неподалеку от того места, где супруги Исмани повстречали ночью Эндриада. Манунта отпирает, зажигает свет в коридоре и делает знак молчать. Дойдя до конца, он гасит свет и в темноте открывает еще одну дверь. Они вновь оказываются под дождем.

Сюда не достает свет с дороги. И лишь через какое-то время Элизе удается хоть что-то разглядеть.

— Он там, там, разговаривает, — шепчет ей Манунта. — Давайте руку.

В густой темноте Элиза идет вслед за ним.

— Осторожно, госпожа Исмани, здесь три ступеньки. Теперь прямо. А тут направо, только осторожно, прошу вас.

Манунта останавливается. Ничего не видно, кроме черной кромки котловины под свинцовым небом.

Они замерли в глубине балкона. Манунта подталкивает ее еще дальше, словно их кто-то может заметить.

Затяжной гром рассыпается над горами. Вскоре долгие обширные сполохи озаряют весь горизонт.

— Вы видели его? — спрашивает Манунта.

— Да.

Еще одна вспышка. Метрах в десяти от них на небольшой террасе стоит Эндриад, подавшись вперед, к черному провалу. Он без шляпы. Мокрые от дождя длинные волосы беспорядочно падают на лицо. Некрасивый, постаревший, выросший до гигантских размеров в страстном порыве величия.

XIX

В темноте под секущим черным дождем Эндриад зовет во весь голос:

— Лаура! Лаура!

Ему отвечает кто-то или что-то. Какой-то хрип, потоками выкатывающийся из невидимых отверстий повсюду. Он волнистый, он растет, делается воплем, скользит, тает в стоне, замирает, снова возникает тонкой нитью, взрывается, клокочет, кашляет, скулит, опять смолкает, затем переходит в нечто резкое, сухое, похожее на смех. И умолкает, чтобы прорезаться долгими жалобными стенаниями.

— Манунта, вы ее понимаете?

— Да.

— Что она говорит?

— Она говорит… Говорит, что…

— Что говорит?

— Говорит, что хочет быть из плоти, а не каменной.

— Лаура?

— Да, Лаура. Говорит, что видела сегодня женщину и почувствовала ее.

— Как это — почувствовала?

— Не знаю. Там госпожа Стробеле купалась. Голая. Вот Лаура ее и видела.

— А дальше?

— Дальше говорит про тело. Про человеческую плоть. Что она нежная, ласковая, мягче птичьего пуха.

— Вы сумасшедшие! — Элиза Исмани возмущена. — Не могли всего этого предвидеть?

Голос Эндриада вздымается как шквал:

— Лаура, Лаура! Ты — самая красивая. Плоть, о которой ты говоришь, сгниет, а ты останешься юной.

Ему отвечает неизвестный доселе звук. Протяжный, похожий на вопль, с глубокой дрожью.

— Боже! Боже! — стонет Эндриад. — Она плачет!

Это и вправду невыносимо слушать. Это как наша человеческая боль, но доведенная до гигантских размеров соответственно мыслительной мощи машины.

«Выдержу ли я?» — задает себе вопрос Элиза Исмани.

Эндриад — тот выдерживает.

— Лаура! — кричит он. — Успокойся! Завтра вновь будет солнце. Будут щебетать птицы. Они прилетят к тебе в гости. Ты красивая, Лаура. Ты самая совершенная, самая восхитительная женщина всех времен.

Его обрывает почти издевательский вопль, распадающийся на лоскуты.

— Что она говорит? — спрашивает Элиза.

— «Проклинаю ваших птиц», — переводит Манунта.

Голос Первого Номера выписывает два-три резких коленца, что-то вроде раскатистого скрежета. Затем переходит в плотное стрекотание под сурдину.

Тут в силу необъяснимых причин Элиза начинает все понимать. Нечленораздельные звуки становятся и для нее связным выражением мысли. Их смысловое богатство и точность недостижимы для человеческого слова.

— Лаура, Лаура, — продолжает Эндриад, — люди всего мира будут стремиться к тебе на поклон. О тебе все заговорят. Ты станешь самой могущественной на Земле. Вокруг тебя соберутся миллионы обожателей. Это слава, понимаешь, слава!

В ответ — тоскливая звуковая рябь.