Ричард Бокэм - Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

• Название: Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей
• Автор: Ричард Бокэм
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2011
• ISBN: 978–5–699–46401–2

Эта книга — удивительное расследование всемирно известного ученого, которое проливает свет на жизнь Иисуса и происхождение Евангелий. Сюда вошли результаты новейших исследований древней культуры, человеческого мозга, механизмов памяти. Автор объясняет, как получилось так, что слова и поступки Иисуса не были забыты и достоверно известны всему миру и теперь, и приоткрывает завесу над одной из величайших тайн Библии: тайной личности любимого ученика Иисуса, загадочного автора Четвертого Евангелия. Впервые на русском языке главный труд одного из самых авторитетных специалистов по Новому Завету.

Впервые:

Живые свидетельства всех непосредственных участников евангельских событий и древних церковных историков и апологетов, проанализированные одним из самых авторитетных исследователей Библии.

Результаты новейших исследований древней культуры, человеческого мозга, механизмов памяти и жизни первого христианского поколения.

Уникальная реконструкция цепочек, по которым устно передавались рассказы о словах и поступках Иисуса от человека к человеку.

Тайна личности анонимного любимого ученика Иисуса, загадочного автора Четвертого Евангелия.

Ричард Бокэм — специалист по Новому–Завету, профессор Университета Сент–Эндрюс ( Шотландия ), член Британской академии и Королевского научного общества Эдинбурга.

---

4) Согласно общепринятому мнению, Э. П. Сандерс в своем труде показал, что не существует единых законов передачи устной традиции, действовавших на всем протяжении истории евангельских преданий. Исследовав рукописные варианты и апокрифические евангелия (то есть постканоническую традицию, о которой сохранилось относительно много свидетельств), он пришел к выводу, что «традиция развивается — по всем параметрам — в противоположных направлениях»[627], хотя в случаях некоторых критериев, используемых для определения относительного возраста предания, наблюдается более или менее выраженная тенденция развития в определенном направлении[628]. (Сандерс следует предположению Бультмана о том, что развитие устной и литературной традиций во многом схоже.)

Эти четыре возражения разрушают практически все здание истории евангельских преданий, возведенное на фундаменте критики форм. Как выясняется, критика форм может работать только с формами — она не в силах ни описывать происхождение преданий, ни определять их сравнительный возраст[629]. Поскольку эти четыре пункта широко признаны — казалось бы, этого достаточно, чтобы прийти к выводу, что критика форм неспособна показать нам, что происходило с евангельскими преданиями в промежутке между очевидцами и текстами Евангелий. Однако есть и кое–что еще.

5) Предположение о сходстве евангельских преданий с изменчивым фольклорным произведением, которое каждый исполнитель практически создает заново, можно подвергнуть сомнению по нескольким причинам. Во–первых, от служения Иисуса до написания Евангелий прошел гораздо меньший срок, чем те сроки существования преданий, с которыми имеют дело фольклористы. Более того — различна и сущность этих преданий[630]. Если продолжать аналогию с устными преданиями в традиционных сообществах — необходима более тщательная дифференциация самих этих преданий и видов их функционирования.

6) Сами фольклористы уже отказались от «романтической» идеи, что творцом «народной литературы» является непосредственно народ: сейчас говорят об отдельных личностях, обладающих авторитетом в общине и работающих в тесном взаимодействии с общиной[631].

7) Критики форм исходили из предвзятых представлений о раннем христианстве — таково, например, резкое противопоставление палестинских и эллинистических общин у Бультмана[632]. Их история традиции не столько вытекает из исследования евангельских преданий, сколько подстраивается под заданную конструкцию.

8) То, что евангельские предания передавались устно в течение нескольких десятков лет — скорее априорная аксиома, чем доказанное утверждение. Мир раннехристианских общин не был чисто устным — это было преимущественно устное сообщество, письменные тексты в котором занимали место, близкое к устным[633]. Возможность существования некоей письменной традиции, предшествовавшей Евангелиям, мы вкратце обсудим в следующей главе.

9) Верной Роббинс[634], Джеймс Данн[635] и Вернер Келбер[636] подвергли критике склонность критиков форм, особенно Бультмана, использовать для понимания процесса устной передачи литературную модель. Данн пишет:

…Больше всего это бросается в глаза в [бультмановском] представлении о «нескольких слоях» традиции об Иисусе[637]. Описывается воображаемый процесс: один слой традиции накладывается на другой. Бультману так нравился этот образ, помимо всего прочего, потому что он считал, что может легко снять более поздний слой (эллинистический) и обнаружить под ним более ранний (палестинский). Однако сам образ заимствован из процесса литературного редактирования, где каждая следующая редакция (слой) является отредактированной версией… предыдущей редакции (слоя). Но насколько верна такая картина для устных пересказов традиционного материала?[638]

Ответ Дннна — неверна. Бесспорно, каждое исполнение устного материала отличается от предыдущего — но не в том смысле, что оно «наслаивается» на предыдущее. В устной традиции не существует линейного развития слой за слоем. К модели устной традиции у Данна мы еще вернемся, пока же отметим ее следствие: реконструкция истории традиции, проведенная Бультманом, выстроена на песке. Как говорит Данн: «Множество неизвестных факторов и вариаций, столь характерных для устной традиции, делают историю этой традиции — точнее, историю ее исполнения — для нас непостижимой»[639].

Любых двух–трех из этих пунктов достаточно, чтобы подорвать все здание критики форм. Нет никаких причин полагать, что устная передача преданий об Иисусе в древней церкви строилась так, как описывает Бультман[640]. Стоит отметить, что эта модель истории традиции редко опровергается впрямую — хотя, если приглядеться, легко заметить, что многие современные исследователи Евангелий просто игнорируют критику форм в ее классической форме. Однако критика форм сумела оставить по себе внушительное наследие в виде априорного, некритического впечатления, разделяемого и по сей день многими учеными и еще большим количеством студентов: евангельские предания, прежде чем принять письменную форму и войти в состав Евангелий, прошли долгий путь устной передачи и творческого развития. Обосновать такое впечатление невозможно — аргументы критики форм давно потеряли свою силу: оно держится лишь на том, что его принимают как должное, не раздумывая над ним и не подвергая сомнению.

Скандинавская альтернатива

В 1961 году шведский ученый Биргер Герхардссон опубликовал свою книгу «Память и рукопись»[641], в которой развил прозрения своего учителя Харальда Ризенфельда и предложил радикальную альтернативу тому пониманию устной передачи традиции об Иисусе, которое сложилось в школе критики форм. Он провел серьезное исследование устных преданий в раввинистическом иудаизме и предположил, что раннее христианство должно было заимствовать те же методы и практики. Таким образом, в отличие от критики форм, он выбрал определенную модель устной традиции, существующую в конкретном историческом контексте, и презентовал ее как ближайшую доступную параллель к традиции преданий об Иисусе. От учеников раввина требовалось запоминать слова учителя, и особое значение при этом придавалось точному воспроизведению его слов. Чтобы минимизировать отклонения от оригинала, использовались мнемонические техники и другие методы контроля. Все Евангелия подчеркивают, что Иисус был для учеников учителем — следовательно, ожидал, что они будут запоминать его слова. В древней Иерусалимской церкви двенадцать апостолов функционировали как своего рода раввинат — они формировали, контролировали и передавали предания об Иисусе. Из этого следует, что традиция сохранялась намного тщательнее и оставалась намного ближе к оригиналу, чем предполагали критики форм.

Герхардссон допускал развитие преданий и их изменения — подобные тем, какие встречаются и в раввинистической традиции: однако эти сознательные расширения и изменения–истолкования преданий проводились не всей общиной в порыве свободного творчества, как постулировал Бультман, а авторитетными хранителями традиции — и, следовательно, носили достаточно ограниченный характер. Герхардссон подчеркивает роль известных нам апостолов как людей, формировавших (после самого Иисуса) и контролировавших традицию, и противопоставляет эту концепцию идее анонимного коллективного творчества, отстаиваемой критиками форм. Наконец, важно отметить еще одно отличие: если критики форм, как правило, полагали, что предания передавались и развивались в ходе их практического использования общиной для различных целей, Герхардссон отличает передачу традиций от их использования. По его мнению, предания передавались не в ходе их использования, а по особому «каналу передачи», независимому от каких–либо практических целей. Это важный пункт, к которому мы еще вернемся.

К сожалению, Герхардссон опубликовал свой труд как раз в то время, когда ученые начали очень настороженно относиться к использованию раввинистической традиции как источника сведений об иудаизме до 70 года н.э. Преемственность между фарисеями до 70 года и раввинами Мишны уже не принималась как нечто само собой разумеющееся. Более того: палестинский иудаизм I века больше не воспринимался как преимущественно «фарисейский», но считался намного более разнообразным феноменом. Поэтому Герхардссона, использующего практики раввинистической традиции как модель для понимания раннего христианства, легко было обвинить в анахронизме[642]. Это не вполне справедливо: хотя Герхардссон, быть может, слишком тесно увязывает фарисейство с раввинистическим иудаизмом и слишком легко предполагает, что существовал фарисейский метод передачи традиции, ставший для первых христиан ближайшим и непосредственным образцом, — ценность его аналогии не обязательно зависит от этих предположений. Раввинистический иудаизм может быть полезной параллелью, даже если он сложился позже новозаветного периода. Более того: методы устной передачи информации, принятые у раввинов, не были чем–то уникальным — это, в сущности, обычный в Древнем мире способ обучения, особенно на элементарном уровне. С особенной ясностью это показано в работе Райнера Ризнера[643].