Ричард Бокэм - Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей

• Название: Иисус глазами очевидцев Первые дни христианства: живые голоса свидетелей
• Автор: Ричард Бокэм
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2011
• ISBN: 978–5–699–46401–2

Эта книга — удивительное расследование всемирно известного ученого, которое проливает свет на жизнь Иисуса и происхождение Евангелий. Сюда вошли результаты новейших исследований древней культуры, человеческого мозга, механизмов памяти. Автор объясняет, как получилось так, что слова и поступки Иисуса не были забыты и достоверно известны всему миру и теперь, и приоткрывает завесу над одной из величайших тайн Библии: тайной личности любимого ученика Иисуса, загадочного автора Четвертого Евангелия. Впервые на русском языке главный труд одного из самых авторитетных специалистов по Новому Завету.

Впервые:

Живые свидетельства всех непосредственных участников евангельских событий и древних церковных историков и апологетов, проанализированные одним из самых авторитетных исследователей Библии.

Результаты новейших исследований древней культуры, человеческого мозга, механизмов памяти и жизни первого христианского поколения.

Уникальная реконструкция цепочек, по которым устно передавались рассказы о словах и поступках Иисуса от человека к человеку.

Тайна личности анонимного любимого ученика Иисуса, загадочного автора Четвертого Евангелия.

Ричард Бокэм — специалист по Новому–Завету, профессор Университета Сент–Эндрюс ( Шотландия ), член Британской академии и Королевского научного общества Эдинбурга.

---

(4) Яркая образность. Ярких визуальных образов в евангельских повествованиях очень мало. Изредка встречаются они у Марка — и характерно, что из параллельных мест Матфея и Луки яркие образы обычно исчезают (например, Мк 2:4[908]; 4:37–38; 6:39–40; 7:33–34; 9:20; 10:32, 50; 11:4). Причина в том, что и Матфей, и Лука (Матфей в большей степени) рассказывают свои истории намного более подробно, чем Марк. Живописные детали им приходится опускать, чтобы освободить место для не–Маркова материала, который и Матфей, и Лука включают в свои Евангелия. Это просто вопрос вместимости: оба стремятся представить предания об Иисусе намного более полно, чем это сделал Марк, однако уложиться в размер обычного папирусного свитка, чтобы их книги не оказались слишком дороги и неудобны в использовании. В то же время их краткие повествования, по всей видимости, не выходят из приемлемого диапазона вариаций в устном исполнении. Отсюда вопрос: могли ли эти рассказы в устном исполнении быть длиннее и содержать больше ярких деталей, чем мы видим у Марка?[909] Рассказы Иоанна длиннее, чем типичные перикопы синоптиков, однако яркие детали встречаются у него реже, чем у Марка (например, 9:6; 11:44; 13:5; 18:18; 20:6–7, 12). Типичное для Иоанна повествование, хотя и умело построено, сосредоточено, скорее, на диалоге, чем на визуальной образности. Разумеется, яркие образы у Марка едва ли можно использовать как свидетельство его близости к показаниям очевидцев: хороший рассказчик (будь то Марк или его устный источник) вполне способен придумывать яркие детали, и вполне возможно, что подробности, не ключевые для сюжета, принадлежали вариантам устного исполнения[910].

(5) Несущественные подробности. Несущественных подробностей в евангельских повествованиях немного. Большая часть деталей либо важна для сюжета, либо имеет богословское значение. Верно, что исследователи Евангелий обуреваемы понятным желанием в каждой подробности усматривать глубокий смысл; и вполне возможно, что в тех случаях, когда объяснения той или иной детали спорны или явно неубедительны, стоит смотреть на нее как на несущественную деталь, случайно сохранившуюся в памяти очевидца. Иногда, как в случае с «другими лодками» в Мк 4:36, ученые склонны полагать, что эта деталь пришла в Евангелие из более ранней формы повествования, в которой она имела смысл[911]. Разумеется, если уж Марк сохранял в своем повествовании несущественные подробности, он мог брать их как из показаний очевидцев, так и из других версий того же эпизода, в которых они были существенными. Однако отсутствие таких подробностей не свидетельствует против происхождения этих рассказов от очевидцев. Скорее, оно показывает, что их рассказы «приглаживались» и «причесывались» для простоты запоминания. Скорее всего, сами очевидцы исключали из своих рассказов несущественные подробности, когда формировали из них единицы традиции, удобные для воспроизведения и передачи.

(6) Точка зрения. Как мы уже отмечали, вспоминая прошлое, люди могут легко «перескакивать» с одной точки зрения на другую. Не следует ожидать постоянной точки зрения участника от тех евангельских историй, которые очевидцы формулировали для передачи, а авторы Евангелий адаптировали для нужд своего повествования в целом. В реальности точка зрения в евангельских повествованиях часто смещается. В главе 7 мы рассматривали особый феномен в Евангелии от Марка — прием, с помощью которого автор, по–видимому, старается сохранить точку зрения учеников, в особенности Петра. Однако необходимо подчеркнуть: отсутствие такого феномена в других случаях не означает, что за этими евангельскими повествованиями не лежат рассказы очевидцев. Сами очевидцы, в том числе и участвовавшие в событиях, могли рассказывать свои истории с точки зрения наблюдателя.

(7) Датировка. Событийные воспоминания, как правило, не включают в себя датировку (в отличие от времени дня и т.п. сведений, которые могут быть составной частью воспоминания), поскольку такого рода информация обычно не бывает частью непосредственного восприятия событий. В синоптических Евангелиях, хотя место действия часто указывается, евангелисты, судя по всему, не знают, в какой момент служения Иисуса происходило большинство описываемых ими эпизодов — за исключением тех, что явно относятся к началу служения или к его концу. Важно отметить, что большая хронологическая точность Евангелия от Иоанна основана на связи событий с иудейскими праздниками. Хотя этот вопрос требует дальнейшего изучения, достаточно легко увидеть, что хронологическая датировка в Евангелиях соответствует феноменам событийной памяти, в которой воспоминания включают в себя дату (абсолютную или относительную по отношению к другим событиям) лишь в особых случаях.

(8) Суть и детали. Разграничение между «сутью» и деталями может порой заводить в тупик. Случается, что лишь благодаря деталям сохраняется и передается суть воспоминания. Лучше проводить различие между деталями, существенными и несущественными для сути рассказа. Например, в рассказе о насыщении пяти тысяч (Мф 14:13–21, Мк 6:32–44, Лк 9:10–17, Ин 6:1–15) очевидно, что количественные детали (пять хлебов, две рыбы, пять тысяч человек) имеют ключевое значение для сюжета. Они подчеркнуты во всех четырех версиях. Едва ли кто–нибудь стал бы рассказывать эту историю в более общих словах, говоря просто о «множестве людей и небольшом количестве еды». Эти детали — пять хлебов, две рыбы, пять тысяч человек — несомненно, ярко запомнились очевидцам и были включены ими в свой рассказ, а затем передавались из уст в уста, пока не достигли евангелистов. Именно они отделяют историю о насыщении пяти тысяч о другой истории о насыщении четырех тысяч семью хлебами и несколькими рыбами (Мф 15:32–39, Мк 8:1–10) и показывают, что эти два рассказа необходимо рассматривать не как варианты одного и того же, но как две разных истории, в первых же пересказах различавшихся деталями[912].

Хороший пример сохранения сути при изменении несущественных деталей — рассказ о трех отречениях Петра от Иисуса во всех четырех Евангелиях (Мф 26:58, 69–75, Мк 14:54, 66–72, Лк 22:54–62, Ин 18:15–18, 25–27). Все четыре версии сходятся в том, что Петр сидел с другими у огня во дворе дома первосвященника, что его трижды (первый раз — служанка) спросили о том, не ученик ли он Иисуса, что и после третьего его отречения пропел петух. Все прочие детали, включая то, кто спрашивал Петра во второй и в третий раз, а также точные реплики Петра и его собеседников, варьируются. Вполне возможно, что рассказ Марка был известен остальным трем евангелистам; однако, независимо от того, связаны ли отклонения от версии Марка с редакцией или происхождением от независимых традиций, по–видимому, такая степень вариативности в устном исполнении считалась допустимой. «Дух» истории, который во всех версиях сохраняется, совпадает с их общим значением. По всей видимости, этот «дух» сохранялся в истории и тогда, когда ее рассказывал в различных обстоятельствах сам Петр. Именно это он запомнил; именно это он старался передавать как можно точнее. Варьировал ли он сам другие детали, или это начали делать другие рассказчики, которым он передал это предание — не так уж важно. Возможно, некоторые из дополнительных деталей представляют собой точные воспоминания Петра; однако смысл этой истории — не в них.

На подобных примерах мы видим, что дух воспоминаний очевидцев, сохраняемый во всех пересказах, даже если отдельные детали запоминаются неточно, и дух устной традиции, сохраняемый во всех исполнениях, даже если отдельные детали варьируются, легко совпадают. Таково заключение, наиболее важное для изучения евангельских преданий. Это заключение показывает, до каких пределов реалистично полагаться на память — будь то память очевидца или исполнителя устной традиции. Переход от одного к другому не обязательно предполагает значительное снижение достоверности — хотя, конечно, возможно и такое.

(9) Частое повторение. Этот аспект принципиально важен для любой оценки достоверности и надежности свидетельских показаний, включенных в Евангелия. Во–первых, мы можем быть уверены в том, что очевидцы событий истории Иисуса впервые рассказывали свои истории вскоре после самого события. Например, после исцеления или изгнания бесов человек, над которым было совершено это чудо, должен был рассказать об этом друзьям и знакомым — именно так распространилась по Палестине слава Иисуса как чудотворца — но и ученики Иисуса, при этом присутствовавшие, не могли не рассказать об этом другим ученикам. В дальнейшем такие рассказы должны были повторяться. Сама их природа подсказывает нам, что довольно скоро сообщения очевидцев должны были обретать четкую, фиксированную форму. Некоторые ключевые слова Иисуса могли запоминаться дословно, сам сюжет и структура истории оставались неизменными. Именно в таких стереотипных формах рассказы очевидцев, путем естественной циркуляции в группах учеников, должны были становиться частью общей памяти лиц, близких к Иисусу. Как правило, в результате частого повторения история очевидца сохраняется в форме, очень близкой к той, в какой он сам запомнил ее и рассказал. Разумеется, нельзя игнорировать обычную человеческую склонность «улучшать» или расцвечивать хорошую историю — однако можно сказать, что возможность искажений, основанных на ошибках памяти, здесь маловероятна.