Владимир Полушин - Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

• Название: Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта
• Автор: Владимир Полушин
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: 5-235-02707-8

Жизнь поэта Николая Гумилёва могла бы стать блестящим сюжетом для авантюрного романа, если бы не закончилась так по-русски трагично — от пули врага. Юношеские попытки самоубийства, воспитание в себе «конквистадора в панцире железном», драматичная любовь к знаменитой поэтессе, чреда донжуанских побед, дуэль, дерзкие путешествия на самый экзотичный континент, соперничество с гениальным поэтом, восхождение на вершину мастерства, создание собственной поэтической школы, война, двумя Георгиями «тронувшая грудь», нескрываемый монархизм при большевизме… Всё это давало право писать: «Как сладко жить, как сладко побеждать / Моря и девушек, врагов и слово». Интерес к расстрелянному и относительно недавно легализованному в отечественной литературе поэту растет как у читателей, так и у исследователей его жизни и творчества. Владимир Полушин, поэт, лауреат Всероссийской Пушкинской премии «Капитанская дочка», кандидат филологических наук, автор многих работ о Николае Гумилёве и главной из них — Энциклопедии Гумилёва, сделал, пожалуй, первую попытку собрать все имеющиеся на сегодня сведения в целостное жизнеописание поэта, приближенное к хронике. Как любая первая масштабная работа, — книга полемична и вместе с тем содержит богатый материал для любознательных читателей и будущих исследователей.

---

Поэту удалось в декабре довести до конца еще одну свою задумку об издании альманаха. В газете «Жизнь искусства» за 15–16 декабря сообщалось о выпуске первого номера альманаха стихов «Дракон», хотя он и был датирован уже 1921 годом.

Не оставил Гумилёв и своих подопечных из литературного кружка «культпросветотдела». На 17 декабря он запланировал и провел второй вечер кружка, где тоже читал свои стихи. 18 декабря организовал и провел вечер Шарля Бодлера в Доме литераторов. Вечер состоял из двух отделений. В первом поэт прочел доклад о великом французском поэте, а во втором — свои переводы из Бодлера.

К концу года в издательстве «Всемирная литература» выяснилась одна довольно неприятная для писателей вещь — отсутствие издательского хлеба — бумаги. 21 декабря состоялось заседание правления Союза писателей, где было официально объявлено, что из-за нехватки бумаги около восьмисот книг остались неизданными. Блок заметил на это Чуковскому: «Вот хорошо! Слава Богу!» Чуковский записал 22 декабря в дневнике: «Читали на засед<ании> „Всемирной лит<ературы>“ ругательства Мережковского — против Горького. Блок (шепотом мне): „А ведь Мережк<ов-ский> прав“».

Но если бумаги не было в государственном издательстве, то частные ее покупали. Поэтому 18 декабря Николай Степанович отправился к Я. Н. Блоху в создаваемое издательство «Петрополис». Гумилёв принес издателю рукопись новых стихотворений, озаглавленную им «Огненный столп». В последний прижизненный сборник поэт включил всего двадцать стихотворений, написанных в последние годы: «Память», «Лес», «Слово», «Душа и тело», «Канцона первая», «Канцона вторая», «Подражание персидскому», «Персидская миниатюра», «Шестое чувство», «Слоненок», «Заблудившийся трамвай», «Ольга», «У цыган», «Пьяный дервиш», «Леопард», «Молитва мастеров», «Перстень», «Дева-птица», «Мои читатели», «Звездный ужас».

Отчего Гумилёв остановился на библейском названии сборника? По Библии, Господь сам шел ночью в «столпе огненном», чтобы освещать путь сынам Израилевым. Этот символ использовал в свое время и Ницше в своей знаменитой книге «Так говорил Заратустра»: «Горе этому большому городу! — И я хотел бы уже видеть огненный столп, в котором он сгорает!..» Гумилёв, несомненно, православный человек, хотя в молодости и переживший сильное увлечение богоборцем Ницше, все же остановился на библейском значении огненного столпа как очищающего и освещающего путь в будущее. Новую книгу поэта нужно расшифровывать с учетом того времени. Среди стихов, написанных в 1920 году и составивших основу нового сборника, есть такие шедевры гумилёвской словесности, как «Сентиментальное путешествие», «Память», «Шестое чувство», «Звездный ужас». А это очень много для одного календарного года и говорит об обострении чувств поэта о том, что он жил и творил с оглядкой на Бога.

По воспоминаниям Ольги Арбениной и Ирины Одоевцевой, через десять дней после «Заблудившегося трамвая» (то есть в первой половине 1920 года) Николай Степанович написал стихотворение «У цыган» и посвятил его цыганской певице Нине Александровне Шишкиной-Цур-Милен. Своей возлюбленной цыганке Гумилёв подписывает второе издание «Жемчугов»: «Богине из Богинь, Светлейшей из Светлых, Любимейшей из Любимых, Крови моей славянской прост<ой>, Огню моей таборной крови, последнему Счастью, последней Славе Нине Шишкиной Цур-Милен дарю я эти „Жемчуга“». Такой душевной надписи на его книгах не удостаивалась ни одна из возлюбленных поэта.

О. М. Грудцова, знавшая певицу, вспоминала: «…Много я слышала в продолжение моей жизни цыган, но такого замечательного таланта не приходилось встречать». А для Гумилёва талант был превыше всего. Он пишет стихотворение «У цыган» (1920), полное мистических символов:

Вещие струны — это жилы бычьи,
Но горькой травой питались быки,
Гортанный голос — жалобы девичьи
Из-под зажимающей рот руки.

Как и в стихотворении «Заблудившийся трамвай», Николай Степанович смещает плоскости реальных и воображаемых событий: то ли он видит цыганскую пляску, то ли погружается в мир видений и:

Пламя костра, костра колонны
Красных стволов и оглушительный гик,
Ржавые листья топчет гость влюбленный —
Кружащийся в толпе бенгальский тигр.

Красное пламя, пьяный от крови тигр, жрица и девушка с гусаром. Кажется, что поэт зашифровывает истинный смысл на потом, для потомков. Может быть, девушка — это Россия, а пьяный тигр, у которого «капли крови текут с усов колючих», — это поработитель ее.

При жизни Гумилёва к стихотворению отнеслись неоднозначно. Блок сказал, что оно ему «совсем не нравится». Николай Оцуп ставил «У цыган» выше «Заблудившегося трамвая» по форме написания: «„У цыган“ является блестящим примером развития образа, которое, на первый взгляд, неуправляемо законами разума, но в действительности обусловлено самим словесным материалом, избранным поэтом… Так струны гитары — „жилы бычьи“ — наводят на мысль о „горькой траве“ пастбищ, куда поэт завлекает нас…» Горькие травы — это и есть та разгульная жизнь без Бога, поэтому Гумилёв и пишет: «Счет, Асмодей, нам приготовь!» Асмодей не кто-нибудь, а демон разрушения и сладострастия в древнееврейской мифологии.

В феврале Гумилёв пишет стихотворение «Сентиментальное путешествие». По одним воспоминаниям оно посвящалось Ольге Арбениной, по другим — поэтессе Марии Тумповской.

В стихотворении «Память», написанном после 15 апреля 1920 года, по другим данным — 15-го (3 апреля по старому стилю), то есть в день своего рождения, поэт переосмысливает жизнь, как бы подводит итоги. Можно согласиться с известным поэтом-символистом Николаем Минским, что«…поэт рассказывает о четырех метаморфозах своей души, или вернее, о последовательном пребывании в нем четырех различных душ…». Об этом стихотворении было написано достаточно много работ, и отдельные исследователи договорились до того, что Гумилёв развивает масонские мотивы «угрюмого и упрямого зодчего»[83]. В этих двух аллегорических строках:

Я — угрюмый и упрямый зодчий
Храма, восстающего во мгле —

Гумилёв зашифровал, на мой взгляд, не чуждые русскому народу масонские идеи, а высказал свою надежду на восставшую из рабства Россию.

Поэт не верит, что это будет скоро. Он предчувствует, что ему до Нового Иерусалима не дожить, потому и предстает перед ним путник — смерть.

Открыто о своих взглядах на происходящее в России Гумилёв говорит в стихотворении «У ворот Иерусалима…», обращенном к жене А. М. Ремизова Серафиме Павловне Ремизовой-Довгелло и написанном после 17 ноября 1920 года:

Мне пред ангелом не стыдно,
Долго нам еще терпеть,
Целовать нам долго, видно,
Нас бичующую плеть.

Ведь и ты, о сильный ангел,
Сам виновен, потому
Что бежал разбитый Врангель
И большевики — в Крыму.

В июле 1919 года появилась «Канцона вторая» («И совсем не в мире мы, а где-то…»), где Гумилёв отступает от классических канонов канцоны как лирического жанра средневековой поэзии и вводит в стихотворение приметы жестокой действительности:

Маятник, старательный и грубый,
Времени непризнанный жених,
Заговорщицам секундам рубит
Головы хорошенькие их.

Рубят головы в 1920 году многим, и поэт показывает в канцоне «огненный дурман» эпохи. Он не хочет замечать происходящего, живет в выдуманном мире, отгораживается от реальности:

Там, где всё сверканье, всё движенье,
Пенье всё, — мы там с тобой живем.
Здесь же только наше отраженье
Полонил гниющий водоем.

В июле 1920 года Николай Степанович начал писать (возможно, написал) стихотворение «Барабаны гремите, а трубы ревите, и знамена везде взнесены…» — текст его не сохранился, а фрагменты по памяти воспроизвел М. Лозинский и опубликовал в 1923 году в посмертном сборнике стихотворений Гумилёва. Это дало возможность рапповским критикам (В. В. Ермилову и другим) объявить Гумилёва глашатаем «войны для войны».

В стихотворении «Слоненок» поэт, объясняясь в любви, сравнивает себя с ручным слоненком, но знает, что «день настанет» и слоненок, разорвав цепи, превратится в того, великолепного слона, «…что когда-то / Нес к трепетному Риму Ганнибала».

Летом 1920 года появился еще один бриллиант гумилёвской поэзии — стихотворение «Шестое чувство». В нем Гумилёв по-своему реализует формулу Достоевского, что красота спасет мир. Способны ли душа и тело подняться до высших высот совместно? По сути дела, поэт продолжает стихотворение «Душа и тело», только теперь он уже не судит плоть и дух, а высказывает дерзостное предположение, что они переходят в иное состояние: