Владимир Ленчевский - 80 дней в огне

• Название: 80 дней в огне
• Автор: Владимир Ленчевский
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1961

Ленчевский Владимир Евгеньевич родился в 1904 г. в Астрахани в семье бондаря. В 1918 г. ушел добровольцем в 1-й Казанский Красногвардейский отряд, затем в составе Чапаевской дивизии воевал на Восточном фронте против Колчака, впоследствии — в партизанском отряде Щетинкина.

В 1927 г. закончил Одесское пехотное училище. После демобилизации работал председателем колхоза, в 1930 г. был вновь призван в армию, где и прослужил на средних командных должностях до 1935 г. После вторичной демобилизации окончил планово-экономический институт и институт иностранных языков.

В годы Великой Отечественной войны Ленчевский прошел боевой путь от стен Сталинграда до Вены, служа в разведотделах дивизии, корпуса и армии. Ныне Ленчевский — подполковник запаса.

Книга «80 дней в огне» — это воспоминания Ленчевского, начальника разведки знаменитой дивизии Л. Н. Гуртьева, защищавшей Сталинград на главном направлении. Автор рассказывает, как в условиях Сталинградской битвы действовала наша боевая разведка, правдиво показывает мужество, героизм и боевое мастерство советских людей, которые стояли насмерть за твердыню на Волге.

---

…Вечером мы направились в полк Кушнарева, в расположении которого предполагали работать. Полк переживал трудные минуты. Начало октября прошло в непрерывных боях. Противник, имея превосходство в живой силе и технике, атаковал. Его напор возрастал с каждым днем. Чтобы сбросить нашу дивизию в Волгу, Паулюс не жалел сил, то и дело вводил в бой новые части. Дивизия оказывала яростное сопротивление, но гитлеровцам ценой неимоверных усилий все же удалось несколько продвинуться. В то время когда мы попали в расположение полка, напор фашистов достиг максимальной силы.

Вначале нас приняли за пополнение.

— Ого, — закричал командир полка, увидев нас, — прислали на помощь!

Его сияющее лицо при виде подходивших к нему четырех человек свидетельствовало: в ротах пусто.

Узнав, что мы явились выполнять специальное задание, Кушнарев огорчился.

— Хоть атаку помогите отбить во второй роте, ей-ей, прорвутся, — взмолился он.

Разве можно отказать в такой просьбе? И мы направились в развалины, которые защищал батальон, состоящий из нескольких десятков штыков. Из превращенной в амбразуру трещины в стене поливал вражескую передовую наш пулемет. По извилистым траншеям мы пробрались к нему.

— Вот здорово, — увидав подкрепление, закричал в тон комбату пулеметчик и сразу попросил: — Товарищи, держите правый угол, фашисты оттуда нажимают.

Он командовал тоном старого фронтовика, и я, несмотря на различие в званиях, повиновался. Здесь, в правом углу здания, лежа среди трупов убитых красноармейцев, мы повели огонь по наступающим гитлеровцам.

Вдруг пулеметчик сказал:

— Товарищи, будьте друзьями, поднесите диски, — а затем виновато добавил: — Нога у меня перебита, ходить не могу.

В эту минуту мне и в голову не пришло отправить его в санбат. Положение ухудшалось с каждой минутой, враг нажимал. Он обходил нас с правого фланга.

— Жигарев, — приказал я, — скорей к пролому.

Жигарев пополз, а через минуту его автомат уже строчил по эсэсовцам.

Лежа в своем углу, я невольно заразился общим настроением, своеобразной атмосферой, бывшей в сталинградских руинах, — атмосферой напряженной, героической борьбы, когда нельзя отступать с позиции, когда и рана не заставит бойца уйти с поля боя.

Но как же с поиском? Выручил Ахметдинов.

— Вы, товарищи, воюйте, а я один фрица украду, — предложил он.

Как не согласиться с предложением! Уходить же нельзя!

Снова ожесточенная перестрелка. Из-за Волги заговорила артиллерия.

«Бог войны» действовал сокрушающе. Руины на вражеской стороне накрыла песчаная туча. Что там творилось — нетрудно представить, ведь сотни полторы снарядов разорвались на расстоянии нескольких десятков метров. Стены заводских цехов взлетали на воздух. Всюду заполыхал огонь, перестрелка смолкла.

Я, как зачарованный, следил за разрывами, с восторгом вслушивался в их грохот.

— Будто затихло, — прошептал незаметно подползший ко мне начальник штаба полка капитан Дятленко.

«Затихло» относилось, конечно, не к нашему огневому налету, а к огню противника, фашисты действительно примолкли.

— Ты уж нам своих бойцов оставь до утра, — попросил Дятленко, — пулеметчика-то убило, охранять амбразуру некому.

— Пусть остаются, — согласился я, а сам пополз в овраг. Пробравшись в расщелину, спрятался. Мысленно еще переживал недавний бой.

И вдруг стало ясно, насколько условны понятия далекого и близкого тылов. Еще сегодня казалось, наш штаб дивизии — передовая. Нет, куда там! Настоящее пекло в окопах. Прав Гуртьев: каждому сталинградскому воину можно присвоить звание Героя Советского Союза.

В эту минуту где-то наверху, на гребне оврага, раздался одинокий выстрел, затем крик, сильная, но разрозненная стрельба. Палили, вероятно, куда попало. Что-то большое, неуклюжее покатилось под откос, за ним — другое.

Уже совсем близко — короткая схватка, в которой я не мог принять участия. Не различишь кто друг, кто враг.

— Харошь, харошь, — как всегда в минуту волнения коверкая слова, пробурчал Ахметдинов и приподнял лежащего у его ног человека.

Наверху стрельба усилилась. Гитлеровцы по-настоящему всполошились. Общими усилиями мы притащили фашиста на КП полка. Внесли в блиндаж, там выяснилось: захватили труп. Пленный не выдержал железных объятий бывшего мастера модельной обуви и отправился к праотцам.

— Шайтан, жить не умеешь сколько надо, — выругался Ахметдинов.

Он свирепо посмотрел на мертвого, словно тот перед ним в чем-то провинился.

Возвращались назад молча. Неудача мучила. Каждый переживал ее по-своему. Узнав о результатах поиска, полковник нахмурился.

— А кто вам разрешил воевать? — серьезно и строго спросил он. — Каждый из вас обязан выполнять свои функции. И подменять друг друга нельзя. Мы слепые сейчас, понимаете, слепые… Немцы наверняка готовят прорыв, а вы!.. Безумие поручать дело одному человеку. Вот и перестарался бедняга. Идите, — приказал он и, чуть смягчившись, добавил: — Отдыхайте.

…Откровенно говоря, я на Гуртьева обиделся. Его упрек показался мне несправедливым: не отдавать же позицию немцам!

Утром меня вновь вызвали к Гуртьеву, у него сидел майор Кушнарев. У командира полка был угрюмый вид.

— Сегодня ночью поиск, «языка» достать во что бы то ни стало, — приказал командир дивизии.

— Есть, достать «языка», — повторил я.

Тон, каким мне отдали приказ, меня огорчил. Неужели полковник серьезно считает, что я совершил преступление? Да, Гуртьев считал…

Ждать… Как много мучений доставляло это. Как плохо чувствуешь себя, отправляя на смертельную опасность товарища! Сидеть в укрытом от бомб, снарядов блиндаже и думать: а вернется ли боевой товарищ? Сидеть и думать, а в эту минуту фашисты уже пытают героя, подвешивают его за вывихнутые руки, вырезают ему на спине красные звезды.

И снова мысли о девушках. Почему они не возвращаются? Неужели погибли?

Нестерпимо медленно тянулась ночь. Чтобы скоротать время, я начал прогуливаться среди развалин, поглядывая на зловещий фейерверк трассирующих пуль, прислушиваясь к канонаде. Потом все успокоилось, все стихло. Близился рассвет, а в такое время даже гитлеровцы отдыхают. Вот где-то за Волгой порозовел горизонт. Все сильнее и сильнее он подкрашивал тучи, еще недавно совсем черные, угрюмые.

Я улыбнулся было просыпающемуся утру, но тут же склонил голову. Раз до сих пор не вернулся Ахметдинов, значит…

Еще полчаса ожидания, и пришлось возвращаться в штольню, в свой блиндаж. Лег на топчан, задумался. О ком? Да, конечно, о нем, о моем Ахмете…

И вдруг — шум шагов и голос, в эту минуту особенно знакомый, особенно родной:

— Товарищ капитан, разрешите?

Я кинулся навстречу. Он, Ахмет, в руке окровавленный эсэсовский кинжал, а за ним — перепуганный, со скрученными назад руками гитлеровец.

Я обнял разведчика, а он зашатался и медленно опустился на порог.

…Очнулся Ахметдинов далеко за полдень, и первым, кого он увидел, оказался Гуртьев.

— Спасибо, родной, большое спасибо! — сказал комдив и положил руку на плечо бойца. — Кинжал возьми на память, злее будешь.

— Я и так злой. Шибко злой, — сквозь зубы произнес разведчик, — только виноват я, не так вышло.

А получилось действительно не совсем так. Ахметдинов настолько верил в свою физическую силу, что порой пренебрегал элементарными правилами предосторожности. Подкравшись к окопчику, находившемуся невдалеке от заводской стены, он напал на двух гитлеровцев, одного убил, а второго связал, но плохо, взвалил на спину и понес. Об одном забыл разведчик — обезоружить фашиста. Бойцы, участвующие вместе с ним в поиске, шли сзади, охраняя его отступление. Метров через тридцать, миновав большой завал, Ахметдинов очутился вне поля зрения своих наблюдателей. Вдруг — сильный удар в бок, острая боль (пленный ухитрился освободить руки). Разведчик выронил немца, тот моментально вскочил на ноги, но тут же упал, оглушенный ударом кулака. Татарин подобрал нож, которым его ранил гитлеровец, дотащил пленного до штольни, но, войдя ко мне, потерял сознание.

Гитлеровец дал ценные показания, но главного — есть ли на нашем участке танки — он не знал. Ахметдинов же, неделю полежав в санбате, снова вернулся в строй.

На другой день на рассвете «братья» Сахно и Чуднов принесли в плащ-палатке Нину. Ее нашли в нейтральной полосе. Она была тяжело ранена во время перехода линии фронта…

Нина выжила. Несмотря на большую потерю крови, она на другой день пришла в сознание.

— Пойдем к ней, — узнав об этом, сказал мне Гуртьев. Полковник заметно волновался; всегда спокойный, уравновешенный, он выглядел совсем не так, как всегда.

Когда мы пришли, девушка лежала в постели, бледная, едва живая. Увидев полковника, она сразу оживилась.