Николь Апсон - Печаль на двоих

• Название: Печаль на двоих
• Автор: Николь Апсон
• Издательство: Астрель, ВКТ
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-40604-1, 978-5-226-04974-3

В 1903 году две женщины — Амелия Сэч и Энни Уолтерс — были казнены в Лондоне за детоубийство.

Прошло тридцать лет, и Джозефина Тэй решила написать роман о печально знаменитых «губительницах младенцев».

Однако работа по сбору материала внезапно прервалась.

Буквально в двух шагах от элитного лондонского ателье, где собирается весь модный свет, совершено жестокое двойное убийство юной модистки Марджори Бейкер и ее отца Джозефа.

Поначалу Арчи Пенроуз, которому поручено расследование, склоняется к самому простому объяснению случившегося. Но вскоре становится известно, что под именем Джозефа Бейкера скрывался муж детоубийцы Амелии Сэч.

Тогда к делу подключается Джозефина Тэй, которая с самого начала догадывается: ключ к разгадке этого преступления следует искать в прошлом…

---

— Да, я, может, и сам им воспользуюсь, если зайду в тупик с Норой Эдвардс. Куда ты сейчас направляешься? Назад в клуб?

— Наверное, — сказала Джозефина и подумала, что не прочь была бы уехать ночным поездом в Инвернесс. — У тебя, конечно, нет времени выпить со мной по рюмочке?

— Боюсь, что нет. Мне надо вернуться в Ярд — надеюсь, что Эдвардс уже там.

— Знаешь, Нора Эдвардс меня поражает. По-моему, во всем этом деле она самая занимательная фигура. Наверное, даже бесполезно спрашивать, можно ли мне присутствовать при допросе.

— Абсолютно бесполезно.

— А Билл бы мне позволил.

— Поэтому он до сих пор и ходит в сержантах.

— Ты думаешь, именно она убила Марджори?

Арчи задумался над ответом, хотя последнее время именно вокруг этого и вертелись все его мысли.

— Разумеется, подозрение главным образом падает на нее: мотив — налицо, алиби отсутствует, и метод убийства подходящий для той ревности, что она испытывала к дочери. Да и ее реакция на сообщение об убийстве была весьма странной.

— Но ты в этом не уверен?

— В глубине души — нет. Однако обещаю: если окажется, что она не имеет отношения к убийству, я попрошу ее согласия с тобой встретиться. Ты уверена, что хочешь, чтобы я тебя подвез в «Клуб Каудрей», а не в какое-нибудь более дружелюбное место?

— Там не так уж и плохо, и твои кузины, наверное, еще не ушли. А если их нет, я могу пойти посмотреть какой-нибудь фильм. Да и за Джеральдин нужен глаз да глаз.

— А может, тебе больше хочется поехать на Холи-плейс?

Джозефина с испугом посмотрела на Арчи:

— Как тебе удалось прочитать обратный адрес?

— Я его не читал, просто узнал почерк Марты. Она мне тоже прислала письмецо через несколько недель после того, как вышла на свободу. Слава Богу, намного короче твоего. Письмо оказалось благодарственным, но, судя по твоему выражению лица после обхода тюрьмы, вряд ли меня было за что благодарить.

— Не знаю, не знаю. Она являлась сообщницей в убийстве, и то, что ты для нее сделал, бесценно.

— Это было только справедливо. Марта никого не убивала, и, насколько я понимаю, всю жизнь ее нагло использовали — кто только мог.

— И все-таки она усложнила расследование, да и я тебе не особенно помогла.

— Джозефина, месть не входит в мои рабочие обязанности.

Она уставилась в окно, чувствуя облегчение от того, что Арчи заговорил о Марте, но при этом не совсем понимая, о чем именно ему стоит рассказать.

— А почему ты не сказал мне, что получил письмо от Марты?

— Потому что решил: она свяжется и с тобой тоже, а если не свяжется, то нет никакого смысла ворошить прошлое. — Арчи подъехал к Кэмден-тауну и, не обращая никакого внимания на гудевшую позади него машину, с некоторым беспокойством посмотрел на Джозефину. — Так что: Холи-плейс или «Клуб Каудрей»?

— «Клуб Каудрей», — поспешно ответила Джозефина. — К разговору с Мартой я еще не готова.

Джозефина Тэй (без названия) Черновик № 1

Тюрьма «Холлоуэй», среда, 14 января 1903 года

За день до начала суда Амелия Сэч сидела в камере и ждала новостей о судьбе другой женщины. В тюрьме только и говорили, что о суде над Элеонор Вейл, но у Амелии имелась более серьезная причина, чем у кого бы то ни было, ждать вердикта по данному делу. Обвинения в адрес обеих женщин не слишком отличались друг от друга, и Амелия полагала, что приговор Вейл даст ей хотя бы представление о том, к чему ей следует готовиться.

Не то от холода, не то от ожидания Амелию без конца пробирала дрожь. В середине зимы тюремная одежда состояла из хлопчатобумажного балахона, тонкого жилета, пожелтевших от времени панталон и колючих черных шерстяных чулок с дырами величиной с кулак. Амелия понятия не имела, есть ли у этой жалкой формы летний вариант или она была рассчитана на все времена года, и теперь молила Бога, чтобы дал ей возможность убедиться в том или ином самой. Два месяца назад Амелия не поверила бы, что бесчеловечные условия «Холлоуэя» окажутся для нее меньшим из двух зол, но при одной мысли о дочери готова была хвататься за любую соломинку — только бы выжить. От каменного пола под ногами тоже веяло холодом, но это отвлекало Амелию от боли, пронзавшей ее всякий раз, когда она думала о том, что следующее Рождество Лиззи проведет без нее — как, возможно, и все последующие. Она тосковала по дочери еще больше, чем по утерянной свободе. Печаль об утраченном ребенке и тихий плач матери в ночи — неизбежные атрибуты избранного ею ремесла — уже давно отпечатались в ее сердце, но только сейчас эти невыносимые муки Амелии впервые приходилось испытывать самой.

С той минуты, как Амелия очутилась в «Холлоуэе», самым главным для нее стала забота о будущем Лиззи, и ей не составило особого труда сообразить, кого именно здесь можно выбрать в союзники. Селия Бэннерман была моложе большинства работников тюрьмы и, прослужив совсем недолго, еще не успела впитать в себя присущий этому заведению цинизм и не научилась скрывать свой ужас при виде того, как обращались с заключенными. Амелия, едва с ней столкнувшись, поняла, что ее сочувствие при случае можно будет обратить себе на пользу. Поначалу она подумала, не предложить ли Селии денег, чтобы та позаботилась о Лиззи, но тут же сообразила, что с женщиной, чья уязвимость состоит именно в желании делать добро, следует вести себя по-другому. Если понадобится, этой слабостью можно будет воспользоваться, и хотя Амелия почти убедила себя, что приговор окажется оправдательным, ее все же утешала мысль о том, что в случае чего Лиззи не останется исключительно на попечении своего отца.

Наступала ночь, но Амелия была слишком возбуждена, чтобы даже подумать о сне, не говоря уж о том, что на деревянных нарах почти невозможно уснуть. Она не первый день сражалась с простудой. Синяя дерюжная накидка, которую положено было надевать на прогулку, у воротника лоснилась от жира, оставленного носившими ее прежде заключенными, и Амелия, готовая скорее дрожать от холода в мокрой накидке, чем надеть сухую, но грязную, терла и терла ее в воде, пока руки не потрескались и не стали кровоточить. Она попросила какой-нибудь мази — смягчить кожу и унять раздражение, — но Стьюк лишь рассмеялась ей в лицо. А вот Бэннерман подсказала ей отличное средство — жирная пенка на какао, и теперь Амелия каждый вечер соскребала ее на тарелку и смазывала ею руки. Уж чего-чего, а жира в «Холлоуэе» оказалось хоть отбавляй. Его тонкой пленкой покрыто было все, до чего Амелия дотрагивалась, и порой ей начинало казаться, что этот жир сошел с ее собственных рук.

Ну уж по крайней мере завтра на суд она имеет право прийти в обычной одежде. Правда, за последние семь недель ее женственность методично и вполне успешно из нее выкорчевывали, и Амелия предвидела, что и эта одежда не сделает ее привлекательнее. Она представляла, как ужасно будут выглядеть ее волосы, за которыми уже столько времени не было ухода — судя по перхоти на воротнике, кожа на голове высохла донельзя, — а в резком свете зала суда ее лицо покажется особенно бледным и болезненным. То, что она похудела, неудивительно, но гораздо существеннее, что, низведенная до состояния ничтожества и окруженная ничтожествами, Амелия потеряла к себе всякое уважение. Какое впечатление произведет она на присяжных заседателей, если будет выглядеть так же мерзко, как себя чувствует? До этой минуты отсутствие в камере зеркала казалось ей знаком милосердия, но завтра, чтобы прилично выглядеть, ей понадобится вся помощь, на какую только можно рассчитывать.

В коридоре послышался шум, и Амелия вскочила и принялась колотить в дверь. Дверь отворилась, и она с облегчением увидела Селию Бэннерман.

— Ну? — требовательно спросила она. — Какой приговор у Вейл?

— Два года тяжелых принудительных работ. — На губах Селии блуждала улыбка, а может быть, в свете газовой лампы Амелии это померещилось.

Она сразу почувствовала такое облегчение, что чуть не задохнулась от радости. Тяжелых работ… Что может быть тяжелее часов ожидания, когда только и делаешь, что пытаешься угадать свое будущее? Амелия бы с радостью под проливным дождем наполняла углем тележки или таскала вверх по лестнице ведра с кипящей жидкостью, если бы только после всего этого могла снова увидеться с дочерью.

— Спасибо, — едва слышно произнесла она.

— Уже услышала? — Позади Селии возникла Этель Стьюк и, глядя на Амелию, криво усмехнулась.

В темно-синем капоре с болтающимися тесемками и привязанной к поясу гремящей связкой ключей, тюремная надзирательница напомнила Амелии персонаж Диккенса, который хоть и не поспел к Рождеству, но все-таки явился, полный решимости о чем-то ее предупредить.

— Ты, Сэч, не обольщайся. У тебя совсем другая история. Вейл никого не убивала.

— Так же как и я. Присяжные в этом разберутся. — Амелия изо всех сил старалась, чтобы голос не выдал ее сомнений.