Олег Меркулов - Комбат Ардатов

• Название: Комбат Ардатов
• Автор: Олег Меркулов
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Великолепные истории
• Год: 1976

Капитан Ардатов прошел в 1941 году через испытания первых месяцев войны. Он приобрел в них командирский опыт, умение вести в бой подчиненных. Направленный после ранения под Сталинград, комбат Ардатов, еще не дойдя до своего полка, организует оборону важного тактического рубежа, куда прорвался авангард гитлеровцев.

---

— Ага.

— Я сейчас.

— Ага.

— Не высовывайся.

— Ага. Ты иди. Она просто душу мне рвет.

— Успокойся! Успокойся, Надюша! Я тебя очень прошу! Так нельзя, — уговаривал Надю Старобельский. — Нельзя же так… Я прошу!..

— Мамочка, мамочка, мамочка, мамочка! — причитала, не останавливаясь, Надя. — Я не могу, не могу… Мамочка! Мамочка, мамочка…

А тут еще Кубик, дрожа, то скулил, то рычал, то лаял, сбиваясь на визг.

— Тихо! — приказал ему Ардатов. — Тихо! Ну!

— Я тебя очень прошу, Надежда. Возьми себя в руки. Нельзя же так. Ты же комсомолка! — уговаривал Старобельский.

— Мамочка, мамочка, мамочка, мамочка, мамочка… — с каким-то нечеловеческим страхом и отчаянием все громче повторяла Надя.

Они лежали на дне траншеи, а по обе стороны ее творилось что-то немыслимое. Став в круг над высотой и снизившись так, чтобы не повредить себя взрывами, «юнкерсы» клали и клали бомбы. «Юнкерсы» поочередно, как на каком-то представлении, вываливались из круга в пикирование и, несясь к ним со страшным ревом, от которого дрожь пробирала до ступней, целясь носом самолетов прямо тебе в спину, бросали и бросали бомбы.

Бомбы рвались и далеко и близко от них, и Ардатов с Надей чувствовали своими телами, как дергается от этих взрывов земля. Они лежали уже полузасыпанные, на них все время летели комочки, комки, комья земли, клочья разорванной полыни, и комки били им по спинам и по рукам, которыми они закрывали затылки.

— Мамочка, мамочка, мамочка, мамочка, — уже чуть-чуть не срываясь на крик, повторяла и повторяла Надя. — Когда же это кончится?!

— Перестань! — не выдержал Ардатов. — Ну же!

— Когда же это кончится!..

— Перестань! — прикрикнул более нервно Ардатов. — Спокойно! Кубик! Молчать! Тихо! Ну!

Быстрая, ревущая тень на секунду мелькнула над ними, и сразу же один за другим ударило несколько взрывов.

— Гады! — крикнула вдруг Надя. — Гады! — Она вскочила и, тряся около головы сжатыми кулаками, закричала: — Гады! Гады! Гады!

Ардатов, тоже вскочив, хотел было повалить Надю, но она оттолкнула его с такой силой, что он упал на колено, но все-таки успел схватить ее за ноги и, дернув на себя, свалил и жестоко прижал ее плечи к земле.

— Цыц! — крикнул он ей. — Пшел! — рявкнул он Кубику, который бросился на него.

Сквозь последние разрывы бомб Ардатов вдруг услышал, как начали рваться снаряды. «Артподготовка, потом, на закуску, они ударят из минометов и полезут…»

Надя дергалась под ним и жалко просила: «Пустите! Пустите! Пустите! Не имеете права!» Но он всем своим весом прижал ее к земле, повторяя:

— Сейчас они минами! Понимаешь? Минами! Голову снесут! Понимаешь? Убьют к черту! Убьют! Понимаешь, дурочка! Я приказываю!..

Надя билась под ним, стараясь сбросить его, но он держал ее, все сильнее прижимая к земле, чувствуя, как ее рывки слабеют.

— Мне больно, — вдруг сказала она совсем уже жалобно, но тут целая серия мин ударила вокруг них, одна мина взорвалась на бруствере, так что их обдало горячим воздухом и вонью сгоревшего тола. Ардатов уткнулся в лицо Нади, закрывая его. И через всю эту вонь тола и запахи траншеи почувствовал, как нежно пахнет Надина щека — каким-то кремом, кожей и даже леденцами.

Он отпустил ее, сказав:

— Нельзя так. Всем страшно. Но не распускаться же до… до…

Ему не подвернулось подходящее слово, а тут как раз к ним, согнувшись, почти на четвереньках, потому что левой рукой он отталкивался от дна, перебежал Тягилев. Ошалело оглядывая их и не зная, бежать ли дальше или дальше бежать не велено, Тягилев приткнулся к стенке возле Ардатова и забормотал:

— Заступник мой еси… Возьми под крыла твоя… От стрелы летящей, от меча, от ножа, от любого лиходея!..

Ардатов, поймав его за руку, сжал так, что почувствовал, как у Тягилева хрустнули кости.

— Тихо! Тихо, отец! Тихо! Тихо… Сейчас он кончит, сейчас, сейчас, сейчас! Еще минутка…

— Господи, господи, — бормотал не успокаиваясь Тягилев. — Я, значится, только туда, глянуть, как там слепыри, они за своротом, саженей за десять, но за своротом, только я туда, а он, аспид, как метил, так и угодил, и были слепыри, и нету их — одна земля, а их как вынесло! Ах, ирод! И ведь не достать его из винтовки! Кабы достать! Ах, ирод! Как вша перед ним бессловесная — давит и все тебе!..

— Тихо! Тихо, отец! — Ардатов опять сжал руку Тягилева. — Не они нам важны, не они! Те, кто на земле важны, те, отец! Те сейчас, те! Понял? Понял? С ними счеты своди, с ними, понял?

— Чу! Чу! Кто-то стреляет! — дернулся Тягилев у него из руки. — Да пустите же! Пусти, тебе говорят! — крикнул он на Ардатова и с неожиданной силой так дернул руку, что вывернулся и побежал, почти не прячась, к углу, где траншея ломалась.

Ардатов, отстав, кричал ему:

— Назад, назад, назад!

Они оба выбежали в следующий фас. У дальнего конца его, там, где фас снова ломался, припав к фрицевскому танковому пулемету, который он выкинул прямо на бруствер, лихорадочно водя стволом туда и сюда, какой-то красноармеец ловил в прицел «юнкерсы». Выходя из пике, «юнкерсы» секунды летели вдоль их обороны и из самой нижней точки пикировали, выравнивались как раз на линии этого фаса траншеи, а значит, и пулемета, и красноармеец ловчил поймать выходящий «юнкерс» на очередь.

«Зря! — мелькнуло у Ардатова в голове. — Даже если и собьет одного, если кто-то с другого самолета заметит откуда били, они же нас перепашут! У них же радио! Вывалят все, что у них осталось. Прямо на головы! На кой же черт тогда было маневрировать? Нужно держать землю! — это важнее какого-то вшивого „юнкерса“»…

— Отставить! — крикнул он. — Отставить!

То ли красноармеец не слышал, так как до него было далеко, то ли не захотел подчиниться, он даже не обернулся.

— От… — было крикнул Ардатов и подавился концом слова, потому что в полосе неба, видной из траншеи, вдруг возник пикирующий «Юнкерс», и Тягилев и Ардатов хорошо различали его задранный хвост, верхние плоскости крыльев, обычно непросматриваемые с земли, круглое туловище, в конце которого, устремленной к земле, была пилотская рамчатая кабина.

Секунды «Юнкерс» падал, ревя моторами и сиреной, потом от него отделилась четко видимая бомба, «юнкерс» резко начал отваливать хвост вниз, под себя, задирая тем самым кабину, в которой сидели летчики, защищенные от пулемета лишь плексигласовым стеклом, и вот в эти-то две три секунды красноармеец, не отрывая пальцы от спускового крючка, удерживая прыгающий пулемет, изловчился и всадил в плексиглас очередь.

«Лихо», — подумал Ардатов. Ему показалось, что он увидел, как от кабины что-то полетело — какие-то осколки, щепки, железки, или это были просто брызги плексигласа, а может, и вспышки зажигательных пуль, но «юнкерс» в ту же секунду дернулся, продолжая все выходить из пике по инерции, проревел над ними и, мелькнув за спинами так быстро, что Ардатов не успел и оглянуться, упал где-то сзади, бухнув одновременно с ударом об землю бензиновыми баками.

— Назад! — крикнул Ардатов. — Назад! Ко мне! За мной!

Стукаясь об углы траншей, задыхаясь, они пробежали все эти незанятые отрезки ее и свалились без сил возле Щеголева, который, развернув узел плащ палатки, набивал магазины к шмайссерам.

— Выбирай, — показал он Ардатову на оба шмайссера. — Становимся на довольствие к фрицам. Белоконь принес.

Красноармеец, который сбил «Юнкерса», еще не отдышавшись, вдруг засмеялся, нервно вздрагивая и судорожно хватая ртом воздух.

— Эк я его! Отлетался, собака! Поди, скольких он! Но есть и ему конец! Из их же машинки…

— Как фамилия? Какой части? — спросил Ардатов. — Какой части?

«Я представлю его к ордену! — решил Ардатов. — Если останемся живы… За „юнкерс“ дадут. Лишь бы выбраться к своим. Но сначала надо дожить до ночи, — опять подумал он. — И удержать этих фрицев здесь… Разведбат и батальон танков!..»

— Кожинов я. Кожинов Семен Лукич, — вдруг тихо, задумчиво, как если бы Кожинов вглядывался в себя или разглядывал себя со стороны, зная, что он — это он, но в то же время как же это может быть, чтобы человек сам себя видел со стороны, — вдруг тихо, задумчиво назвался красноармеец. — Кожинов Семен Лукич, 1903 года рождения. Из города Горького. Завод «Красное Сормово», слышали про такой, а?

Некоторое время Кожинов гладил фрицевский пулемет, поворачивая его, разглядывая, бормоча:

— Ладная машинка. Исхитрится же человечья голова задумать такую.

Пальцы у Кожинова были короткие, толстые, поросшие желтой шерстью, с желтыми же от махорки ногтями, по чуткие, осторожные, и казалось, что Кожинов ощущает ими не только поверхность металла, но и узнает и то, что там, в его глубине.

— Если запастись патронами, я их, фрицев, накосю из нее вагон! — пообещал Кожинов Ардатову, когда Ардатов встал, потому что «юнкерсы», сделав круг, перестраиваясь на ходу, полетели домой. Улетало, Ардатов посчитал, семнадцать.