Сахнин Яковлевич - Три минуты до катастрофы. Поединок.

• Название: Три минуты до катастрофы. Поединок.
• Автор: Сахнин Яковлевич
• Издательство: Государственное издательство детской литературы Министерства просвещения РСФСР
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1962

В то, что произошло с экспрессом Одесса — Москва, поверить трудно. И тем не менее эта история не выдумана. В частности, главы, посвящённые событиям на паровозе, точно воспроизводят подвиг машиниста депо Конотоп Виктора Никифоровича Мишакова.

В образе главного героя, Дубравина, автору хотелось показать советского машиниста, детство которого прошло в трудные двадцатые годы, машиниста, водившего поезда под огнём врага во время Великой Отечественной войны и сегодня занявшего достойное место в могучей когорте борцов за коммунизм.

Вторая повесть, опубликованная в этой книге, также посвящена героизму советских людей. В ней рассказано о подлинных событиях, о том, как советские воины в мирное время спасли от взрыва большой район города Курска.

---

По дороге в келью натолкнулся на группу воспитателей.

— Уже был отбой, Витя, — сказала Елена Евгеньевна.

— Зайдите в свою комнату, — грубо оборвал её Витька и побежал, не желая давать объяснений и слушать нотацию за грубость.

Не раздеваясь, лег и стал думать, что сказать Нэпману. Не лежалось, не думалось. Он встал. И тут вошла Елена Евгеньевна. Она молча прижала Витькину голову к груди, поцеловала в висок и не оторвала губ, а так и осталась стоять, склонившись к нему, гладя его худые лопатки и перебирая губами волосики на виске. И Витька прижался к ней, боясь, чтобы она не отошла и не увидела его слез.

…Не дождавшись Витьки и не найдя мешка, Нэпман пошёл в город. Берегись, Витька, спуску теперь не будет…

Нэпман пил больше обычного, щедро угощал официантов и всех, кто подходил к столику.

Денег не хватило. Ему поверили. Знали, что на следующий день принесёт.

Идти в детдом не было смысла. Всё равно надо возвращаться в город — доставать деньги. Ночевал в какой-то хибарке на окраине, у скупщика краденого. Рано утром пошёл на рынок. Здесь, между возами, ударили чем-то тяжёлым по голове, когда полез в чужой, туго набитый карман. Он зашатался, но не упал. Навалилась ватага спекулянтов и кулаков, мелькнули перед глазами двое из тех, кого так щедро вчера угощал. А потом уже ничего не видели глаза, заплывшие кровью.

Били не по законам «тёмной», не по справедливости. Били кулачищами, как оглоблями, били ногами в низ живота и под ребра, чтоб не осталось следов. Били, когда обессиленные руки перестали прикрывать голову, когда рухнуло на землю тело.

Резкий свисток остановил одурманенную погань. По дороге в больницу он скончался.

Его хоронили на монастырском кладбище. Он лежал в гробу в серой детдомовской рубахе. И не потому, что его модный костюм был изорван и окровавлен. Он лежал в простой детдомовской одежде, потому что никакой он не нэпман, а такой же детдомовец, бывший беспризорник, как и те, что шли за гробом. Теперь это видели и понимали все.

…Андрей Незыба слушал меня очень внимательно, иногда перебивал, задавая вопросы. Ему жаль было Нэпмана.

Потом он спросил, как дальше складывалась судьба Дубравина, которую он тоже принял близко к сердцу. Я уже собирался продолжить рассказ, когда в вагоне поднялся шум. Какому-то пассажиру надо было сойти на станции Матово, и только сейчас он узнал, что наш экспресс там не останавливается. Он упрекал проводника, не предупредившего об этом, хотя виноват был сам: билет он купил до Москвы и в Матове собирался сделать лишь остановку на день.

Андрей услышал: «Матово», и я понял по его глазам и по его лицу, что он опять ушёл в те безвозвратные дни на разъезде.

КОРОТКИЙ, ДЛИННЫЙ, ДВА КОРОТКИХ

Это был странный разъезд со странным названием. За два года до его сооружения геологи нашли вдали от железной дороги новое месторождение редкой руды. От Матова туда потянули ветку. Её строили комсомольцы, вырубая просеку в старом лесу.

Три маленьких разъезда были одинаковыми. Они отличались названиями, написанными на фасадах станционных зданий. Четвёртый разъезд, на седьмом километре, не походил на остальные. Его строил тогда ещё незнакомый мне Андрей Незыба, студент четвёртого курса Института инженеров транспорта. На стройке Андрей проходил практику, а потом остался на оба каникулярных месяца. Он очень любил скрипку и хорошо играл. Но присутствие людей его смущало. Он избегал слушателей. Почти каждый вечер уходил в лес, на свою любимую полянку, и играл.

Спустя несколько лет, когда мы подружились с Андреем и я стал невольным свидетелем всего, что с ним произошло, он рассказал мне о многих своих переживаниях и раздумьях…

На строительство здания разъезда Андрею дали десять дней.

Начальник участка Бабаев сказал ему:

— Собрать из готового материала стандартный домик в три комнаты — дело нехитрое. Ребят выделил тебе хороших, так что не подведи: ни я, ни мой помощник подъехать к тебе не сможем, всю линию сейчас проверяем.

У Андрея было противоречивое чувство. Он выполнял куда более сложные задания. Но то были студенческие проекты или работа под руководством инженеров. Ему хотелось создать что-то оригинальное, особенное, может быть, из ряда вон выходящее. И вот наконец самостоятельное задание. Но строить, оказывается, надо маленький домик барачного типа.

Вечером, когда все улеглись спать, он внимательно рассмотрел рабочие чертежи. Крыша показалась ему некрасивой, пришлось переделать её. Окна тоже не понравились. Он вычертил новые. Потом изменил отделку. Утром Андрей показал бригаде эскиз рубленого домика, выполненный в красках, и все ахнули.

— Да ведь это же из сказок Андерсена, — восхитился Хоттабыч.

Так прозвали здесь единственного старого человека, очень доброго, трудолюбивого и весёлого. Он уже побывал на других комсомольских стройках, и его энергии и жизнерадостности могли позавидовать многие молодые рабочие.

Домик не походил на служебное железнодорожное здание. Никто об этом не подумал. Он был красивый. Может быть, поэтому так придирчиво отбирали лес, подгоняли брёвна одно к одному, рамы и двери зачищали пемзой, тщательно выкладывали ступеньки. Трудились, забывая покурить, и к сроку соорудили чудо-домик. Позади него и с боков не срубили ни одного дерева, впереди не разбили скверика и симметричных клумбочек. Пусть все останется, как сотворила природа в диком лесу.

Выкрашенный масляной краской цвета свежего меда, под красной черепичной крышей, выглядывавший из лесу домик и в самом деле походил на сказочный теремок. Люди смотрели на творение своих рук, искренне удивляясь, как это они сработали такую игрушку. И как раз в это время приехали Бабаев и я — будущий начальник разъезда.

Несколько мгновений Бабаев стоял поражённый, глядя на домик, а вся бригада, переполненная радостью, смотрела на Бабаева. Потом он обернулся, ища Андрея. Тот стоял, скромно опустив глаза, и медленно отделял узенькие ленточки от широкой стружки. Не в силах больше скрыть счастливой улыбки, поднял наконец голову.

— Вон отсюда! — заревел Бабаев. — Это… это… — начал он заикаться, не находя нужного слова, — это сумасбродство, это хулиганство, это чёрт знает что!..

Девять молодых парней и Хоттабыч растерянно смотрели на Бабаева и на Андрея. Им было стыдно за начальника участка, который так кричит, и обидно за Андрея. Он молча и зло рвал на кусочки стружку поперёк волокон. Бабаев продолжал кричать, и все поняли: сюда едет начальник строительства Тимохин. И действительно, вскоре у разъезда остановилась его дрезина. Как и Бабаев, он несколько секунд смотрел на странное сооружение молча.

— Это что же за бантик такой? — обратился он, наконец, к Бабаеву.

Вид у того был несчастный. Вперёд выступил Андрей.

— Это не бантик, товарищ начальник, — сказал он, стараясь твёрдо произносить слова, хотя, казалось, вот-вот расплачется. — Это разъезд «Седьмой километр».

Тимохин, ничего не ответив, отошёл в сторону. Было ясно: он думает о том, что делать. Боясь, как бы тут же не последовал приказ оштукатурить здание, я пошёл за ним.

— Откровенно говоря, чудесный домик, — рассмеялся он.

Я обрадовался и предложил объявить Незыбе благодарность. Тимохин резко повернулся ко мне.

— Если каждый практикант будет строить то, что ему вздумается… — Он умолк, не закончив фразы.

На следующий день Бабаеву был объявлен выговор, Андрея отстранили от работы. А домик так и остался. Не ломать же, коль он уже построен.

Название «Бантик» привилось к разъезду. Иначе его никто и не называл. Когда дорога была сдана, он стал так именоваться во всех официальных документах.

Три года я не видел Андрея. После окончания института его послали на одну из крупных станций. Работа поглощала всё его время. Так продолжалось, пока он не поступил в заочную аспирантуру. Совмещать службу с учением стало трудно. Руководители дороги предложили ему перейти на одну из станций с меньшим объемом работы. Андрей попросился на разъезд Бантик, где оказалось вакантное место дежурного. Движение здесь теперь увеличилось: ветку протянули дальше рудников, и она соединила две магистрали. Пассажирские поезда у нас не останавливались. Да и грузовые чаще всего проносились мимо.

Андрей сошёл на станции Матово, на той самой станции, мимо которой мы должны были теперь проскочить в экспрессе Одесса — Москва. До разъезда всего пять километров, и он пошёл пешком. С обеих сторон близко к полотну, как стена, подступал лес. Неожиданно из лесу показалось несколько девушек. Они несли нивелир с треногой и рейку. Андрей, которому не терпелось скорее увидеть свой домик, быстро догнал их и безразличным тоном спросил:

— Далеко ещё до будки?